Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

Николай Лейкин, 1888

Бытописец России конца XIX – начала XX века, сатирик Николай Александрович Лейкин как всегда точно ухватывает подсмотренные им в жизни образы соотечественников самых разных сословий и характеров. В этом, в чем-то смешном, а в чем-то грустном романе остроумно обыграны самые разные типы персонажей. Одинокий пожилой купец Трифон Иванович Заколов проникается теплыми чувствами к своей кухарке Акулине. Скромная и тихая женщина по-настоящему преображается под влиянием своего нового статуса в доме, и динамика между «сатиром» и «нимфой» кардинально меняется. Подруга-горничная дает Акулине полезные, с ее точки зрения, советы, а родственник из деревни просится на хлебное место, и далеко не сразу ясно, к чему приведет цепь событий, начавшаяся с простой симпатии.

II. Нимфа приподняла голову

Было будничное утро. Приказчики и мальчики купца Трифона Ивановича Заколова ушли в лавку. Сам старик Заколов посидел-посидел около потухшего самовара и, кряхтя и потирая поясницу, перешел к письменному столу, где раскрыл торговую книгу и, глядя в нее, стал звякать на счетах. Показалась кухарка Акулина, остановилась в дверях и, потирая дверной косяк рукою, улыбалась. Одета она была во все праздничное и сияла свежестью и красотой.

— Своими занятиями занимаетесь? — проговорила она.

Хозяин обернулся к ней вполоборота и отвечал:

— Да… Но теперь мне некогда.

— Будто? А вы серьезность-то бросьте и посидите со мной. Мне вам что-то сказать надо.

— После, после поговорим.

— А если мне хочется сейчас поговорить?

— Мало ли что! А ты поди в кухню и подожди.

Акулина не уходила, сделала маленькую паузу и сказала:

— Чтой-то как будто вы третьегоднясь и вчерась были совсем не такой. Те дни ластились, а теперь вон гоните.

— Не гоню я, а, видишь, занят делом, — проговорил хозяин.

— Дело не медведь, в лес не убежит. Сем-ка я около вас присяду.

— Нельзя, нельзя теперь. Я тебя потом позову.

— Что мне потом?

Она опустилась около стола на стул. Старик хозяин посмотрел в ее сторону и поморщился. Она протянула руку, сбила у него на голове прядь волос, которой было прикрыто сбоку голое темя, и пробормотала:

— Полноте вам серьезность-то из себя строить!

Хозяин вспыхнул.

— Ну чего ты балуешься-то, дура! — сердито сказал он и стал поправлять волоса.

— Уж и дура! Два дня была Акулина — красота писаная, а теперь дура.

— Ты приходи тогда, когда тебя позовут, тогда и будешь красотой писаной.

— Ох, какие разговоры! Что-то уж не командовать ли вы мной хотите? Ведь, кажется, не муж. А вот хочу сидеть и буду сидеть.

Хозяин широко раскрыл глаза и в удивлении посмотрел на Акулину.

— Должны любить. Уж теперь аминь. Сами мне смелость дали, — продолжала она.

— Послушай, Акулина Степановна… — начал строго хозяин, но Акулина улыбнулась во всю ширину лица и шутливо мазнула его ладонью по носу.

Строгость старика была парализована. Он осклабился.

— Ну, баба! — произнес он. — Не знал я за тобой таких качеств. Смотри-ка как развернулась!

— Да я всегда такая была, а известно, уж коли в людях живешь, то боишься. Слушайте-ка, что я вам сказать хочу. Я хочу, чтобы мне завсегда с вами вместе чай пить, даже и при приказчиках. За одним столом то есть. И утром, и вечером.

— Выдумай еще что-нибудь!..

— А что ж такое?

— Да ведь ты на меня мараль наведешь. Живу я тихо, солидарно, приказчики видят во мне большое основание, а тут уж тень будет.

— Эка важность! Что вы, девушка, что ли! Да нынче и девушки тень на себя наводят.

— Нет, Акулина, этого невозможно. Я ведь тебе сказал, чтобы ты переехала на отдельную квартирку. Будешь ты жить отдельно в двух горенках, и буду я к тебе приходить, и буду с тобой чай пить. А здесь невозможно. Зазорно. Переезжай на квартирку.

— Одна-то? Нет, я не хочу от вас уходить. Благодарю покорно. Я хочу при вас быть.

Старик вздохнул.

— Утром, когда приказчики в лавку уйдут, ты можешь со мной чай пить, — сказал он.

— А вечером? По вечерам-то мне и скучно одной.

— Вечером невозможно… Вечером нельзя.

— А я приду и сяду — вот и будет можно.

— Слушай! Ты этого не делай! Ты не раздражай меня, не доводи до ссоры, — заговорил хозяин и, поднявшись со стула, в волнении заходил по комнате.

Акулина заморгала глазами и закрыла лицо рукой.

— Обманщики! — слезливо бормотала она. — Изменники… Сами и так, и эдак, а как что-нибудь до вас касающееся, так и нельзя… Тень… Нешто на меня-то вы тень не наводите!

— Дура ты эдакая! Да ведь ты сама на себя тень наводишь! Я только и говорю тебе, чтоб приказчикам ни гугу, а ты хочешь при приказчиках со мной за стол садиться и чай пить. Нет, ты этого и думать не смей, пока здесь живешь.

— А вот буду думать! — поддразнила его Акулина. — А будете артачиться, так и не подходите тогда ко мне…

Хозяин чесал затылок.

— Да будет тебе! Угомонись… — ласково сказал он и хотел ее потрепать по плечу, но она подняла руку и ударила его по руке.

— Оставьте, коли так…

— Ну, полно, не сердись… Ну чего тут? Ну давай сейчас чай пить. Будто не все равно, что при приказчиках пить, что без приказчиков! Вот баба-то! Сама на мараль лезет.

— И хочу я, чтобы вы мне к Рождеству шелково платье подарили, — продолжала она.

— Вот насчет шелкового платья можно. Шелковое платье подарю. Мало того, не одно подарю, а два — переезжай ты только на отдельную квартиру.

— Этого я не желаю.

— Ты вот теперь простая деревенская баба, — даму из тебя сделаю, только переезжай на квартиру.

— Ни за что на свете. Нет, не перееду. И вот еще что… Дайте мне двадцать пять рублев денег… Мне к Рождеству надо в деревню послать.

— Здравствуйте! Раньше говорила, что надо только три рубля в деревню послать, а уж теперь двадцать пять.

— Надумала так — и вышло двадцать пять, — отвечала Акулина. — Ведь у меня там родные есть.

Хозяин погрозил пальцем.

— Эх, Акулина! Тебя кто-нибудь подучил на эти штуки! — сказал он.

— Кто меня станет подучивать? Сама надумала. Польские сапоги надо к празднику, — продолжала она.

— И польские сапоги? Так… Ну а как же до сих пор-то без польских сапог ходила?

— А теперь хочу. Да полноте вам скупиться-то! Эдакий богатеющий купец и такой жадный! А будете скупиться, так вот что… Будете скупиться, так я у вашего приказчика Парфена попрошу.

— И думать не смей! И воображать не смей! — заговорил хозяин. — Лучше не губи Парфена… Чуть тень на него бросишь — сейчас сгоню его по шее без расчета и буду всем рассказывать, что он на руку нечист. Пусть в деревню едет. Ну, иди и подогрей самовар. Сейчас я с тобой вместе чай пить буду.

— А сапоги?

— Сапоги будут.

Акулина взяла самовар и понесла его подогревать в кухню. Проходя мимо хозяина, она наклонилась к нему, улыбнулась, показав ряд прелестных белых зубов, и шепнула:

— Милый… Вот таких сговорчивых я люблю!