Мой Дантес

Ольга Кириллова, 2007

Начав частное расследование и став невольным адвокатом человека, которого вся Россия обвиняет в гибели поэта, героиня даже не подозревает, что однажды это увлечение поставит на грань смерти ее собственную жизнь.

Октябрь 1994 года

Пока Вдова занималась репетиторством, втолковывая трем маленьким шалопаям правила родного языка, я сделала домашние задания, собрала учебники в портфель и, забравшись с ногами на диван, принялась с упоением листать воспоминания современников Пушкина, пытаясь найти ответ на вопрос, зачем поэту понадобилось привлекать внимание не только к своей персоне, но и к персоне жены. Получается, что Александр Сергеевич сам способствовал слухам и сплетням.

Своими догадками я поделилась с Софьей Матвеевной, когда мы мерно вышагивали по скверу, сопровождая Пальчика на вечерней прогулке.

— Вероятно, Пушкину ХОТЕЛОСЬ обсуждать тему отношений Дантеса и своей семьи, — задумчиво произнесла Вдова.

— Может быть, ко всему этому относится и фраза Вяземского, тоже упомянутая в одном из писем Софьи, — предположила я. — Ну, о том, что Пушкин выглядит обиженным за жену, потому что Дантес больше за ней не ухаживает.

— Вполне возможно, — согласилась Софья Матвеевна. — Как ты уже знаешь, в улаживании преддуэльных конфликтов немаловажную роль играл Жуковский. Он всячески пытался образумить Пушкина и сохранить в тайне малоприятную историю. Василий Андреевич писал поэту о том, что никто ничего не узнает, если не проговорятся знавшие об этой истории дамы.

— Но тайну нарушил сам Пушкин, — продолжила я, листая свою тетрадь с пометками и записями, предусмотрительно захваченную на прогулку.

Пока наш неутомимый Пальчик носился по сухой листве, нарезая круги вместе с низкорослой таксой и двумя пинчерами, мы устроились на лавочке под фонарем, продолжая беседу.

— Я выписала отрывки из письма Жуковского, — сообщила я.

— Что именно? — уточнила Вдова, не отрывая взгляда от собачьих игр.

Придерживая ладонью шелестящие на ветру страницы, я прочла:

— «…Ты поступаешь весьма неосторожно, невеликодушно и даже против меня несправедливо. Зачем ты рассказал обо всем Екатерине Андреевне и Софье Николаевне?» А в конце: «Итак требую от тебя тайны теперь и после. Сохранением этой тайны ты также обязан самому себе, ибо в этом деле и с твоей стороны есть много такого, в чем должен ты сказать: виноват!..»

— Потом было еще одно письмо Жуковского, с новым упреком, помнишь?

— Да. Сейчас найду выписку. — И я, перевернув несколько страниц, процитировала следующее. — «…делай что хочешь. Но булавочку свою беру из игры вашей, которая теперь с твоей стороны жестоко мне не нравится. А если Геккерн теперь вздумает от меня потребовать совета, то не должен ли я по совести сказать ему: остерегитесь? Я это и сделаю»…

— Вот подтверждение тому, о чем писала Софья Карамзина, называя поведение Пушкина смешным.

— Да-а-а, — печально протянула я. — И друзья не всегда были добры к поэту…

— Девочка моя, — снисходительно улыбнулась Вдова. — Ты забываешь, что все это писалось и говорилось ДО гибели Пушкина. И относятся данные замечания к Пушкину-человеку, а не к Пушкину-поэту. После дуэли о Пушкине-человеке практически забыли, ведь на пьедестал можно вознести только Гения! А гений, как мы однажды с тобой уже установили, должен быть гениальным во всем.

— «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей»… — процитировала я, мысленно вернувшись к истоку беседы. — А, кстати, нет ли в книгах портрета Дантеса с изображением его рук?

Уж очень мне хотелось узнать, пройдет ли барон тест на «руки Витковского».

— Возможно, и есть где-то, — ответила Вдова, — но мне не попадалось. А к фамильному архиву Геккеренов-Дантесов простому смертному, сама понимаешь, не подобраться.

— Жаль, — посетовала я. — Правда, пушкинских портретов того времени на галерею тоже не наберется. И руки толком мне рассмотреть не удалось. У Кипренского изображены только четыре пальца. Вот Тропинин запечатлел поэта в более домашней обстановке, растрепанного, в халате. Но кисть руки, лежащая на столике, в сжатом положении. На большом и указательном пальцах — перстни. Отчетливо виден один ноготь — изрядно отрощенный. Если судить по данному портрету, то Пушкин обладал довольно крепкими руками, а длинные ногти визуально удлиняли пальцы, что, возможно, на его взгляд, придавало им большую аристократичность и утонченность. Ну, как маникюр у дам.

— Подобные выводы вполне логичны, — согласилась Софья Матвеевна, поднимаясь с лавочки. — Тем более, что портрет Тропинина считается одним из лучших. В 1827 году о нем даже писали в «Московском Телеграфе», отмечая поразительное сходство с подлинником, то бишь с Пушкиным.

— Значит, верно рассуждаю? — я с надеждой посмотрела на Вдову.

— Поживем — увидим, — уклончиво ответила она и направилась к центру поляны, куда на ежевечернюю прогулку один за другим подтягивались собачники со своими питомцами.