Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

Николай Лейкин, 1888

Бытописец России конца XIX – начала XX века, сатирик Николай Александрович Лейкин как всегда точно ухватывает подсмотренные им в жизни образы соотечественников самых разных сословий и характеров. В этом, в чем-то смешном, а в чем-то грустном романе остроумно обыграны самые разные типы персонажей. Одинокий пожилой купец Трифон Иванович Заколов проникается теплыми чувствами к своей кухарке Акулине. Скромная и тихая женщина по-настоящему преображается под влиянием своего нового статуса в доме, и динамика между «сатиром» и «нимфой» кардинально меняется. Подруга-горничная дает Акулине полезные, с ее точки зрения, советы, а родственник из деревни просится на хлебное место, и далеко не сразу ясно, к чему приведет цепь событий, начавшаяся с простой симпатии.

V. Нимфа когти расправила

Акулина сидела с Трифоном Ивановичем за самоваром и говорила:

— Что ж вы варенье-то из шкафа не выставляете? Я хочу, чтоб каждый день с вареньем чай пить.

— Сделай милость, Акуличка, поди и возьми себе в шкафу варенье. Шкаф отперт, — отвечал Трифон Иванович, млея около Акулины.

— Мне лень. Подите и принесите сами.

— Ах, какая ты требовательная! Ну да изволь…

— А отчего же мне не быть такой? За что же нибудь я старика полюбила.

— Ну уж… Будто я такой старик?

— А то как же… Вон у вас овчина-то на голове вся облезла даже. Зубов нет. Вместо зубов на манер как бы два пня гнилых. Слышите, я хочу, чтобы мне каждый день, утром и вечером, без вас и при вас чай внакладку пить.

— Сделай одолжение.

— И чтобы уж самой сахаром распоряжаться. Я и приказчикам буду выдавать… Давайте-ка сюда ключи. Давайте, давайте… Нечего тут…

— Да ведь у меня тут ключи и от комода с бельем.

— Когда белье понадобится, то у меня спросите.

— Полно, Акулинушка, неловко.

— Говорят вам, давайте. Это еще что за мода артачиться! Ну вот, я теперь ключница. Так вы ужо вечером приказчикам скажите, чтоб они меня ключницей предпочитали и Акулиной Степановной звали. «Я, мол, сам ее за ключницу предпочитаю и Акулиной Степановной называю, так и вы обязаны».

— Ох, что ты со мной делаешь, — вздохнул Трифон Иванович.

— И уж сегодня я вам стряпать не буду, так вы и знайте. Мне самой стряпни не надо, я и кофею с булками напьюсь, а вы ежели хотите хлебать, то посылайте для себя и для приказчиков за хлебовом в трактир. А завтра нанимайте себе кухарку, и пусть она стряпает, а я над ней буду командовать.

— Акулинушка!

— Нечего тут «Акулинушка»! Давно знаю, что я Акулинушка. Двадцать четвертый год Акулинушка. И желаю я, чтоб мне каждый день в польских сапогах ходить.

— Хорошо, хорошо… А только вот что ты самовольно в ключницы навязываешься и сегодня стряпать отказываешься… Ах, разоблачаешь ты меня перед приказчиками!

— Ну что ж… Не любо в ключницы, так я и совсем уйду… — нахмурилась Акулина.

— Нет, нет, я ничего… А только…

— Что «только»?

— Переезжай на другую квартиру… Там у тебя и кухарка будет, и варенье, и сапоги польские. Шубу лисью с шелковой покрышкой даже тебе сделаю.

— Шубу лисью я и здесь хочу… Вот вы обещались мне к празднику хороший подарок — вот шубу лисью и подарите.

Трифон Иванович задумался.

— Ты уж вот что сделай… Я тебе дам денег сейчас, а ты мне передай эти деньги при приказчиках, будто ты их сама на месте накопила, а я тебе на эти деньги и куплю шубу, — сказал он.

— Ну ладно. Давайте же денег скореича.

— Да ведь еще успеется.

— Нет, уж коли сказали, то сейчас давайте. Давайте, давайте.

— Экая ты какая!

— Какая? Не нравлюсь, так поклон, да и вон, Питер не клином сошелся. Пойду в такое место, где меня предпочитать будут.

— На, возьми… Что мне с тобой делать!

Хозяин сходил в спальню и принес деньги, кухарка пересчитала и сказала:

— Только-то? Всего тридцать рублев? Какая же на эти деньги шуба!

— Это я так только, для видимости, чтоб тебе было что мне передать, а я уж прибавлю на шубу.

— Экий вы сквалыжник!

— Не бойся, я тебе хорошую шубу куплю.

— Ну, то-то. Худую-то я не приму. Я хочу такую шубу, как вот у нашей попадьи.

— Да ладно, ладно. Ну пей чаек-то, пей, а то остынет. Ах, Акулина, Акулина! Совсем ты меня в руки забираешь! — вздохнул хозяин.

— Да вам так и надо, — улыбалась Акулина.

— Нет, не надо этого, а магнит в тебе уж очень велик. Меня жена в руки не забирала, а ты вот и не жена, да…

— Так ведь то была жена. Нешто жены когда посмеют?..

— Я над женой-то как командовал! Слова пикнуть не смела.

— И мой муж надо мной командовал, когда вместе жили, даже бил, коли когда хмельной — это уж такое обнаковение. Слышите… И вот еще что: вы купите побольше подсолнухов да кедровых орехов. Я хочу каждый день грызть.

— Насчет этого, брат, сделай одолжение. Сколько влезет, — отвечал хозяин. — А только вот насчет прочего-то…

Акулина вспыхнула и насупила брови.

— Странное дело! — воскликнула она. — И зачем разговаривать, коли я не согласна! Что я сказала, тому и быть так. И вот еще что… Я не желаю, чтобы у нас приказчик Андреян жил.

— Что ты, что ты! Да это честнейший малый. Он у меня с мальчиков живет.

— Пересмешник. Он-то всему супротив меня и заводчик. Расчет с паспортом ему в зубы и вон… Пусть едет в деревню.

— Это уж, Акулинушка, слишком… Этого нельзя. Ведь он на деле.

— Ну, как хотите.

Акулина отвернулась от хозяина и заморгала глазами.

Через минуту послышались всхлипыванья. Хозяин залебезил около Акулины.

— Акулинушка, матка! Что с тобой? Полно, полно… Не дури.

— Отстаньте вы от меня! — крикнула она и ударила его по руке.

— Стоит ли плакать! Ну, выпей сладенького чайку.

— Провалитесь вы с чаем-то вашим!..

Она толкнула стакан, и он полетел на пол, разбившись вдребезги.

Трифон Иванович разводил от удивления руками.

— И как только тебе не стыдно так ломаться!

— Раздразните, а потом: как тебе не стыдно! Старый черт!

— За что же это так? — удивленно выпучил глаза Трифон Иванович.

Он еще в первый раз слышал от своей кухарки ругательства.

— А за то, что вы озорник, — отвечала она. — Я прошу, прошу, а вы не хотите… Коли я прошу что, то уж надо сделать, так вы и знайте.

Кухарка продолжала плакать.

— Да сделаемся, не плачь только, — суетился около нее хозяин.

— Что «сделаемся»? — спросила она, посмотрев на него мокрыми, заплаканными глазами.

— Да вот насчет приказчика-то…

— Мне этого мало.

— Чего же ты еще хочешь? Ведь уж, кажется, со всем я согласился, насчет чего ты просила.

— Вы изменщики… Вы забывальщики… Вы наобещаете, а потом и жди от вас год суббот обещанного. Наклонитесь-ка сюда, и я вам скажу, чего я хочу.

Хозяин наклонился. Акулина обняла его за шею и взглянула на него полуплачущими-полусмеющимися глазами.

— Милый… Помнишь, ты обещал меня из бабы дамой сделать? Так сделай поскорей… — сказала она. — Я ужасти как хочу поскорей дамой быть.