Если не наступит завтра

Олег Александрович Якубов (2024)

…И тут же раздался оглушительный взрыв, в небо взметнулся столб огня. Откуда-т из темноты метнулась тень. Машинально, скорее даже по наитию, он резко развернулся и мертвой хваткой зажал шею нападавшего. Однако, прежде чем хрустнули переломанные им шейные позвонки, в его собственное тело вошла сталь клинка.» Новый роман Олега Якубова написан в жанре остросюжетного детектива-триллера. Книга рассказывает о самоотверженных действиях разведчика-нелегала, внедрённого в среду главарей крупнейших террористически организаций и разрушающего их планы.

Глава вторая

…С утра у лейтенанта Рони Авива было скверное на-строение. Собственно, это скверное настроение не по-кидало его уже целую неделю. С тех самых пор, как его непосредственный шеф Эфраим Гуральски объявил, что Рони переводится в отдел по приему репатриантов в тель-авивский аэропорт имени Бен-Гуриона. Да при этом еще и съязвил: «Как выдающийся знаток русского языка и загадочной русской души». Это была ссылка, и не просто ссылка, а ссылка позорная. И все из-за ерунды. Подумаешь, на два дня задержался в отпуске. Но как ему было вырваться из этого пленительного Парижа, особен-но когда его красавица Литаль смотрела так умоляюще и просила еще хоть разок подняться на самый-самый верх Эйфелевой башни, а потом «еще хоть разочек» про-катиться на пароходике по Сене. Да пусть весь мир пере-вернется, но он не откажет своей любимой, решил тогда Рони. А за два дня ни Ясир Арафат Израиль не признает, ни израильскую разведку не расформируют.

И вот теперь сиди здесь, задавай прибывающим ре-патриантам из России стандартные вопросы: «Кем вы работали в СССР, какую занимали должность, имели ли контакты с КГБ?»

Через неплотно закрытую дверь Рони услышал шум множества голосов и понял, что приземлился очередной самолет. Он сверился с расписанием — так и есть, само-лет из Вены. В динамике послышался голос диктора: «Дорогие репатрианты, поздравляем вас с прибытием на священную землю Израиля. Сдайте, пожалуйста, свои въездные визы, по две фотографии и дожидайтесь вы-зова для получения удостоверения нового репатрианта. Мужчин свыше восемнадцати лет просим пройти в ком-нату номер одиннадцать». Динамик смолк, потом, через несколько минут, зазвучал снова, повторяя то же самое сообщение.

***

В дверь постучали, вошел высокий парень, при виде которого Рони обомлел. Он даже глаза протер, словно

отгоняя наваждение. Перед ним стоял не еврей, а самый натуральный араб. Повинуясь какому-то наитию, Рони заговорил с ним на арабском, поздоровался и спросил, откуда он прибыл, как его имя и фамилия. Парень спо-койно, без какого-либо волнения или смущения ответил ему на чистейшем арабском:

— Меня зовут Роман Лучинский, сейчас я прилетел из Вены, в Вену из Москвы, а родом я из Средней Азии.

— Вы говорите на русском языке? — спросил Рони, переходя на русский.

И снова спокойный ответ, теперь уже на без-укоризненном русском: «Разумеется, я же родился и жил в СССР».

— Но вы еврей?

— Да, моя мама, Софья Ильинична Лучинская, ев¬рейка, — и счел нужным уточнить: — Она умерла.

— А кто ваш отец?

Роман вспомнил последний вечер, который он провел у постели матери в больнице. Впервые она называла его не по имени, а так, как привыкла называть мама Сима.

— Сыночек, заклинаю тебя. Никогда, никому не говори, кто твой отец. Раз и навсегда — забудь его имя. Если спрашивать будут, отвечай, что это я от тебя скрывала его имя. Ты слышишь? Никогда… Никому.. — Она стала за¬дыхаться, и врач выпроводил его из палаты.

«Так кто ваш отец?» — повторил вопрос офицер, и Ро-ман, чуть смущенно улыбнувшись, ответил:

— Мама никогда не хотела говорить со мной об этом. Разговоры о моем отце в нашей семье были исключены.

Уже механически задавая другие необходимые для заполнения анкеты вопросы, Рони внимательно вгля-дывался в нового репатрианта, пытаясь составить его первичный психологический портрет. Он понимал, что перед ним человек неординарный, и лихорадочно сооб-ражал, что теперь следует предпринять. Лучинский от-вечал односложно и взгляда от Рони не отводил. У него был странный, немигающий взор. «Как у волка», — по-думалось Рони, и на полях анкеты он черкнул на иврите: «Зэев» — волк.

***

Едва за Романом закрылась дверь, Рони схватил теле-фонную трубку и начал лихорадочно набирать номер сво-его шефа, мысленно заклиная, чтобы Эфраим оказался на месте. Трубку сняли только после пятого гудка.

— Эфраим, я хочу, чтобы ты срочно приехал в аэро¬порт, — начал Рони.

— И немедленно тебя подменил, не так ли? — шутливо продолжил начальник, пребывавший, судя по игривым интонациям, в прекрасном расположении духа. — Или, может быть, рейсом из Парижа прилетел Исмаил Хания, вышел из самолета с белым флагом, а теперь просит тебя выписать ему документы нового репатрианта и оформить израильское гражданство, — продолжал балагурить Гуральски.

Рони понял, что понапрасну теряет время, и пото¬му сразу же перешел на официальный язык: «Господин майор, вариант “Бет”». На их профессиональном сленге вариант «Бет», названный второй буквой ивритского алфавита, означал ситуацию, требующую немедленного решения на месте. Майор враз сменил шутливый тон на деловой:

— Принято, немедленно выезжаю, — отозвался он, и в трубке раздались короткие гудки.

Сразу вслед за этим Рони попросил зайти в его каби¬нет чиновника, отвечающего за подготовку документов для вновь прибывших.

— По венскому рейсу работы много? — спросил офи-цер.

— Да, хватает. Часа, думаю, на два, не меньше.

— Среди прибывших есть репатриант Роман Лучинский. Надо сделать так, чтобы он покинул аэропорт од¬ним из последних.

— Нет проблем, — отозвался чиновник и, не задавая лишних вопросов представителю спецслужбы, покинул кабинет.

Через полчаса появился Гуральски. Они надолго за-крылись в кабинете, решая, как действовать дальше.

— В любом случае мы ни на минуту не должны вы-пускать его из нашего поля зрения, — рассуждал май¬ор. — Только нужно найти такой вариант, чтобы он был предельно ограничен в контактах, но при этом до поры до времени не догадывался, что вызывает наш особый интерес.

— А что, если отправить его в кибуц «Зор Алеф»? — предложил лейтенант.

— Молодец, лейтенант, прекрасная мысль! — удов-летворенно откликнулся Гуральски. — Для начала так и поступим. А вечером обсудим ситуацию с руководством и решим, как действовать дальше. Думаю, что настала пора и мне познакомиться с этим Лучинским. Тебе про¬водить с ним повторную беседу не следует. Парень он, судя по-всему, совсем не глупый и наверняка уже понял, какое ведомство ты представляешь. Я же вполне сойду за сотрудника репатриантской службы. Вот только под ка-ким бы благовидным предлогом мне его пригласить?

— Нет ничего проще, — ухмыльнулся лейтенант. — Я сейчас распоряжусь, чтобы тебе передали все его доку-менты, а ты, когда будешь ему их вручать, спокойно сой-дешь за работника репатриантской службы и поговоришь без помех.

На том и остановились. Через несколько минут Роман Лучинский, прибывший из Советского Союза, получил голубенькое книжечку, удостоверяющую его статус ново-го репатрианта и гражданина государства Израиль.

— Присядьте, молодой человек и выслушайте меня внимательно, — предложил ему Эфраим Гуральски. — Если я правильно понял, в Израиле у вас нет ни род-ственников, ни даже знакомых…

Лучинский согласно кивнул, подтверждая: «Никого».

— В таком случае, я полагаю, вам вполне подойдет новая программа, предусматривающая абсорбцию для одиночек, прибывающих в страну. Программа рассчита¬на только на молодых людей в возрасте до двадцати пяти лет, так что этому критерию вы вполне соответствуете. Итак, я предлагаю вам отправиться в кибуц. Вы знаете, что это такое?

— Ну, что-то вроде колхоза, — неуверенно предполо-жил Роман.

— В принципе правильно, но это слишком узкое трак-тование понятия «кибуц», — заметил Эфраим. — Хотя в этом вы еще успеете разобраться. Я же сейчас толкую о другом. В каждом кибуце есть непременно какое-либо производство, иногда даже научные лаборатории. В ки-буце, который я хочу предложить вам, есть мастерская по сборке телевизоров. Нам, конечно, до японских телеви-зоров еще очень далеко, но зато наши, местные, и по цене значительно дешевле. Учитывая вашу профессию, вам это вполне подойдет. В кибуце вы пробудете полгода — так предусмотрено программой. За это время вы сумеете, хотя бы поверхностно, узнать иврит, осмотреться. Через полгода можете выбирать себе любое место жительства в стране, а может быть, и из кибуца сами уезжать не за¬хотите — жизнь покажет. Начальное пребывание в ки¬буце хорошо еще и тем, что вам не нужно будет самому заботиться о бытовой стороне жизни. Вас обеспечивают жильем и трехразовым питанием, что для человека без семьи весьма существенно. Единственное неудобство заключается в том, что кибуц «Зор Алеф» находится до¬вольно далеко от центра. Но, учитывая преимущества ва¬шей программы, я думаю, с этим недостатком можно на какое-то время смириться. У вас еще будет возможность как следует ознакомиться со страной.

— Я согласен, — не раздумывая, ответил Роман.

***

Поздним вечером майор Эфраим Гуральски и лейтенант

Рони Авив докладывали о своих соображениях моложавому на вид бригадному генералу. Генерал уже успел ознакомить¬ся с анкетой Романа Лучинского и теперь, не перебивая, слушал подчиненных. Рони горячился, доказывая, что им попался поистине уникальный экземпляр, Гуральски, как мог, то и дело охлаждал пыл молодого лейтенанта.

— Ну что ж, подведем некоторые итоги, — произнес наконец генерал. — Вы позволите это сделать мне, госпо-дин лейтенант, или у вас есть веские возражения против моей кандидатуры?

Рони вспыхнул от смущения и только закашлялся.

— Будем считать, что высокие договаривающиеся стороны пришли к соглашению, — улыбнулся генерал и, враз посерьезнев, продолжил: — Парень на самом деле необычный. Внешность типично арабская, знание языка практически безукоризненное, разве что подшлифовать немного. Но можем ли мы сейчас дать однозначный от¬вет на вопрос, приехал ли он сюда по доброй воле, или является агентом Кей Джи Би (так многие на Западе на-зывали КГБ. — Авт.)?

— Меня и самого весь день преследуют сомнения по этому поводу, — признался майор Гуральски.

— Ну, если бы подобные сомнения были тебе чужды, ты бы вряд ли дослужился до майора, — ухмыльнулся ге-нерал, и по его тону было понятно, что он симпатизирует этому толковому офицеру своего управления. — Значит, необходима проверочная операция, иного пути я, пожа-луй, не вижу.

— Слишком сложно, — усомнился Гуральски.

— Сложно, не спорю. Надо задействовать нашу аген-туру, на сбор всех возможных сведений времени уйдет немало. Но вполне может оказаться, что в этом случае наши действия, какими бы сложностями они ни сопро-вождались, в итоге дадут весьма ощутимый результат. По-стараюсь завтра убедить в этом наше руководство. А вы, господа, позаботьтесь, чтобы Волк — ведь так ты его на-звал, Рони? — был под нашим постоянным контролем.

— С завтрашнего дня в кибуце «Зор Алеф» начинает работать новый преподаватель иврита. Весьма молодой и энергичный человек, которому несложно будет подру-житься с нашим подопечным, не вызывая у него никаких подозрений. Желаете знать его имя, господин генерал?

— Я иногда бываю несносным бюрократом. Желаю.

Майор достал из папки листок с фотографией и уста-новочными данными агента-преподавателя и протянул его генералу. Тот внимательно ознакомился с содержани-ем и удовлетворенно заметил:

— Лучшего варианта и я бы не смог предложить. А русский язык он знает?

— Большинство учителей иврита русского не знают, в этом, кстати, заключается их методика. В нашем же случае я учел несколько иной аспект. Наш протеже пре¬красно говорит на арабском, так что в общении они за¬труднены не будут, к тому же мы получим возможность оценить, насколько глубоки знания арабского языка у нашего Волка.

***

Прошло четыре месяца. Спокойная размеренная жизнь довольно богатого кибуца и его обитателей при¬шлась Роману по душе. Ему нравилось здесь все. Его уютная комнатка, сияющая чистотой и солнечным све¬том, день и ночь ворчащее неподалеку Средиземное море, просторная столовая, где питались все местные обитатели. От изобилия блюд у Романа поначалу глаза разбегались. Одних салатов он в первый день насчитал шестнадцать. В столовой все собирались в определенные часы. Действовала система самообслуживания. Каждый брал себе все, что хотел и сколько хотел — сообразно аппетиту и вкусам. Нравилась ему и его новая работа. В мастерской действительно собирали местные телеви-зоры. Внешне неказисты, они тем не менее отличались надежностью и изображение давали достаточно прилич-ное. Обитатели кибуца к новичкам относились доста¬точно приветливо, но с особыми расспросами в душу не лезли, здесь это было не принято. Люди были поглощены работой, собственными житейскими заботами. В будни вкалывали, в выходные отдыхали, устраивая шумные застолья в столовой, либо уезжая куда-нибудь, преиму-щественно в Тель-Авив, развлекаться. В кибуце имелось несколько хороших автомашин — достаточно было дис-петчеру заранее сообщить о своем желании поехать, и в распоряжение кибуцников предоставлялась машина.

Особенно сдружился Роман с преподавателем иври¬та. Авраам, или Ави, как представился он при первом знакомстве, был лет на пять старше Романа, но строгого педагога из себя не корчил. Группа у них подобралась не-большая — всего девять человек, репатрианты из разных стран. Из СССР Лучинский был единственный. На за¬нятиях пытались разговаривать только на иврите. Если к Ави кто-то обращался с вопросами на ином языке, он делал вид, что не слышит. Объяснял значение слов всеми доступными методами, включая мимику, жесты и игры.

***

Однажды во время ужина Ави обратился к Роману с неожиданным предложением: «Давай завтра прокатим¬ся в Тель-Авив».

— Так ведь рабочий же день…

— Пустяки, с начальником мастерской я договорился, он тебя отпускает. Побродим по городу, посидим в кафе у фонтана «Дизенгоф-центра», оттуда вид открывается просто чудесный, — увещевал его Ави, а потом доба¬вил: — К тому же с тобой хочет поговорить один твой знакомый.

— Какой еще знакомый? — удивился Роман. — От¬куда у меня в Израиле знакомые, кроме здешних?

— Ну, завтра сам увидишь, — туманно ответил Ави. — Значит, договорились?

— Хорошо, давай съездим, — ответил Роман, уже по-нимая, что за этим предложением кроется нечто иное, чем обычная прогулка.

Этому разговору предшествовала целая череда напря-женнейших совещаний в неприметном строгом здании без всяких вывесок и каких-либо иных опознавательных знаков, а еще ранее — кропотливая деятельность людей, которые не всегда даже знали, с какой целью и для чего выполняют они возложенную на них миссию.

О полученных сведениях бригадному генералу до-кладывал майор Эфраим Гуральски, а затем они вместе отправились на доклад к одному из руководителей изра-ильской разведки.

— Предпринятая нами проверка, — сообщал генерал своему непосредственному шефу, — дала довольно любо¬пытный результат. Мать Лучинского влюбилась в молодые годы в арабского коммуниста Джамала Зевар-ага. Судя по-всему, это был тот еще конъюнктурщик. Поняв, что в СССР его жить не оставят, он познакомился в Москве с некой шведкой и вместе с ней сумел удрать в Стокгольм, где проживает и теперь. Он ничего не знает не только о существовании своего сына, но даже и о беременности своей бывшей возлюбленной не догадывался. Удрал, как последний трус, даже не попрощавшись с любимой. Лу — чинский уверяет, что в их семье о его биологическом отце говорить было не принято и он даже имени его не знает.

— Сомнительно, господа, вам так не кажется?

— Кажется, — согласно кивнул генерал. — Но сути дела это, по большому счету, не меняет.

— Вот как раз по большому счету и меняет, — резко возразил шеф разведки. — К чему скрывать такую оче-видную деталь, какая истинная причина в этом сокры¬та?.. Не исключаю, конечно, мысль, что за этим могут быть причины сугубо семейные, нежелание говорить о личной жизни матери, тем более что ее уже нет, но, воз¬можно, причина куда более серьезна. Ну, хорошо, к этому мы еще непременно вернемся. Что в остальном? — и он испытующе взглянул на майора.

— В остальном все подтверждается. Рос себе парень, увлекался радиотехникой. Директор его школы, сейчас он на пенсии, выпускник факультета восточных язы¬ков местного университета, занимался с мальчишкой арабским, готовил к поступлению на свой бывший фа-культет. Понятное дело, его на вступительных экзаменах срезали — с подобной биографией на такой факультет не принимают. По той же причине не взяли и в армию.

Способный парень вынужден был работать телевизион-ным мастером в обычном ателье при доме быта. Потом засобирался в Израиль. О причинах отъезда никому не говорил. Да и говорить к тому времени было уже не с кем. Из родных никого не осталось, а близких друзей не было, он вообще довольно замкнутый.

— Считаете, у нас вполне достаточно данных, чтобы провести с ним установочную беседу?

— Полагаю, что так, — высказался генерал.

— Кто будет беседовать?

— Майор Гуральски. Они уже встречались в аэропор¬ту Бен-Гуриона, так что эффект первого знакомства мы можем вполне логично использовать.

— Не возражаю, — подвел итоги совещания руково-дитель. — С этого момента докладывать обо всем, что касается Волка, будете мне лично. Удачи!

***

…В Тель-Авиве все было так, как обещал Ави. Снача¬ла они погуляли в центре, выпили кофе у фонтана огром¬ного торгового центра «Дизенгоф», а потом оказались у входа в высотное здание в самом центре города.

— До недавнего времени это было самое высокое зда-ние Тель-Авива, но скоро построят еще выше, — пояснил Ави. — Здесь полно всяких магазинов, офисов, даже пра-вительственных учреждений.

Они вошли в огромный холл, поднялись в просторном лифте и оказались перед глухой дверью без всяких табли-чек. Пропел приятную трель электронный звонок, с тихим жужжанием замка отворилась дверь, и навстречу вышел черноволосый смуглый мужчина, показавшийся Роману знакомым. Он напряг память и припомнил, что с этим человеком встречался в аэропорту, когда прилетел в Изра¬иль, — тот вручал ему удостоверение нового репатрианта и убеждал поехать в кибуц. Роман и не заметил, куда исчез Ави. В небольшой комнате, где из мебели были только два глубоких кресла и низенький столик, они остались вдвоем.

— Можешь называть меня Шай, — сообщил Гуральски на достаточно приличном, лишь с легким акцентом, русском языке. — Ну а твое имя я, конечно, помню. — Разговор у нас будет долгим, так что давай закажем кофе, чай или другие напитки. А может быть, ты голоден, тогда нам принесут сэндвичи.

— Нет, спасибо, — отказался Роман. — Я бы с удо-вольствием выпил холодной воды.

— Ну что ж, воду сейчас принесут, а пообедаем поз¬же, — легко согласился его собеседник. — Ну, а пока по-беседуем. Как ты относишься к Израилю? — огорошил он Романа первым вопросом, показавшимся ему каким-то чересчур уж лобовым.

— Что значит «как отношусь»? Нормально отношусь. В кибуце мне нравится, учу язык, работаю, отдыхаю. Мо-жет, вас что-то конкретное интересует, так вы уточните.

— Хорошо, уточню. Конечно, те четыре месяца, что ты здесь провел, слишком небольшой срок… Но все же спрошу. Считаешь ли ты Израиль страной, которая мо¬жет стать твоей родиной? Настоящей родиной?

— Это и правда вопрос, на который так сразу не от-ветишь. Вы же наверняка знаете, что жизнь в кибуце довольно замкнутая, особенно у меня — работа, учеба. Я еще мало что видел, почти ничего не знаю, ни обычаев, ни людей. Пока мне все нравится и я ничего плохого про Израиль сказать не могу.

Гуральски сменил тактику разговора. Теперь он рас-спрашивал Романа в подробностях о его работе, о том, как ему дается иврит, о взаимоотношениях с окружаю-щими людьми, довольно покивал головой, когда Роман рассказал ему о своих утренних пробежках по побережью. Потом неожиданно поставил на столик руку с упо¬ром на локте и предложил Роману: «Потягаемся?» Через мгновение майор почувствовал, что его ладонь оказалась в стальных тисках, припечатанная к поверхности стола. Он едва перевел дыхание и, потирая враз покрасневшую руку, с усилием произнес:

— Ну и силища у тебя, парень. Откуда?

— С кузнецом дружил, помогал ему понемногу, — не вдаваясь в подробности, коротко ответил Роман.

В дверь постучали, и девушка в длинной до пят юбке внесла поднос с бутербродами и кофе. Когда с обедом было покончено, майор предложил Роману сигарету, заку¬рил сам и заговорил снова:

— У меня сложилось впечатление, что парень ты прямой, и потому скажу тебе прямо. Мы хотели бы пред-ложить тебе одну работу. Интересную и чрезвычайно важную. Но даже для того, чтобы просто рассказать тебе об этой работе, хотя бы в общих чертах, нам необходимо убедиться, что ты с нами вполне искренен.

— Да мне скрывать нечего, — пожал плечами Роман.

— Англичане в таких случаях утверждают, что у каж¬дого в шкафу спрятан свой скелет, — ухмыльнулся май¬ор. — Согласись, что есть достаточная степень риска, когда доверяешься малознакомому человеку, и поэтому хотелось бы этот риск свести до минимума. Ты понима-ешь, о чем я толкую?

— Не совсем, — признался Лучинский. — Вы же мне толком так ничего и не сказали, как же я могу вас понять, Шай?

— Ну хорошо, — словно принимая какое-то очень важное для себя решение, откликнулся Гуральски. — Ты что-нибудь слышал или, может быть, читал о приборе, который называется «Полиграф»?

— Детектор лжи, что ли?

— Вот именно, детектор лжи. Как ты отнесешься к тому, что мы тебя попросим пройти проверку на поли¬графе? Это, разумеется, дело совершенно добровольное, и обязать тебя никто не имеет права. Но если, как сам сказал, тебе скрывать нечего, то…

— Да, я согласен, — перебил его Роман, несколько обескуражив скорым ответом своего собеседника. Майор не ожидал, что он согласится так легко и без колебаний, даже не пытаясь выяснить, для чего нужна такая проверка. В соседней комнате мужчина в белом медицинском халате осведомился у Романа о его самочувствии, о том, как спал минувшей ночью и, предварительно измерив кровяное давление, стал прилаживать многочисленные датчики.

— Отвечать на вопросы только односложно, — пре-дупредил он. — Никаких пояснений и отступлений не требуется, только «да» и «нет». Понятно? Тогда присту-пим. Вы приехали из СССР?

— Да.

— Ваша мать жива?

— Нет.

— Вы давали подписку о сотрудничестве с КГБ?

— Нет.

— У вас есть оперативный псевдоним?

Вопросы следовали один за другим, то в убыстряю-щемся, то в замедленном темпе. Через полчаса доктор отцепил от него датчики, и они снова перешли в комнату, где беседовали до этого. Затем майора вызвали, и отсут-ствовал он довольно долго.

Доктор попросту огорошил Эфраима:

— Я бы мог подумать, что прибор вышел из строя, но полиграф в совершенно исправном состоянии, — гово¬рил он. — Этот мальчишка спутал нам все карты. Такое впечатление, что он попросту издевался над нами, давая заведомо ложные ответы на самые безобидные вопросы. Так что я теперь не могу сказать, когда он врал, а когда говорил правду. В любом случае с этим парнем надо ухо держать востро и попытаться понять, что у него на уме.

Эфраим не торопился возвращаться к Лучинскому. Следовало обдумать все, что сообщил ему врач. Неужели их подозрения, что перед ними — агент советской развед-ки, имеют под собой серьезные основания? Но когда его успели так вышколить? Ведь нужны долгие годы упорных тренировок, чтобы с таким мастерством владеть искус-ством притворства. Мысли путались, а посоветоваться прямо сейчас было не с кем. Решение нужно принимать самому. Или прервать беседу до следующего раза. А до ка¬кого следующего?.. Так ничего толком и не решив, майор вернулся к Роману. Тот безмятежно отхлебывал воду из высокого стакана, смотря прямо перед собой. «И правда, как волк, — подумал Гуральски. — Точно Рони подметил, молодец». И тут же задал вопрос, который возник у него в голове совершенно неожиданно:

— Ты уже когда-то проходил проверку на полиграфе?

— И не раз, — невозмутимо подтвердил Рома.

Эфраим едва не подпрыгнул от изумления:

— Где, когда, кто тебя проверял? — засыпал он его во-просами.

— Ну вы же знаете, что я увлекался радиотехникой. Один раз в журнале прочитал описание детектора лжи и сам его сконструировал. Мы потом с пацанами друг друга проверяли, пока не надоело.

— Так что же ты молчал об этом?!

— А меня никто не спрашивал.

— Ну что ж, резонно, мы как-то упустили из виду, надо было поинтересоваться, знаком ли ты с этим прибо¬ром. Один ноль в твою пользу. Скажи, ты мог бы остаться сегодня в Тель-Авиве?

— Если нужно… Но я же никого в кибуце не пред-упредил, что не вернусь.

— Ну это мы как-нибудь уладим, не волнуйся. По¬ехали.

***

Эфраим отвез Романа на конспиративную квартиру, сказал, что приедет к восьми утра, порекомендовал как следует выспаться, а сам, уже изрядно вымотанный этим нелегким днем, отправился на доклад к бригадному ге-нералу — тот ждал его с нетерпением и велел приехать в любое время.

Генерал слушал своего офицера, не перебивая и не задавая ни единого вопроса. И лишь когда Гуральски умолк, категорично потребовал:

— Выводы, майор.

Гуральски надолго задумался, потом четко, без коле-баний, произнес одно-единственное слово:

— Школа.

***

Рассвет еще только начинал брезжить, когда Волк от-крыл глаза и, не разрешая себе больше нежиться, силь-ным движением выбросил мускулистое тело из кровати. Делая привычную гимнастику, взглянул на часы, фикси¬руя время, потом перевел взгляд на календарь. Сегодня ровно год, как он здесь.

…После той памятной поездки в Тель-Авив Роман в кибуц больше не вернулся. Утром за ним заехал Эфра¬им, усадил его в машину, и уже через два часа они входили в подъезд многоквартирного дома в Хайфе. Здесь он про-жил около трех месяцев. На прощанье майор Гуральски сказал:

— Люди, которые будут открывать входную дверь своим ключом, — мои коллеги. Отнесись к ним с полным доверием, а я рассчитываю, что и ты вызовешь доверие у них. Запомни важное. Никто из приходящих сюда людей не знает твоего имени. Но если кто-либо вдруг обратится к тебе по имени, неважно, как тебя назовут — твоим или чужим именем, ты должен сделать следующее. В тумбочке твоей спальни стоит телефон без цифрового диска. Тебе надо поднять трубку и сразу опустить ее об-ратно. Это все. Устраивайся.

Оставшись один, он прошелся по квартире. В холо-дильнике обнаружилось достаточное количество вся-ческих продуктов. В платяном шкафу были развешаны брюки, рубашки, на полках, аккуратно сложенное, лежа-ло белье.

На следующий день заскрежетал ключ в замке, в квар-тиру вошел плотный мужчина, чье лицо было изборож-дено такими глубокими морщинами, что они казались шрамами. Он основательно устроился в кресле, закурил и тоном, не терпящим возражений, не попросил, а по-требовал, чтобы молодой человек рассказал ему в самых мельчайших подробностях о своей жизни.

— С какого момента? С рождения? — попытался съяз-вить Рома.

— С того момента, как отчетливо себя помнишь. Рус¬ский писатель Лев Толстой помнил себя с двухлетнего возраста, Альберт Эйнштейн — примерно с такого же. А ты?

Посетителей было трое, они чередовались неделями, разговаривали преимущественно на арабском, иногда переходили на иврит, что для Ромы было сложнее всего. Но они обладали завидным терпением, помогая своему собеседнику подыскивать нужные слова на мало доступ-ном пока языке. Впрочем, природные способности выру-чали его и здесь. Однажды кто-то из пришедших, прервав беседу, попросил:

— Яков, нельзя ли мне стакан воды, в горле пересо¬хло.

Роман молча встал, но вместо кухни тотчас отправил¬ся в спальню, поднял и тут же опустил трубку телефона, который, как и говорил Эфраим, обнаружил в прикро-ватной тумбочке. Не успел он сделать еще и шага, как телефон зазвонил.

— Все в порядке, — услышал он голос в трубке. — Мы просто проверяли, не забыл ли ты наших инструкций.

***

Так прошло около трех месяцев, когда в квартире, в сопровождении Эфраима, появился бригадный гене¬рал. Разговор с этим неординарным человеком навсегда врезался Роману в память, оставил глубочайший след в его душе. Хотя разговор шел у них о проблемах отнюдь не духовных. Генерал с неподдельной тревогой и под-купающей искренностью говорил о той угрозе, которую несут миру террористические организации различного толка, особо подчеркивая наибольшую опасность ислам-ских группировок.

— К сожалению, политики и деловые круги большин-ства стран мира не хотят всерьез воспринимать эту угро¬зу, не понимая, что мы уже стоим на пороге катастрофы. Террористическая война грозит перерасти в мировую, и тогда остановить эту силу будет намного сложнее, — рассуждал генерал и убежденно произнес: — Если третья мировая война и начнется, то это будет террористическая война.

Роман уже смутно догадывался, что эти беседы ведут¬ся с ним неспроста. И хотя не знал ни звания, ни должно¬сти своего собеседника, интуитивно понимал, что с ним говорит весьма высокопоставленный человек, обладаю-щий знаниями совершенно особого порядка, того, кото-рый открывает доступ к самой секретной информации. И он не ошибся. Во время очередной встречи генерал счел возможным высказаться напрямик. На эту встречу он приехал без сопровождения:

— Мы хотим предложить тебе стать участником на¬шей общей борьбы. И не просто участником, а активным бойцом.

— Но что я умею? — усомнился Роман.

— Дело не в умении, это, в конце концов, нажив¬ное, — поморщился генерал. — Определенные навыки можно привить многим. Тут все дело в убеждении. Нужно понимать, ради чего ты пойдешь на риск, самоотречение, лишения и неудобства. Нужно быть готовым на многие отрешения. Тебе предстоит прожить совершенно иную жизнь, забыть не только свое имя и биографию, а пре-вратиться в иного человека. Ежесекундно находиться на грани жизни и смерти. Играть и притворяться, но делать это так искусно, как не способен ни один актер. Потому что провал роли грозит актеру всего моральными угрызе-ниями, в худшем случае свистом из зала. Провал развед-чика означает только одно — смерть. Я не пугаю тебя, но обязан предупредить. И если ты откажешься, если не го-тов к такой жизни, скажи мне об этом прямо. Тебя никто не осудит. Мы просто попросим, чтобы ты навсегда вы-черкнул из своей памяти все наши встречи и разговоры, забыл о том, что с тобой происходило за эти несколько месяцев. Ты вернешься к обычной жизни, и мешать тебе никто не будет.

— Когда я должен дать ответ?

— Здесь и сейчас, — и генерал испытующе поглядел на молодого человека.

Роман не отвел своего взгляда, произнеся коротко:

— Я согласен.

— А знаешь, я почему-то не сомневался в твоем от¬вете. Тебя отвезут в школу подготовки агентов-нелегалов. Отныне звать тебя будут Зэев, что в переводе означает «волк». Имя это в Израиле достаточно распространен¬ное, так что удивления оно не вызовет. Для тебя же оно станет частью моего личного пароля. Завтра тебе нужно будет выполнить несколько формальностей, написать расписку о неразглашении тайны, оформить еще кое-ка¬кие бумаги и открыть счет в другом банке, куда будет по¬ступать твое жалованье. Ну, это все тебе объяснит Шай, когда заедет за тобой. Никаких вещей с собой брать не надо. Тебе все выдадут в школе. А сейчас пойдем на кух¬ню. Я хочу угостить тебя рыбой по-мароккански. Рыбу я привез с собой. Как чувствовал, что она пригодится — отметить твое вступление в новую жизнь.

Ловко разделывая огромную рыбину, посыпая ее спе-циями, сдабривая зеленью и чесноком, генерал весело поведал, что он прекрасный кулинар, и если ему удается выкроить время и что-то приготовить дома, вся семья бывает в восторге. Так что сегодня и Роману предстояло оценить кулинарные способности генерала. «Мы даже выпьем с тобой немного водки, как говорят русские “на дорогу”. Ты пьешь водку?» — поинтересовался генерал.

— Русские не говорят «на дорогу», они говорят — «на дорожку», — машинально поправил его Волк. — А водку я не пью.

— Я тоже, признаться, не большой любитель. В холодильнике, я видел, есть несколь¬ко банок пива, так что мы этим и удовлетворимся…

***

С того вечера, так круто изменившего всю его жизнь, прошел год. И вот теперь, занимаясь утренней гимнасти-кой, Волк отчего-то вспомнил, какую восхитительную рыбу на самом деле приготовил тогда генерал. Они заси-делись допоздна. Пиво из холодильника так достать и не удосужились. Генерал не запугивал, а спокойно говорил о той жизни, которая теперь ему предстоит, и Ромке в тот вечер почудилось, что с ним говорит отец. Во всяком случае, вот так, наверное, и должен разговаривать за-ботливый отец, провожающий сына в дальнюю дорогу. С ним-то никто и никогда так не говорил. Когда они рас-ставались, Роман неожиданно для себя произнес: «Мне бы очень хотелось познакомиться с вашими сыновьями, побывать за вашим семейным столом и еще раз отведать этой дивной рыбы». Генерал посмотрел на него долгим, нескрываемо печальным взглядом и только после за-тянувшейся паузы ответил: «С сегодняшнего дня тебе необходимо привыкать к мысли, что большинство твоих личных желаний так и останутся неосуществленными. Ничего не попишешь. Ты сам сделал выбор…»

***

— Зэев, ты чего возишься, на завтрак опоздаем, — прервал его воспоминания, пробегая мимо, постоянный напарник и товарищ по школе Галь (в переводе с иври¬та — волна. — Авт.).

Волк вытянул ногу, но Галь боковым зрением увидел, ловко перепрыгнул и со смехом промчался дальше.

— У нас сегодня автовождение, если я ничего не пу¬таю? — спросил Волк Галя за завтраком.

— Отменяется, — ответил тот беспечно. — Почему, не знаю, — упредил он следующий вопрос. — Предупреди-ли, что вместо вождения самостоятельные занятия в би-блиотеке.

— О, здорово, я как раз кое-что хотел посмотреть, — откликнулся Волк.

— Ну, ты у нас известный книжный червь, — под¬начил товарища Галь. — Всем известно, тебя хлебом не корми, дай с книжкой посидеть.

— Конечно. Ты-то предпочитаешь с пистолетом бе¬гать, а книги добру учат, — не остался в долгу Волк.

— Аль-Капоне любил говаривать, что доброе слово и пистолет в придачу действуют на людей куда убедитель-нее, чем просто доброе слово, — наставительно отозвался Галь и добавил:

«Солдат, учись свой труп носить,

Учись дышат в петле,

Учись свой кофе кипятить

На узком фитиле».

Они оба любили эту «Песню английских солдат», но так как вокальными данными не был наделён ни тот, ни другой, частенько просто отдельные куплеты, особенно этот, декламировали с чувством. Беззлобно перешучиваясь, друзья покончили с за¬втраком и отправились в читальный зал, где, разделенные ширмами, стояли столы с уютно светившимися лампами. В читалке каждый курсант занимался так, что никто не мог видеть, над каким материалом он работает, что имен¬но читает. Время близилось к обеду, когда Волка вызвали к начальнику школы. В его кабинете он, к собственной радости, увидел бригадного генерала. «Ну надо же, толь-ко утром его вспоминал, а тут он и сам пожаловал», — по-думалось Волку.

— О твоих успехах мне известно все до мельчайших подробностей, — заговорил генерал после того, как они обменялись приветствиями. — Не скрою, меня радует, что наставники особо выделяют твои аналитические спо-собности и прекрасную память. Тренер по рукопашному бою тоже отмечает, что ты заметно прибавил. А вот ин-структор по стрельбе тобой недоволен. Стреляет, говорит, он вроде и неплохо, а вот к оружию равнодушен.

— Можно сказать, в точку попал, — не стал ни от¬рицать, ни возражать Волк. — Оружие никаких особых эмоций у меня не пробуждает.

— Послушай, Зэев. Конечно, самое сильное оружие разведчика — это его голова. Но тебя готовят к весьма специфической деятельности. И неизвестно еще, в ка¬ких передрягах ты побываешь, прежде чем понадобятся твои аналитические способности. Стрельбу подтянуть! — приказным тоном, не терпящим возражений, заявил генерал: — А теперь отправляйся обедать. После обеда займись сбором в дорогу. Завтра утром вы с Галем летите в Европу. Задание получите от меня вечером.

Привыкший за год обучения в школе не задавать лишних вопросов Волк вышел из кабинета.

Вечером в специальном кабинете, где не было окон, а вместо мебели вдоль стен стояли стеллажи из стальных сейфов, заместитель начальника школы по оперативной подготовке вручил им довольно потрепанные загранпа-спорта с изрядным количеством пограничных штампов самых разных стран, а инструктор детализировал задание. Курсантам предстояло вылететь в Вену, там поочередно следить друг за другом, пытаясь, естественно, избавиться от слежки. Кроме этого, им следовало познакомиться с одним местным жителем и двумя приезжими, узнать об этих людях как можно больше, а потом изложить в рапорте. Напутству¬ющий их инструктор подчеркнул, что все трое должны быть людьми разного возраста и разных социальных групп.

— Ну конечно, тебе-то в Вене как рыбе в воде, у тебя с немецким языком полный порядок, — заныл Галь, как только они остались одни. — А у меня сплошные пробле-мы, терпеть не могу этот немецкий.

— Я думаю, наши начальники и этот аспект не упу¬стили из вида, — задумчиво сказал Волк. — Пойдем-ка лучше в кинозал и закажем фильм-путеводитель по Вене. Не помешает.

***

Красавица Вена очаровала молодых людей. Стояла ранняя теплая осень. Листва с деревьев еще даже желтеть не начала, и буйная зелень источала непередаваемые ароматы. В парке Штрауса, где из цветов был выложен гигантский скрипичный ключ, играла тихая музыка, летние кафе были забиты туристами. Галь и Зэев посели¬лись, в соответствии с инструкцией, в разных гостини¬цах. «Случайно познакомиться» они имели право только через неделю — при условии, что создадут для знакомства вполне естественные обстоятельства.

В первый же день Волк довольно легко обнаружил слежку своего напарника и избавился от нее без всяких затруднений. Потом сам был огорчен и даже несколько растерян, когда Галь, спина которого отчетливо маячила у него перед глазами, вдруг исчез, как растворился. При-ятели чередовались в слежке, умело используя все те ме-тоды и приемы, которым их обучили в школе, изобретали по ходу собственные. Свое задание они воспринимали скорее как игру, нежели серьезную проверку собственных возможностей — настолько легко им все удавалось.

***

В тот день Волк решил непременно съездить в част¬ную картинную галерею Рудольфа Леопольда, которая находилась в седьмом районе Вены. Об этой галерее рас-сказывали легенды. Поговаривали, что она насчитывает свыше пяти тысяч шедевров мировой живописи, которые оцениваются на сумму свыше ста миллионов долларов. Основу частной коллекции составляли полотна, в годы Второй мировой войны отнятые нацистами у евреев. Леопольд не признавал реституции — то есть возвраще-ния произведений искусства их законным владельцам, а в случае возникновения исков предпочитал расплачи¬ваться деньгами, а не картинами. Волк достаточно много читал о коллекции Леопольда и с утра решил отправиться в венский Квартал музеев, где располагалась галерея. Слежку за собой он заметил, едва вышел из гостиницы. Но это был не Галь. Тщедушный человек в неброском твидовом пиджаке попадался ему на глаза уже не в пер-вый раз, но всегда в центре города, где толпами гуляли туристы, частенько на глаза попадались одни и те же группы. Позже Волк и сам не мог дать себе ясного ответа, отчего он обратил внимание именно на этого субъекта. Скорее всего, сработала интуиция. Однако сегодня он уже не сомневался: никакого случайного совпадения. За ним следили, и следили достаточно плотно. Предпри¬нятые попытки избавиться от слежки ни к чему не при¬вели — преследователь возникал снова и снова. Он видел его то в зеркальном отражении витрин магазинов, то обнаруживал на противоположной стороне улицы, яко¬бы внимательно изучающим расписание автобуса. Волк решил не менять своих планов, а заодно проверить, как события будут развиваться дальше. Останавливая такси, он уже практически не сомневался, что от слежки так просто ему не избавиться.

В галере народу оказалось битком и Волк уже было решил, что в этой толчее он сумеет ускользнуть от своего соглядатая, который уже был тут как тут. Но если учесть, что следил он, судя по всему, за ним уже не первый день, значит, ему не составит ни малейшего труда возобновить слежку позже. Следовало придумать что-то более дей-ственное. Решение пришло вскоре, и довольно неожи-данное, как только у Волка возникла некая ассоциация.

На весьма специфические занятия по воровскому делу курсанты школы всегда отправлялись, пересмеива¬ясь. И не столько потому, что шарить по карманам им до-ставляло удовольствие, а веселясь от предстоящей встре-чи с «инструктором». Им был бывший вор-карманник, небольшого роста сухонький старичок, ходячий кладезь всяких невероятных и очень забавных историй из жизни преступного мира. При первом знакомстве бывший вор представился странным именем — Березка. Однажды он поведал курсантам такую историю из собственной био-графии. Отбывая наказание в одной из тюрем, Березка был направлен в качестве садовника в дом начальника

тюрьмы. Скучающей от безделья хозяйке он с ходу на¬плел какую-то жалостную историю, и та, проникшись состраданием к несчастному, принялась собственноруч¬но варить кофе. Кончилось дело тем, что Березка, при¬хватив из хозяйского шкафа офицерский мундир началь¬ника с многочисленными медалями, был таков. Зачем украл мундир, он потом толком и сам объяснить не мог. Скорее всего, в тот момент на глаза не попалось ничего более ценного. Через несколько часов вор уже был в дру¬гом городе, в вокзальном туалете переоделся и, облачен¬ный полицейским офицером, не нашел ничего лучшего, чем отправиться в ресторан. В кармане мундира Березка обнаружил достаточно приличную сумму денег, что су-лило ему разнообразнейшие развлечения, к которым так тянулась истосковавшаяся в неволе душа. Погулял он на славу, но под конец ввязался в какую-то совершен¬но нелепую пьяную драку, которую, как потом с трудом вспоминал, сам же и спровоцировал, требуя, чтобы все мужчины, присутствовавшие в зале, выказывали ему особые почести, а дамы танцевали исключительно с ним, оставив своих кавалеров. В полицейском участке, куда его доставили, все выяснилось мгновенно — оповещение о побеге заключенного и краже им офицерского мундира уже было распространено повсюду. Во всей этой истории Березке было жаль только несчастную женщину — жену начальника тюрьмы, которая, по рассказам, была наказа-на своим строгим мужем офицерским ремнем.

И вот теперь здесь, в картинной галерее Леопольда, Волк, наблюдая за своим преследователем, поражался его внешнему сходству с Березкой. Цепь случайных, а может, вовсе и не случайных, ассоциаций привела Вол¬ка в итоге к принятию совершенно неожиданного реше¬ния. Оставалось только выбрать жертву. Но и за этим дело не стало — жертва словно сама предлагала свои услуги. Толстый джентльмен, потея и отдуваясь, то и дело извле-кал из кармана брюк огромный носовой платок, вытирал потную шею, лицо, запихивая потом платок куда попало и извлекая его через мгновения снова. Во время этих бес-престанных манипуляций Волк и заметил в заднем кар-мане брюк толстяка достаточно внушительных размеров бумажник. Переходя от одной картины к другой, Волк оказался за спиной толстяка. Извлечь из его брючного кармана бумажник и опустить его в пиджачный карман филера было делом мгновения. После чего Волк при-близился к полицейскому, стоявшему у входа в галерею, и зашептал ему на ухо:

— Обратите внимание на тех двух господ, что стоят сейчас слева. Вон тот, юркий, только что, на моих глазах, вытащил бумажник из кармана того толстяка, что рядом.

— Стойте здесь и никуда не уходите, — скомандовал полицейский и, поправляя на ходу кобуру с пистолетом, направился решительным шагом в сторону указанных ему людей.

За дальнейшим развитием событий Волк наблюдал через окно уютного кафе на противоположной стороне улицы, где он лакомился дивным яблочным штруделем с цикорием. К зданию галереи, взрывая клекочущими звуками сирены тишину патриархальной Вены, подка¬тила машина с надписью «полиция», полицейский вывел потерпевшего и подозреваемого, и вся эта живописная группа укатила. Несколько недель спустя, когда этот эпизод разбирался на практическом занятии в школе, инструктор по методам наружного наблюдения испыту-юще спросил Волка:

— А простая мысль, что это именно мы установили за тобой контрольное наблюдение, тебе в голову не при-шла? Ты ведь сдал австрийской полиции нашего чело-века, и нам пришлось приложить немало усилий, чтобы замять эту историю без лишней шумихи.

— Никаких мыслей, кроме той, что за мной следят, а мне надлежит от слежки избавиться, я себе не позво¬лял, — твердо ответил Волк. — У меня не было связи с Центром, чтобы запросить соответствующие инструк¬ции, и решение я принимал самостоятельно, сообразуясь только с возникшей ситуацией. За мной следили, слежку я обнаружил и обязан был ее устранить, — Волк надмен¬но улыбнулся и добавил: — Пусть скажет спасибо, что я обошелся с ним вполне гуманно. Если бы мне не удался такой вариант, я бы его попросту ликвидировал.

Начальник школы, прочитав подробный рапорт ин-структора и выслушав его собственные комментарии, счел необходимым заметить: «Курсант действовал пра-вильно, нам его упрекнуть не в чем. По крайней мере, я теперь могу быть уверен, что в обстановке, когда под угрозой срыва окажется важное задание или его соб-ственной жизни будет угрожать опасность, он поступит не менее решительно».

***

Между тем венская командировка завершилась для Волка совсем не так безоблачно и внесла в его душу смяте¬ние. Среди трех людей, с которыми ему, по заданию школы, необходимо было завязать знакомство, оказалась аспирант¬ка одного из ленинградских вузов Эльвира Уфимцева. В це¬лях совершенствования диалектов немецкого языка, она приехала в Австрию вместе со своей ближайшей подругой и коллегой Натальей Лариной по так называемому обмену, жили обе в семье преподавательницы Венского универси¬тета, целыми днями бродили по улицам и музеям, охотно при этом общаясь. Зэев обратил на них внимание, когда девушки, громко переговариваясь по-русски, обсуждали, выпить ли им в «Аиде» по чашке кофе с пирожными, или пойти в музей. Зэев разрешил спор по-своему: «Позвольте, я предложу вам компромиссное решение. Я угощаю вас кофе с пирожными, а вы идете вместе со мной в музей».

«С какой стати?» — вспыхнула Эля. «С удовольстви¬ем», — откликнулась Наташа. Они были такими разны¬ми, но обе — такими милыми и непосредственными. Волк представился подругам начинающим радиоинже¬нером из Гамбурга, который в полном восторге от кра¬савицы Вены и уже подумывает о том, чтобы навсегда перебраться в этот дивный город. Подруги были весьма привлекательными девушками, если не сказать больше. Обе светловолосые, что называется, яркие. Наташа ему очень понравилась, высокая, стройная, что струна зве-нящая, но очарован он был Элей. Она чем-то напомнила Волку соседку-балерину, что жила в их ташкентском дво-ре, — такая же статная, с густой копной ржаных волос. Он даже пошутил однажды, что все Эльвиры отличаются красотой, на что Эля отреагировала тут же: «А вы многих Эльвир знаете?» — отчего заставила парня смутиться и пробормотать в ответ нечто невразумительное.

Эля притягивала взгляды всех. Открытая улыбка, ис-кренний взгляд не оставляли сомнений, что эта девушка любит и воспринимает окружающий мир во всем его ве-ликолепии и во всех его проявлениях. А может быть, мо-лодому человеку, влюбившемуся в Элю с первого взгляда, все это привиделось, сочинилось? Кто знает… Ведь даже самый мудрый из царей — Соломон изрек однажды, что, познав многое, не понимает всего трех вещей: дви¬жения орла в небе, движения змеи по скользкой скале вверх и движения от сердца мужчины к сердцу женщи¬ны. Волк был парнем, мало сказать, эрудированным. Он вполне доходчиво мог объяснить, как летает в небе само¬лет и движутся вверх и вниз любые предметы. Но третий постулат царя Соломона был ему неведом так же, как и гениальному правителю древнего необузданного пле-мени иудеев — сибаритов и сластолюбцев.

Наташа оказалась подругой верной и понимающей. Она без ревности и капризов восприняла тот факт, что молодой человек отдал предпочтение не ей. Лишь по-зволяла себе подтрунивать над Элей, когда та чересчур старательно наводила макияж перед свиданием да вместо неизменных джинсов надевала так шедшее ее стройной фигурке легкое черное платье с кружевной отделкой.

То ли очарование тихой ранней осени, то ли дивные Элины волосы, в которых то и дело вспыхивало солныш-ко, а может, ее ласковый взгляд так подействовали на

Волка, но ему вовсе не хотелось собирать установочные данные на эту нежную и такую доверчивую девушку. Но-чами, оставшись в гостинице один, он корил себя за не-уместную сентиментальность, а на следующий день спе-шил к Эле, брал ее за руку, и уже вдвоем они бродили по городу, сидели в неправдоподобно красивых его парках, забредая в самые укромные уголки.

— Когда ты приедешь в Ленинград, я покажу тебе Петродворец и Эрмитаж, — мечтала Эля и неожиданно спрашивала. — А ты знаешь, какой единственный из ле-нинградских мостов не разводится?

— Поцелуев мост, — отвечал он, не задумываясь.

— Ну, конечно, ты же все на свете знаешь. А вот Ната¬ша просила задать тебе вопрос, как было отчество сестер Лариных в романе Пушкина «Евгений Онегин»?

— Они были Ольга и Татьяна Дмитриевны. У Пушки¬на в одном-единственном месте это упоминается, когда сестры приходят на могилу отца, то читают высеченную на надгробном камне надпись: «Здесь похоронен Дми¬трий Ларин».

«Ну откуда ты все-все знаешь, о чем тебя ни спро¬си?!» — снова восхищалась пораженная его эрудицией Эля, а Волк корил себя за легкомыслие. И вправду: отку¬да простой радиоинженер из Гамбурга мог знать об отче¬стве сестер Лариных из романа русского поэта Пушкина, о том, что из всех ленинградских мостов не разводится только Поцелуев мост, где узнал он о последних раскоп-ках древней Трои и о том, что находится на холсте под изображением Джоконды, и еще об очень многом, о чем они бесконечно и беспечно говорили с Элей, и он забы-вал, что должен фиксировать, беспрестанно контроли-ровать каждый свой жест, каждую не только произнесен-ную, но еще лишь задуманную фразу. С этой девушкой ему хотелось быть самим собой, и чтобы она называла его тем именем, которое он и сам уже начал забывать…

***

Когда в его номере раздался телефонный звонок, он решил, что звонит кто-то из гостиничной обслуги — больше этого номера никто не знал. Но хорошо знако¬мый голос человека, имеющего право отдавать Зэеву команды, произнес: «Вылетай завтра, утренним рейсом».

— Один или с Галем? — задал он от растерянности во-прос, чтобы хоть как-то потянуть время, но в трубке уже звучали короткие гудки.

Еще неделю назад курсант Волк даже и представить бы себе не позволил, что осмелится задать вопрос, столь грубо нарушающий инструкцию. Эк он расслабился. Но корить себя было некогда, Волк поспешно собирался, набирал номер телефона дома, где жила Эля, заклиная, чтобы она оказалась на месте. Она не стала переспраши-вать, какой причиной вызвана столь экстренная встреча, просто коротко ответила, что приедет через полчаса. Ему невероятно трудно было врать ей о той неотложной при-чине, что заставляет его срочно вернуться в Гамбург. Эля даже успокаивала, говорила, что ничего страшного не произошло, жизнь есть жизнь, и в ней полно неожидан-ностей, но по ее глазам Волк видел: девушка не верит ни единому его слову, так ему во всяком случае казалось. Он проводил ее до дому, а когда они прощались, Эля достала из сумочки плотный листок бумаги, сложенный вдвое: «Здесь мой ленинградский адрес и телефон».

— Я даже не заметил, когда ты успела это написать, — удивился Волк.

— А я сделала это перед выходом из дому, — спокойно ответила Эля. — Я же знала, что ты уезжаешь.

— Откуда? Я сам только что узнал и по телефону не говорил тебе об этом.

— Знала, и все, — она поцеловала его, надолго приль-нув к плечу, потом отстранилась и тем же ровным голо-сом добавила: — Иди первый.

Волк ушел, не оборачиваясь и не произнеся больше ни слова. Да и что он мог сказать этой чудной, такой чи¬стой и все понимающей девушке, прекрасно зная, что ни на письма, ни на телефонные звонки у него права не будет?!

***

От его отчета о знакомстве с ленинградскими аспи-рантками Элеонорой Уфимцевой и Натальей Лариной инструктор школы агентов-нелегалов не оставил камня на камне. «Кроме самого факта знакомства я не увидел в твоем рапорте ни конкретных людей, ни их характеров, ни даже толком изложенных биографий», — отругал его инструктор, а потом, помолчав с минуту, счел все же нужным добавить:

— Послушай, парень, в эту школу никто никого силой не загоняет. Ты сам выбрал свой путь. Я не знаю, можешь ли ты свернуть с этого пути сейчас, это решать не мне, но я свои соображения руководству доложить обязан.

Волк ждал вызова к начальнику школы, а сюда, как всегда неожиданно, приехал бригадный генерал.

— Рассказывай, — категорично потребовал он от кур-санта, но Волк упрямо молчал, не сводя с него своего не-мигающего взгляда. Молчание затянулось надолго, пока его не прервал сам Волк:

— Это будет мой первый и последний (на этом слове он сделал ударение) секрет. Если такой вариант непри-емлем, я готов принять любое ваше решение.

Повидавший на своем веку много жизненных колли¬зий генерал понимал, вернее, догадывался, что происхо¬дит в душе курсанта. Такое рано или поздно происходило со многими разведчиками, которые сознательно обрека¬ли свою жизнь на вечное одиночество. Он практически не сомневался, что причина кроется в одной из двух женщин (вот только какой? — все ломал голову генерал, так и не находя ответа), о которой Зэеэв не пожелал сообщать ка-кие-либо подробности в своем отчете. Умудренный опы-том генерал практически не сомневался, что речь идет не о мимолетной интрижке, а о внезапном, но от этого не менее глубоком чувстве. Но генералу предстояло принять решение, и решение непростое. Слишком высокую цену придется заплатить многим, если этот парень так и не на-учится управлять своими чувствами и эмоциями.

— Я отстраняю тебя от практических занятий до особого распоряжения, — приказал генерал. — Только общефизическая подготовка и читальный зал — это пока все, — генерал ждал, что курсант, на которого он возлагал столько надежд, захочет добавить что-то еще, но Волк молча удалился из кабинета.

Через две недели ему разрешили вернуться к заняти¬ям в полном объеме.

***

Прошло еще три года. Он занимался упорно, не давая себе послаблений ни в чем, и был, безусловно, самым лучшим курсантом. С Галем они почти не расставались, их даже переселили в одну комнату, и обоим теперь уже было понятно, что их целенаправленно готовят к выпол-нению какого-то совместного задания. Количество дис-циплин с каждым разом все прибавлялось и прибавля-лось. И они как должное воспринимали, когда их обучали взрывному делу и физическому устранению противника при помощи бытовых предметов, доводили уровень во-ждения автомобилей различных марок до виртуозности гонщиков, заставляли изучать строение самолетов и ма-териальную часть теплоходов, совершенствовали знание языков, в первую очередь диалектов арабского, и учили даже многостраничные тексты запоминать с первого раза, постоянно тренируя и развивая память. Частенько им приходилось уезжать в командировки, иногда коро-тенькие, на два-три дня, иногда долгие — на месяц.

Последние полгода, проведенные в школе подготов¬ки агентов-нелегалов, Волк и Галь занимались отдельно от других курсантов, вдвоем, по специально составлен¬ной для них индивидуальной программе. Разговаривать, даже между собой, они были обязаны только на араб-ском. Много времени уделялось физической подготовке, рукопашному бою, стрельбе по самым различным, пре-имущественно движущимся мишеням. Потом был месяц карантина в небольшой квартирке одного из южных при-городов Тель-Авива и, наконец, инструктаж, который проводил все тот же бригадный генерал:

— В страну, определенную вам для адаптации в араб-ском мире, отправляетесь порознь, — ронял он скупые фразы. — Зэев — первый номер, Галь — второй, страху-ющий. Контакт между вами разрешен только в самом исключительном, форс-мажорном, так сказать, случае, а такого случая допускать вы не имеете права. Две недели на изучение новой легенды, обдумывание, анализ, потом в путь. Уточненное задание получите через три месяца после прибытия в страну назначения. Завтра в течение дня каждый из вас должен побывать в старом Яффо, где неподалеку от порта есть лавка кальянщика. Продавец — один из ваших будущих связных. Народу в лавке бывает немного, и вам не составит труда выбрать момент, когда в лавке не будет ни единого покупателя. Вы купите по кальяну и отдадите двадцатишекелевую купюру — Галь, он зайдет первым, и пятидесятишекелевую банкноту — Зэев, который появится у кальянщика не раньше, чем через час после Галя. После «покупки» вы попросите раз-решения оставить кальян на пару часов, чтобы не ходить с тяжелым свертком по городу. Каждый из вас должен запомнить номер той купюры, которую отдаст кальян — щику, — генерал поднялся, прошел по комнате, а затем, словно стряхнув с себя тяжелый груз, произнес весело: — А сейчас я отправляюсь на кухню и приготовлю вам свою знаменитую марокканскую рыбу. Сдается, мои кулинар-ные таланты Зэев когда-то оценил в полной мере…