Хирурги человеческих душ. Книга вторая. Моё время. Часть первая. Вторая оттепель

Олег Владимирович Фурашов, 2023

Книга о судьбе следователя, а затем прокурора Подлужного и его семьи на закате Советского Союза и в годы становления Новой России. О том, как властители наших дум становятся властителями страны, а затем ломают наши судьбы. О том, как важно сохранить верность самому себе. Ибо измена собственным идеалам равнозначна смерти. А животное существование – это отнюдь не человеческая жизнь. А меж тем миллионы советских людей, россиян, следуя за очередным мессией, теряли своё "я". Но как, как определить, для чего же создан каждый из нас? Как не допустить роковой ошибки?

Глава третья

1

Утром следующего дня Подлужный прибыл на работу (впрочем, как и всегда) заблаговременно. Несмотря на это, отпирая двери учреждения, он услышал, как прокурорский телефон буквально надрывается от звонков. Пока Алексей снимал объект с охраны, надоедливые трели прекратились. Но едва он вошёл в свой кабинет, как аппарат затрезвонил снова. Подлужный поднял трубку и ответил. Выяснилось, что с ним тщетно пыталась связаться секретарь областной прокуратуры.

— Я к вашим услугам, Августа Васильевна, — полушутя-полусерьёзно ответил Алексей.

— Алексей Николаевич, с вами будет разговаривать Юрий Юрьевич Лубов, — не приняла его тон секретарь, соединив его с прокурором области.

Подлужный наивно предположил, что нового начальника волнует ход расследования зверского группового убийства на Вёпсе. Заодно тот хочет принести извинения за то, что не смог выкроить в плотном графике встреч окно для знакомства с подчинённым. Ан не тут-то было! Разговор протекал совсем в ином русле.

— Алексей Николаевич, — посчитав, что приветствие излишне, взял с места в карьер руководитель областного ведомства, — не слишком ли много ты себе позволяешь? Ты почему поднял на уши всю Москву? Кто тебе позволил, минуя меня, обращаться в республику и Союз?

— Здравствуйте, Юрий Юрьевич, — унимая поднимающуюся злость, попытался вести диалог в корректном тоне молодой и горячий прокурор. — Так мне позволили действовать чрезвычайные обстоятельства. Иначе убийство было не раскрыть. Ведь полковник Шварц дал команду не допускать нас до осуждённых. Всячески противодействовал…

— Да знаю я всю эту тряхомудию, — перебил его Лубов. — Ты почему наверх лезешь? Через голову? Почему мне из России звонят и выволочку устраивают, а? Или ты никогда по ушам не получал? Или ты…

— Попрошу вас, Юрий Юрьевич, разговаривать со мной на «вы», — настал черёд Алексея отнюдь не почтительно перебить начальника. — Иначе я кладу трубку.

–…Че-чего-о?! — заорал босс после замешательства.

— Да того-о-о! — вспылив, легко перекрыл его вопль подчинённый. — И последний раз говорю: иначе я кладу трубку.

— Ах ты…А-кха-кха, — задохнулись от ярости по ту сторону эфира. — Э-э… Га! Ладно…Говори…Э-э-э…Говорите. Тем более, что это может…

–…твоё последнее слово, — невольно съязвил Подлужный, которого часто подводил острый язык. — Пусть даже и так, но я скажу. Если бы я действовал по инструкции, то следы доказательства преступления были бы утрачены. Убийца избежал бы наказания. А так мы с опергруппой не только раскрыли изуверское…деяние, но и покарали злодея. А победителей не судят. Как говорил Фидель Кастро: «История меня оправдает!»

— Языком…некоторые…горазды, — выбирал слова Лубов. — Вот что, Подлужный, пишите на моё имя объяснение по поводу происшедшего. Ясно?

— Ясно. Напишу, — многообещающе откликнулся тот. — И обязательно укажу, что колония находится в черте Вёпса, а спецпрокурор Рылов заодно с облпрокуратурой на это не реагируют. Писать?

— О-он мне ещё условия ставить будет! — вскипел от бешенства Лубов. — Ладно. Я тебя вызову к себе…На ковёр…Тогда и поговорим.

И прокурор области поспешно бросил трубку. На всякий случай. Не дай бог, его опередит младший по чину.

Часть бурной перепалки слышала Ковригина, которая тоже пришла на работу пораньше. Она молча покачала головой и закрыла дверь кабинета. Разгорячённый же Алексей открыл форточку и жадно вдохнул прохладного осеннего воздуха. Ан прохлаждаться было не суждено, ибо жизнь настоящего прокурора следует принципу: «И вечный бой! Покой нам только снится…»²¹

Не минуло и пары минут, как в кабинет зашла Зинаида Ивановна. Секретарь прикрыла за собой дверь и чуть слышно доложила:

— Алексей Николаевич, тут к вам рвётся одна…гражданка. Я ей сказала, что сегодня неприёмный день, а она всё одно толмит своё.

— А почему шёпотом? — улыбнувшись и тоже еле слышно, осведомился прокурор.

— Дык, это же припёрлась Нехертититеребити.

— Простите, не расслышал?

— Нехер-тити-теребити, — ещё тише, зато более внятно пояснила секретарь.

— Это что, фамилия такая?

— Нет, её прозвали так. Она ваще: чё кочу, то и делаю. Говорит, ей надо.

— Ну, раз надо, зовите, — негромко засмеявшись, махнул рукой Подлужный.

И в прокурорские владения влетела черноглазая, темноволосая, очень высокая и очень молодая женщина. Почти юная девушка. Фигурка её была не просто стройной, а даже астеничной. Пальто посетительницы было расстёгнуто и под тонкой тканью платья прорисовывались торчащие напружиненные и донельзя маленькие сисечки-кулачонки. Про такие в народе говорят: титьки тараканьи. Лицо визитёрши было бы красивым, если бы его не портило выражение некой немилосердности.

Для Подлужного атрибутом подлинной женщины всегда была нежность. Здесь же это качество не угадывалось. Прокурор, будучи неплохим физиономистом, тотчас уловил, что перед ним пока ещё редкий экземпляр фемины. Так сказать, новый типаж женской личности. Нарождающаяся формация. В которой было так мало черт, роднящих её не то что с его, Алексеевой, Татьяной, но даже и с, казалось бы, акселераткой Оксаной Соболевой.

— Крылова, — отрекомендовалась посетительница. — Крылова Светлана Сергеевна.

— Здравствуйте, — поприветствовал её Подлужный, жестом предложив присесть за приставной столик.

— Меня к вам привела последняя надежда, — устроившись на стуле, заговорила невежа, так и не поздоровавшись (видимо, такой уж день выдался). — Я бы к вам ни за что не пошла, но мне рассказали, как вы себя вели с колонистами на Вёпсе, и я подумала, что, быть может, вы не такой сухарь, как прочие ваши коллеги…

«Вот это да! — успел дать оценку услышанному реактивный Алексей. — Провинция. Здесь слухи распространяются быстрее скорости света». Вслух же он заявил несколько иное.

— Давайте не будем давать преждевременных оценок ни мне, ни моим коллегам, которых я уважаю, — перебил визитёршу Подлужный, раскрывая журнал приёма посетителей. — Сейчас я занесу ваши данные…

— Вот видите! — торжествующе вскричала грубиянка. — И вы, оказывается, тоже бюрократ! Для вас тоже главное — не человек, а закорючка на бумажке. «Сейчас я занесу ваши данные», — довольно достоверно передразнила она прокурора.

— Светлана Сергеевна, — спокойно осадил её главный законник района, — вы пришли по важному делу?

— По более чем важному!

— Вы заинтересованы в том, чтобы по нему было принято законное и обоснованное решение?

— Ещё бы!

— Так вот, когда цель вашего посещения будет зафиксирована в журнале, в этом не просто стану заинтересован и я, но и буду нести за это ответственность.

— Кхе, — поперхнулась Крылова. — …Ладно, записывайте. Что вас интересует?

— Ваш домашний адрес?

— Красносыльск, улица Причальная, дом пять, квартира два. Что-то ещё?

— Место работы?

— Дом культуры «Бумажник», художественный руководитель коллективами любительского искусства. Для непросвещённых — художественной самодеятельностью.

— Любопытно, — оторвавшись от журнала, взглянул на Крылову Алексей, — при столь юном возрасте, и уже руководитель.

— Да, — ворчливо пояснила нахалка, — мне девятнадцать лет, но я заочно учусь в институте культуры и у меня стаж артистической деятельности с двенадцати лет.

— Понимаю-понимаю, — умиротворяюще протянул Подлужный. — Не лишним будет номер вашего служебного телефона — вдруг возникнет экстренная необходимость. А затем я выслушаю вас по существу вопроса.

Визитёрша с явно выраженным нетерпением, ёрзая тощими ягодицами по стулу, дождалась, пока буквоед-служака запишет её контактные данные. И лишь Алексей поднял на неё свой взгляд, она застрочила подобно пишущей машинке:

— Я дочка Крылова Сергея Григорьевича, которого убили в августе 1986 года. Он тогда ушёл на охоту в верховья Сылки и исчез. Пропал. Как в воду канул. Обещал вернуться через неделю-полторы, но не вернулся. Я забила тревогу. Обращалась по поводу папы и в милицию, и к Смыслову, который до вас тут штаны протирал. Все меня отфутболили: придёт, никуда не денется. Миновала ещё неделя, у папы отпуск закончился, он работал главным геологом в Сылкинской геологоразведочной партии, а его всё нет и нет. Только тогда завели розыскное дело, а потом объявили…Как это?

— Пропавшим без вести.

— Да-да, — впервые согласилась с прокурором скандальная особа. — Пропавшим без вести. Я, естественно, такое не признала и написала Смыслову одно за другим три заявления, чтоб завели уголовное дело. Но он его не только не завёл, а наоборот…Как это?

— Вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.

— Именно, что так. Да ещё накорябал, что…как это…Ну, что данных об убийстве папы нет.

— За отсутствием события преступления.

— Вот-вот! И папы уж больше года нет, а никто палец о палец не ударил. Я и в область жаловалась, и в Москву, а толку никакого. Примите, наконец, меры!

— У вас всё?

— Всё.

— Верховья Сылки — это Вёпс?

— Да. Но он поднимался ещё выше.

— А труп…М-м-м…А тело вашего отца обнаружили?

— Нет. Папу так и не нашли.

— Вы не допускаете, что ваш отец действительно пропал: несчастный случай, зверь, тайга…Мало ли что.

— Не допускаю. Мой папа — лучший охотник на Урале. Он пятачок с полусотни метров простреливал. У него же карабин был. А ещё он знаете какой?

— Какой?

— Здоровенный и сильный. Доведись медведю на него в одиночку выйти, так папа его бы без рогатины заломал! Для него тайга — родной дом.

— Кгм. Хорошо, а вдруг, к несчастью, утонул в реке?

— У-утонул…Да папа плавал лучше тайменя! — вспылила Крылова.

— Видите ли, Светлана Сергеевна, — раздумчиво проговорил её внимательный собеседник, — пропажа вашего отца — установленный факт. Год отсутствия сам за себя говорит. А теперь приведите хоть одно доказательство, что имело место убийство.

— Хым, — зло оскалилась гостья. — Да не мог он ни утонуть, ни от зверя погибнуть!

— Понимаете, это ваши веские, аргументированные, но предположения, — резонно возразил ей опытный специалист по фактам исчезновения людей. — Ладно. А враги у вашего отца были?

— Враги? — как-то разом поутихла работник культуры.

— Да, враги?

— Н-нет. Врагов не было.

— Его не тревожили по телефону? Не угрожали? — почувствовав слабину в поведении собеседницы, впился в неё бдительным взглядом Алексей.

— Н-нет. Не припоминаю такого, — опустила жгуче-чёрные глаза хамоватая персона, определённо теряя спесь.

— Он никого не опасался? Не предупреждал вас, что с ним что-нибудь может случиться? — даже наклонил голову прокурор, восстанавливая зрительный контакт с Крыловой.

— Нет! — с вызовом вперилась в него девушка.

Однако её порыва хватило буквально на две-три секунды, после чего она отвернула голову. Это само по себе говорило о многом.

— Никто не встречал его, так сказать, в тёмном переулке? — продолжил настырные расспросы правоохранитель.

— М-мне такое не известно…, — определённо что-то скрывая, недоговаривала скандалистка.

— Светлана Сергеевна, — позвал Крылову Подлужный, чтобы видеть выражение её лица. — Он спокойно спал, не кричал по ночам?

— О чём вы говорите?! — повернувшись к Алексею, но глядя мимо него, выкрикнула та. — …И потом, мы же спали в разных комнатах.

— Возможно, вы кого-то подозреваете?

— П-подозреваю, — фыркнула посетительница, пытаясь восстановить статус-кво, при котором виноват весь мир, кроме неё. — Это ваше дело — подозревать, выискивать…Вам за это деньги платят.

— Хорошо, — отнюдь не хорошим тоном проговорил прокурор. — Тогда, по крайней мере, скажите, Светлана Сергеевна, вы любите своего отца?

— Я-а-а? Конеч…, — растерянно начала, было, девушка, но тут же, осознав свой промах, залилась краской стыда и вспыхнула: — Да как вы смеете?!

— Ещё как смею, — внушительно проговорил Подлужный, привставая и заглядывая собеседнице в глаза. — Срамота! Ваш отец вот уж год как пропал…Го-од! А у вас недомолвка за недомолвкой. Уж в таких-то вещах я собаку съел, поверьте.

Крылова молчала, стиснув зубы и сжав губы в куриную гузку, но и сцен уже не устраивала. Да и с места не сдвинулась, уцепившись побелевшими пальцами в сиденье стула.

Алексей нажал на кнопку вызова. В проёме двери тотчас показалась Ковригина.

— Зинаида Ивановна, у нас есть отказной материал по факту пропажи гражданина Крылова Сергея Григорьевича?

— Да, есть.

— Как быстро вы его сможете поднять?

— А чего его поднимать-то, — усмехнулась секретарь. — Он у меня всегда под рукой. Его уж сколько раз проверяли.

— Вот и прекрасно. Принесите, пожалуйста.

Прокурор не успел сделать необходимые пометки в журнале приёма, а Ковригина уже положила на стол аккуратно сшитое досье — такое же тощее, что и девица, ёрзавшая на стуле. Подлужный приступил к изучению материалов проверки. Впрочем, особо штудировать было нечего: заявления Крыловой, приказ геологоразведочной партии об отпуске главного геолога, рапорта участковых по месту жительства пропавшего и по месту его последнего предполагаемого пребывания, формальный опрос оперуполномоченным уголовного розыска вёпсовцев, которые Крылова в августе-сентябре 1986 года не видели…

Перевернув последнюю страничку, Алексей, умело разыгрывая недоумение, поднял глаза на Крылову и проговорил:

— Светлана Сергеевна, вы что…Всё ещё здесь? Я думал, вы уже исповедь пишите. Давайте договоримся так: вы являетесь ко мне завтра. И не одна, а с искренним заявлением. Не то, что эта пародия…, — ткнул он пальцем в подшивку. — Ради памяти вашего отца, опишите всё чистосердечно. Со значимыми, на ваш взгляд! обстоятельствами, предварявшими пропажу Сергея Григорьевича. И ваши версии случившегося. Что вы действительно предполагаете. Со своей стороны твёрдо обещаю: если вы мне — правду, то я вам — всемерную прокурорскую помощь. И осознайте, наконец: уж если вы истиной не дорожите, то кто ж ей дорожить будет?! Идёт?

— Угу, — через силу буркнула девушка.

И сгорбившись, не попрощавшись, она выскочила из кабинета.

— Зинаида Ивановна, — позвал секретаря Подлужный, едва за визитёршей-кривдой хлопнула входная дверь.

— Я здесь, — показалась Ковригина.

— Присядьте, — попросил её прокурор.

— Ага, — опустилась та на самый дальний стул, чтобы через притвор контролировать обстановку в приёмной.

— Напомните, пожалуйста, прозвище Крыловой.

— Кхе…Нехер-тити-теребити, — краснея за свою предшествующую промашку, доложила секретарь.

— А за что её так окрестили?

— Ейная мама, покойница, царствие ей небесное, — вздохнула секретарь, — заведовала всей культурой в районе. И дочку выучила танцы танцевать. Восточные. Хорошо выучила — Светка ещё соплячкой всякие призы брала. И здесь, и в области. А девка она видная. И про неё в газетах писали: «Наша Нефертити». Она и зазналась. Местных парней всех бортанула. Балякала наподобие того, что токмо за принца заморского выйдет. Корчила из себя невесть чё: мол, никому не дамся. А у самой…ну…эти самые…хуже, чем дойки у паршивой козы. Вот ей кличку и приляпали.

— Спасибо, Зинаида Ивановна, — поблагодарил начальник. — Просветили.

2

У прокурора много важных дел. Но имелось и особо важное.

Дождавшись вечера, Подлужный прибыл в районный узел связи. На переговорный пункт. Здесь ему предстоял телефонный разговор с любимым абонентом.

Убывая к новому месту службы, Алексей сознавал, что просто так звонить в квартиру Серебряковых — пустой номер: Татьяна и её родители на общение с «непутёвым мужем и зятем» не пойдут. Нужно было «подготовить почву». И такая возможность имелась, ибо в самой сердцевине «серебряковской цитадели» у него была «первая колонна» — преданный Сергунька. Вот с ним перед отъездом отец и условился о времени и днях недели, когда он будет выходить на связь. И даже, на всякий случай, научил сынишку звонить «по междугородке» в Красносыльскую прокуратуру.

В первый день пребывания на Сылке Подлужный уже звонил Сергуньке. И верный мальчишечка, карауливший «папкин сигнал», схватил трубку на первом же зуммере. Тогда Людмила Михайловна, не ожидавшая подобной прыти от сорванца, прозевала начало беседы отца с сыном. Но, опомнившись и быстро распознав, что к чему, тёща попыталась пресечь «несанкционированный контакт».

Ан не тут-то было! В ответ оптимист и сангвиник Сергунька впервые в своей жизни закатил такую истерику, что бабушку встряхнуло, как при землетрясении в Индонезии. И она тут же отказалась от посягательства на святое для мальчугана чувство. Так сын Подлужного отстоял не детский каприз, но право на общение с «каким ни каким», а отцом.

Ровно в двадцать ноль-ноль телефонистка соединила Алексея с сыном. Тот вновь «сцапал» трубку на первом же сигнале и, не дожидаясь отзыва «с той стороны», выкрикнул в эфир:

— Привет, пап!

— Привет, Сергунька! — обрадованно отозвался отец.

Сначала они поговорили об учёбе первоклашки. Затем Серёжа по просьбе отца рассказал все новости про Мишутку. После чего настал черёд Подлужного рассказывать старшенькому про природу и иные достопримечательности Сылки. Пользуясь случаем, Алексей красочно расписал, какой замечательный детский шахматный клуб функционирует в Красносыльске.

— «Пешечка» называется.

— Пешечка, — хихикнул Сергунька.

— А возглавляет его Дина Михайловна Шахова.

— Шахова, ха-ха-ха! — засмеялся мальчик. — Шахоматова, ха-ха-ха! Ферзева…

— Будешь туда ходить? — интриговал сынишку отец. — Ребята в разных соревнованиях участвуют. В Солегорск выезжают, в Среднегорск.

— Буду, — охотно согласился Серёжа. — А когда ты нас заберёшь?

— Прежний дядя прокурор сможет только после Нового года освободить квартиру, — вздохнул Подлужный. — Вот тогда сразу вас заберу!

— До-олго, — задумчиво протянул мальчуган. — А когда к нам приедешь?

— Постараюсь пораньше, но в конце октября — железно буду, — пообещал Алексей, зная, что на сына производят впечатление «сочные» эпитеты.

— Желе-е-зно, — уважительно повторил тот.

— А как там мама? — в нейтрально-дипломатическом тоне «закинул удочку» родитель.

— Только что вместе с бабушкой стояли около меня, — «выдал» женщин малец. — А сейчас убежали на кухню, к дедушке. Орут, что у деды чего-то «убежало».

— Угу. А ты, Сергунька, как вас с Мишуткой станут укладывать, можешь поцеловать маму и сказать: «Я люлю тя, Танечка!»

— А почему так? — заинтересовался сын.

— Видишь ли, когда ты ещё даже не родился, мы так с мамой шалили, и я признавался ей в любви. А нынче я далеко.

— Кгм. А если она спросит меня?

— Ответишь, что папа так привет передаёт.

— Ладно, скажу, — торопливо проговорил сынишка. — Пока, пап. Там у дедушки ещё что-то и сгорело. Слышишь, как они орут?! Да-да…И я тоже жму твою мужественную лапку! Хи-хи-хи!

3

Обнадёженный старшим сынишкой, Подлужный отправился в коммунальную баню. Там он отвёл душу в парилке, поддавая жару так, что вскоре остался один.

Полчаса спустя, он, размягчённый и довольный, перебрался в помывочное отделение. И тут его умиротворённость как рукой сняло. Алексей стал очевидцем того, как один счастливый папаша мылся с двумя сынишками-погодками лет пяти и шести. Троица поочерёдно и заботливо натирала друг дружке спины мочалкой, а затем смывали мыльную пену, обливаясь из ковша.

Ну как натирали пацанята спину дюжему мужику? Они и приложиться-то как следует не могли, больше толкались и мешали своему батяне, будто игривые несмышлёные котята. Но надо было видеть лицо того здоровяка: тот млел от блаженства!

А Алексей чуть не сдох от зависти…Он заскрипел зубами и простонал про себя: «Эх, Подлужный, Подлужный, а ведь на месте того мужика мог быть ты…»

Дальнейшие банные процедуры уже не доставляли удовлетворения. Горем убитый, членом придавленный, как выразился бы Коля Бойцов, прокурор плёлся через гардеробную к выходу на улицу. И уже в дверном проёме его настиг детский крик, доносившийся от женского отделения. «Помогите! Помогите! — кричала маленькая девочка. — Маме плохо! Она упала…»

Алексей окинул взглядом вестибюль: поздний вечер, а потому кроме него и гардеробщицы в помещении никого не было. Подлужный, отодвинув девочку, чуть прикрытую нижним бельём, заглянул в женское отделение. Там тоже было пусто. И только у дальней стены на полу лежала голая женщина.

Выбора не оставалось. Крикнув гардеробщице: «Скорую вызывайте! Живо!», он, в чём был, потопал в запретную зону. Пострадавшая находилась в бессознательном состоянии и оказалась очень крупной. «Полторы Валентины Кузьмило», — поневоле пришло на ум прокурору глупое сравнение из давнего выезда на место происшествия на улицу Тихую. Поскольку в душном отделении жертву оставлять было нельзя, самодеятельный спасатель ухватил её за подмышки и потащил наружу. В вестибюле он с помощью хнычущей девочки и гардеробщицы, успевшей сообщить о происшествии медикам, уложил женщину на кушетку, а нижнюю часть тела прикрыл простынёй.

В этот момент отворилась входная дверь, и в баню вбежал полноватый мужчина южной внешности с небольшой бородкой. «Тимур Петрович! — от радости вскрикнула банщица. — Слава богу, вы подоспели! Мане Ваньковой дурно». По реакции гардеробщицы Алексей догадался, что южанин — врач.

Медик быстро осмотрел больную и констатировал: «Сердечный приступ. Ничего, справимся. Сердце работает. Дыхание есть. Рвоты нет». Он велел открыть окно, заставил Подлужного обмахивать пострадавшую, создавая приток свежего воздуха, а сам из простыни скрутил скатку, которую подложил пациентке под шею.

Когда приехала скорая помощь, Маня Ванькова уже пришла в себя, ей стало значительно лучше. И потому Тимур Петрович, передав её на попечение коллегам, мог с чистой совестью отправляться по своим делам. Впрочем, как и его общественный помощник.

Невольные спасатели разом вышли на улицу. Вдохнув свежий воздух, Алексей уважительно протянул руку попутчику и представился:

— Подлужный.

— Бахчиванджи, — ответно назвался тот.

— Ого! — воскликнул его новый знакомый. — Вы, часом, не родственник знаменитому Григорию Бахчиванджи?²²

— Очень дальний, — лаконично пояснил южанин.

— Вы кардиолог?

— Нет. Зав хирургическим отделением. Уже уходил домой, и вдруг звонок. Бригада скорой — на вызове. И хоть имею весьма обширную медицинскую практику, — переключился доктор на шутливую волну, — но в баню послали впервые. В регистратуре так и сказали: «А иди-ка ты, Тимур, в баню». А вас не посылали?

— Бывало, — мгновенно среагировав, поддержал его Алексей. — Студентом искал подработку. Заглянул по объявлению, что временно требуется банщик. На месте выяснилось — в женское отделение. Спрашиваю: «Что, мне и на голую женщину можно будет смотреть?». Отвечают: «Конечно. Ведь ты будешь уже не мужик, а банщик». Уточняю: «Что, и спереди можно?». Поясняют: «Естественно». Не унимаюсь: «Что, и сзади?». Пожимают плечами: «Да без вопросов!». Я, с крайним недоумением: «На что же мне тогда нельзя будет смотреть?». Главный по бане: «А вот на сварку тебе категорически запрещено смотреть! Зрение испортишь».

— Щютник, — с нарочитым акцентом проронил Тимур Петрович, показывая, что ценит юмор. — Вы и сейчас в бане работаете?

— Нет. Испортил зрение и перешёл в прокуратуру.

— Щютник, — посмотрев на непритязательную спортивную экипировку Подлужного, усмехнулся доктор.

На перекрёстке они расстались. В тот момент Алексей, разумеется, не знал, что Бахчиванджи сыграет немаловажную роль в судьбе его семьи.

Примечания

21

Строка из стихотворения Александра Блока «На поле Куликовом».

22

Бахчиванджи Григорий Яковлевич — советский лётчик-испытатель, Герой Советского Союза. Погиб 27 марта 1943 года при испытании первого реактивного истребителя.