Тело с историей

Николай Леонов, 2022

Недалеко от своего коттеджа найден мертвым известный панк-музыкант и худрук театра Михаил Ситдиков по прозвищу Сид. Смерть выглядит насильственной – покойный, несмотря на мороз, раздет, на теле имеются множественные ушибы и порезы. В самом коттедже полковник МВД Гуров находит следы бурного застолья. Не исключено, что причиной трагедии стал алкоголь или наркотики… Сыщик пытается выяснить, с кем провел свои последние часы погибший. Однако, подробный допрос свидетелей еще больше запутывает следствие. И вдруг на глаза Гурову попадается неожиданная подсказка… Николай Леонов, в прошлом следователь МУРа, не понаслышке знал, как раскрываются самые запутанные уголовные дела.

Глава 5

Прежде всего удивило, что дома пусто. Хотя Гуров точно помнил, что сегодня Мария должна была быть свободна весь день, но была она, совершенно очевидно, занята. Иначе с чего бы отсутствовать и телефон отключать?

Вообще у него были планы как на жену, так и на нынешний вечер, но, видимо, не судьба.

Распахнув дверь холодильника, полковник как раз решал задачу на оптимум — с чего бы начать вечер чревоугодия, — но тут повернулся ключ в замке. Гуров машинально глянул на запястье: одиннадцатый час.

На пороге Мария стряхивала снег с шубки, вся серебрящаяся, одновременно усталая и сияющая.

— Незапланированный генеральный прогон? — спросил Лев Иванович, помогая разоблачиться и разуться.

— Темный ты человек, Гуров. Пора бы уже запомнить: какие прогоны вечером? Ох, и все-таки устала…

Освежившись и переодевшись в домашнее, она расположилась в кресле.

— Я, Лева, в театре «Тень» была.

— Не завалило голыми боярынями в шотландских юбках?

Мария бросила на него взгляд, выражение которого ни с чем не спутаешь: «Ну что ж поделать. Дурачок безнадежный, но свой и любимый».

— Представьте себе, господин полковник, не завалило. Постановка самобытна, не похожа ни на что. И прекрасна.

— Неужели?

— Именно. Более того, скажу: теперь никогда не прощу себе, что так и не увидела ее с участием Сида.

— Кофейку? — после паузы предложил Лев Иванович, намертво придавив желание добавить: «…и тотчас отпустит».

— Коньячку, — поправила Мария, — мне надо взбодриться. Настроение ни к черту…

…Приглушен верхний свет, плачет в блюдце тонко порезанный лимон, на улице кружится пушистый снег и уютно поблескивают московские окна, а любимая супруга огорчена до последней степени, занимается самоедством и самобичеванием.

— Ты мне не нравишься сегодня.

— Я сама себе противна.

— Шутишь?

— Ты первый начал. А если серьезно, Левушка, то даже не знаю, как мне, зубру и столпу, объяснить тебе — такому же инвалиду — тот восторг, который испытала. Боюсь, не поймешь.

— Как инвалид инвалиду… — начал было Гуров, но по выражению ее лица понял, что не стоит. И просто пообещал: — Я постараюсь.

Мария, сделав глоток, задумчиво пожевала лимон — у мужа аж скулы свело — и подняла глаза к потолку:

— Мы с тобой понимаем, что все решают профессионалы. Учиться надо, оттачивать, наживать зерно, другое, третье… Мы зациклены на этом. А у них — параллельная вселенная и все вверх дном. В театре царит кавардак — но одновременно и праздник. Пылью и кулисами не пахнет, гуляет свежий ветер…

«Разумеется, ни декораций, ни дорогих костюмов, небось сплошные леса и пустота. Нарисовали на куске полотна «замок», «тронный зал», воткнули палку и уговорились — это, мол, Тауэр, — он вспомнил рассказ Орлова о предполагаемых театральных махинациях, Минкульте, — на бумажках нарисовать-то что угодно можно, хоть мхатовские задники…»

— Актеры облачены в клетчатые обноски, грим такой неумелый, грубый, зато у всех вместо глаз — по паре горящих прожекторов. Дышат и живут лишь одним: как сегодня сыграть в сто раз лучше, чем вчера. Начинает играть музыка — и ты забываешь об отсутствии кулис и дорогущих декораций. И так во всем, щенячий, заразительный энтузиазм…

Откашлявшись, Лев Иванович признался:

— Тебе виднее, мне-то в самом деле не понять. Моя-то работа тоже того… без кулис и декораций. Натуралистична, некрасива, иной раз тошнотворна. И ее вряд ли можно делать с каждым днем лучше.

— Да, да, конечно, — отрешенно согласилась она, — ну я же сказала, что нам с тобой трудно это понять. Как принять, что нет ничего застывшего, установившегося, ничего не делается так, «как надо». Все в движении, фонтанируют, рассыпаются искрами, что твои бенгальские огни.

Гуров одобрил, подливая:

— Образно. Если все на подъеме — это всегда хорошо. Ну то есть и упаднических настроений нет, и творческая жизнь продолжается?

Мария, погрустнев, сделала глоток.

— Знаешь, мне показалось, что они отказываются принимать масштаб катастрофы. Или как это… отрицание? В общем, превалирует страстное желание продолжить работу во что бы то ни стало. Пусть в виде тибьюта…

Она вновь замолчала.

–…но без Сида постановки не будет? — подбодрил он, мысленно потирая руки.

Жена пожала плечами.

— Ты же что-то смотрела сегодня, и тебе понравилось. Или совершенно некому теперь петь?

— Левушка, дело не только в этом. Дело в деньгах.

— Даже панки без денег не поют? — не сдержался Лев Иванович.

Мария не теряла терпения, и это было странно.

— Как бы тебе объяснить в доступной форме… Сид всю жизнь работал, не заморачиваясь на финансах. И, к слову, его постановки и не потребуют массы денег. Театр малобюджетный, актеры чуть не с улицы и все универсалы-многостаночники. Например, брат Сида трудится директором как умеет.

— Это с которым ты переговоры вела.

— Да. Вот он должен был петь Гамлета.

— Поющий директор, занятно. А что, умеет?

— Что?

— Петь.

— Я не слышала. Наверное, не хуже меня. Приятный мужик, очень похож на брата, только моложе и декоративнее. Да, так вот он поведал, что сценаристы запросили несуразно, тогда брат засел на даче и за неделю переработал автора, который уже ничего для себя не запросит. Шекспира то есть.

— Ловко.

— В итоге выворачивают старинные сюжеты так, что сам бы автор зааплодировал. Он же тот еще хулиган был. Ну вот, например, что Гамлет на самом деле сын Клавдия…

— Прошу тебя!

Мария воодушевленно продолжала, точно ничего не услышав:

— Или вот режиссура. Они попробовали поработать с одним дарованием, со вторым, маститым, — те лишь за свое присутствие потребовали несуразно. Сид решил сам попытать счастья в режиссуре — и нате, получилось. Ну а что? Талант — не собака, или есть, или нет. И экономия.

— Сам Сид бесплатно трудился?

— Нет, но копейку получал наряду со всеми, со сборов. Так ведь он же и играл сам.

— И кто же теперь за него?

Мария развела руками.

— Непросто найти столь много ударников-многостаночников. Да и шефа-бессребреника. Идиллия…

Мария глянула на него с подозрением, но ни тени усмешки не увидела и потому подтвердила:

— Именно так. А что же, — в ее голосе прозвучало коварство, — трудно представить, что кто-то занимается любимым делом, не надеясь на воздаяние в этой жизни?

Вообще было обидно, хотя виду он, разумеется, не подал. Лишь мягко заметил:

— Что ты. Таких людей, я тебя уверяю, очень много.

— Да уж, ищи дураков, — повторила она с непонятной горечью.

— Ну и все-таки насчет денег, — напомнил Гуров, проглотив и эту пилюлю, — если все так прекрасно, денег не требует и на чистом энтузиазме…

— Да.

— Тогда возникает вопрос: зачем ему бюджетное финансирование?

Мария призналась:

— Честно говоря, я не знаю, что думать об этом.

Она отхлебнула бодрящего напитка и добавила:

— Но мой личный и горький опыт показывает: стоит пойти слуху, что Сид был замешан в финансовых махинациях с бюджетными средствами, и частные инвесторы дружно отвернутся и пойдут в отказ.

— А ты считаешь, что этого быть не могло, потому что…

— Да, не такой он человек был, чтобы выстраивать подобные хитроумности.

— И что характерно, в этом уверена не только ты, — заметил Гуров.

— Ах, не все ли равно? — отмахнулась она с досадой. — Кто-то деньжата подтибрил и освоил, а тут как раз имеется покойник, на которого можно свалить, и концы в воду… С мертвого-то какой спрос? Не будет денег — не будет постановки, и шансы мои стремятся к нулю. Буду и дальше жевать академическую жвачку, до самой пенсии, а там лоботрясов учить, которые не идут в искусство, им главное бабла по-легкому срубить…

Гуров немного опешил. Эва куда заводят визиты на постановки экспериментальных театров. Ну а с другой стороны, если бы женщины имели хотя бы тень логики — как бы им удавалось сводить с ума здравомыслящих мужчин?

— И вообще…

Скрывая небрежную, но такую тщательно продуманную зевоту, Мария прикрыла рот рукой, поставила почти полный бокал в мойку.

— Пойдем баиньки, а то что-то я сегодня расклеилась.

— Отдай стаканчик-то. И постой.

Покончив с напитком и крепко удерживая жену за талию, Гуров снизу вверх, но очень внимательно вгляделся в ее лицо:

— Признавайся. Тебе это все так важно? Ты серьезно хочешь играть в этой вакханалии?

— Это не вакханалия.

— Тогда второй вопрос, — спокойно продолжил он. — Кто-либо из тамошних театральных знает, что у тебя муж — сыщик?

Мария ехидно спросила:

— С чего ты взял, что это кого-то интересует?

Лев Иванович некоторое время все-таки посверлил ее взглядом, но ни одной черной капли не узрел: ах, что за глаза! Два чистых, прозрачных, как слеза, алмаза…

Гуров, вздохнув, решился. Точнее, понял, что судьба влечет как на аркане.

— Ладно. Тогда давай чуть попозже спать пойдем, а сейчас ты мне расскажешь все, от начала до конца.

— Хорошо, — покладисто, с готовностью отозвалась Мария.

И, как будто ждала такого оборота, занялась приготовлением кофе.

«И снова переклюкали тебя, сыщик. И снова — как ребенка», — подумал Гуров весело.

–…Собственно, группа «Боль да смех» распалась не вчера, года три назад, но объявлено лишь в этом году, после того как отпраздновали двадцать пять лет на сцене.

–…Подсобрали деньжат…

— Стабильность и неизменный состав — их фишки.

— Неплохо. Ну а по каким причинам? Мотивы? Деньги, ссоры, жены?

Мария пожала плечами, покачала головой:

— Наверное, всего и помногу накопилось за четверть века. Конкретных причин и людей по именам не то что я, скорее всего, никто не знает.

— Неужели?

— Ну вот так. Это коллектив закрытый, на сцене — рубахи навыпуск, но что там за кулисами — тайна великая за семью печатями.

— Дешевой популярности не ищут и скандалы как пиар — не про них.

— То есть абсолютно. У них и пиарщика-то отродясь не водилось.

— У кого — у них?

— У них два солиста, — пояснила Мария, — Сид — бесспорный лидер-харизматик, но он музыкант, а стихи для основных хитов писал второй.

— Кто таков?

— Жога Ким.

— Что из этого имя, что фамилия? — не сдержавшись, пошутил Лев Иванович, но моментально поправился: — Прошу прощения. Продолжай.

— Молодец, хороший мальчик, — похвалила жена, — я уж хотела закатить тебе по заслугам. Жога — поэт. Точнее, сам он думает, что поэт, конечно, литературные достоинства его стихов, как бы это… сомнительны. В любом случае, положенные на музыку, звучат вполне достойно.

— А музыка?

— Музыка вся Сидова, хотя надо уточнить… — она задумалась, — только где? Нет у них обычаев авторские права регистрировать…

— Хорошо, оставим пока, давай дальше. Сид и Жога.

— Да, Жога и Сид. Вот они играли-играли вместе, потом Сиду стукнуло в лохматую голову, что все это халоймыс и чушь собачья, что надо расти, а Жоге и в текущий момент надоело… Ну в целом все.

Конец ознакомительного фрагмента.