Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

Николай Лейкин, 1888

Бытописец России конца XIX – начала XX века, сатирик Николай Александрович Лейкин как всегда точно ухватывает подсмотренные им в жизни образы соотечественников самых разных сословий и характеров. В этом, в чем-то смешном, а в чем-то грустном романе остроумно обыграны самые разные типы персонажей. Одинокий пожилой купец Трифон Иванович Заколов проникается теплыми чувствами к своей кухарке Акулине. Скромная и тихая женщина по-настоящему преображается под влиянием своего нового статуса в доме, и динамика между «сатиром» и «нимфой» кардинально меняется. Подруга-горничная дает Акулине полезные, с ее точки зрения, советы, а родственник из деревни просится на хлебное место, и далеко не сразу ясно, к чему приведет цепь событий, начавшаяся с простой симпатии.

VI. Нимфа когти запустила

Вечером, когда Трифон Иванович вернулся из лавки, в квартире его был страшный переполох. Два дворника перетаскивали кровать Акулины из кухни в небольшую комнатку об одном окне, находившуюся около столовой и до сего времени служившую Трифону Ивановичу как бы кабинетом. Здесь лежали торговые книги Трифона Ивановича, здесь он щелкал на счетах, стоя около высокой, потемневшего красного дерева конторки, здесь он отдыхал после обеда на жесткой клеенчатой кушетке. Кушетка из комнаты была уже вынесена и помещалась в столовой. В столовой же у окна стояла и конторка с книгами. Акулина ходила по комнатам и командовала дворниками. Увидав такое перемещение, Трифон Иванович даже обомлел. Он было вспылил, хотел ругаться, но, покосившись на дворников, сократил себя. Его ударило в пот, руки дрожали. Он не ожидал такого поступка от Акулины.

— Акулина Степановна! Матка… Что же это ты?.. С какой стати? — начал он тихо.

— А что такое? Уж не в кухне ли мне спать прикажете, коли ключницей сделали? — отвечала Акулина. — Благодарю покорно. Там из-под дверей с лестницы дует ужасти как, да по утрам и дворники, когда приносят дрова, то громыхают ими так, что хоть мертвого так разбудят. А здесь чудесно мне будет. Комнатка все равно даром пропадала.

— Как даром? Тут был у меня на манер как бы кабинет. Я здесь по торговле счеты сводил.

— По торговле счеты сводить и в столовой можете… Столовая комната большая, в ней не только счеты сводить, а и в свайку играть, так и то впору.

Трифона Ивановича всего как-то покоробило, и он пожал плечами.

— Однако это, знаешь, того… — произнес он.

— Нечего тут «того»! Вы вот дворникам-то лучше скажите, чтобы они меня как ключницу вашу предпочитали и Акулиной Степановной звали, — перебила его Акулина.

Трифон Иванович был как на иголках. Он даже не раздевался, а как был в шубе и шапке, так и ходил по комнатам, хотя до сего времени, приходя к себе с улицы в комнаты, первым делом снимал шапку и крестился на образа. Он хотел что-то возразить Акулине, но не мог и только пошевелил губами.

— Кузьма! Пантелей! Подите-ка к хозяину… Он вам что-то сказать хочет! — кричала дворникам Акулина. — Ну, вот они, Трифон Иваныч… Скажите насчет предпочитания-то.

— Да, да… Человек я старый, вдовый… а тоже у нас хозяйство… так вот я Акулину Степановну в ключницы… так как она все-таки баба замужняя… — бормотал он.

— Дама теперь, а уж не баба… — поправила Акулина. — Ну а насчет величанья-то?..

— Да, да… И уж прошу Акулиной Степановной ее звать, потому, так как она своим хозяйством жила, то и мое хозяйство будет теперь вести.

— Чего еще лучше… Знамо дело, коли торговый человек целый день в лавке, так уж ему не до хозяйства… — отвечали дворники.

— Дайте им, Трифон Иваныч, на выпивку по двугривенничку! — командовала Акулина. — Дали? Ну, вот и чудесно. А теперь, Кузьма, сундук надо мне из кухни сюда перетащить. Трифон Иваныч комод мне для нарядов купит, а в сундук я буду всякое старое тряпье складывать.

Начали перетаскивать сундук. Акулина шла сзади и говорила:

— Вот поедут наши земляки из Питера, так все свое старое тряпье в деревню ушлю. Там у меня племянница есть одна бедненькая, так ей взаместо приданого. Что же вы, Трифон Иваныч, стоите в шубе и шапке, как полуумный какой! Раздевайтесь да идите в кухню с новой кухаркой рядиться. Там у меня землячка сидит. С ней и порядитесь. Да вон она.

Из кухни выглядывала рябая пожилая баба с кривым глазом и, держась рукою за подбородок, кланялась.

— Да что мне рядиться-то? — говорила она. — Коли хозяину по нраву я, то какой с тобой раньше у него уговор был, тот пускай и мне будет, а я уже заслужу.

— А и то правда… Я ведь уж сказала ей… — подхватила Акулина, обращаясь к хозяину. — Она женщина непьющая, старательная, работящая, зовут ее Анисьей, паспорт ейный при ней. Снимай, дура, с хозяина шубу-то да отдай ему паспорт.

Трифон Иванович беспрекословно дал новой кухарке снять с себя шубу, снял шапку, но все еще стоял посреди комнаты, как ошалелый.

— Переоблакайтесь скорей в халат-то свой. Чего так зря стоять, словно будто несолоно хлебавши! — крикнула на него Акулина.

— Что ты со мной наделала, дура ты эдакая! — прошептал он, покачав головой.

— Ну уж… Что уж… Об этом потом, на досуге бобы-то разводить будем, а теперь идите и переоблакайтесь в халат! Анисья! Ставь им самовар. Они об эту пору всегда чай пьют.

— Однако!.. — пробормотал себе под нос Трифон Иванович, бессмысленно смотря куда-то в одну точку, покрутил головой и, наскабливая затылок, поплелся к себе в спальню переодеваться в халат.

Дворники ушли, но пришли из лавки приказчики. Трифон Иванович видел их удивление по поводу перемещения Акулины из кухни в кабинет, слышал их перешептывание по этому поводу, и его ударяло то в жар, то в холод. Надо было придумать какое-нибудь объяснение для приказчиков.

— Совсем на меня тень навела! Вконец тень напустила! — шептал он сквозь зубы и при этом сжимал кулаки. — Ну, баба! Черт какой-то, а не баба… Главное, ничем ты ее теперь не урезонишь, а прежде смотри какой тихоней была.

Тяжело вздохнув, он вышел в приказчицкую и, не смотря никому из приказчиков в лицо, а потупившись в пол, начал:

— Ну, вот все обижались на Акулину, что и такая она, и сякая, что и самовар вам не ставит, что хлебово плохое варит, так нанял я вам другую кухарку. Не стоите вы этого, по-настоящему не следовало бы вас баловать, жеребцов стоялых, ну да уж добр я… Старайтесь только насчет торговли, чтобы все как следует. Новая кухарка уж будет все в порядке делать, потому за ней ключница будет присматривать. Я Акулину в ключницы взял.

— Так-с… — проговорил кто-то.

Трифон Иванович поднял голову и сверкнул глазами.

— Что «так»? Ты выслушай прежде до конца, а потом и говори «так»… — накинулся он на приказчика и продолжал: — Акулина — женщина хоть и молодая, но сырая, так где же ей, чтобы полы мыть или там прочее… Это ей не под силу… А вот присматривать она может… Да и давно я воображал о ключнице. Человек я вдовый, старый… Где же мне за хозяйством уследить! А она уж уследит. Она женщина замужняя и в деревне свое хозяйство имела. В кухне ей места не было, так я теперь ее в горницы перевел и отдал ей маленькую каморку. Пусть там спит. Все равно у меня эта каморка зря пропадала.

— Это точно-с. Понятное дело… Там им лучше… — отозвался старший приказчик, пожилой уже человек.

— Что «понятное дело»! — заорал на него Трифон Иванович. — Какое еще понятие нашел! А что там ей лучше или не лучше, про это я знаю! Не тебе меня учить! Я женщину для хозяйства возвысил, чтоб вам же было бы хорошо, а у вас сейчас пакость на уме, сумление… Чтобы никогда не слыхал я этого! И чтобы пронзительных улыбок никаких! А ее самое, ежели возвысил в ключницы, то почитать и уважать и Акулиной Степановной называть. Вот мой приказ.

— Слушаем-с… — послышался ответ.

Трифон Иванович повернулся и вышел из приказчицкой.