Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны

Николай Лейкин, 1888

Бытописец России конца XIX – начала XX века, сатирик Николай Александрович Лейкин как всегда точно ухватывает подсмотренные им в жизни образы соотечественников самых разных сословий и характеров. В этом, в чем-то смешном, а в чем-то грустном романе остроумно обыграны самые разные типы персонажей. Одинокий пожилой купец Трифон Иванович Заколов проникается теплыми чувствами к своей кухарке Акулине. Скромная и тихая женщина по-настоящему преображается под влиянием своего нового статуса в доме, и динамика между «сатиром» и «нимфой» кардинально меняется. Подруга-горничная дает Акулине полезные, с ее точки зрения, советы, а родственник из деревни просится на хлебное место, и далеко не сразу ясно, к чему приведет цепь событий, начавшаяся с простой симпатии.

XVIII. Племянник приехал

В кухне стоял Пантелей. Это был молодой, статный, белокурый мужик в поношенном нагольном полушубке, в валенках и с пестрядинной котомкой за плечами, к которой были привешены сапоги. Завидя входившую Акулину, нарядную, в шелковом платье с турнюром, одетую «по-господски», он сначала удивленно попятился, но потом поклонился в пояс и, тряхнув волосами, сказал:

— Здравствуйте, тетенька Акулина Степановна! Все ли в добром здоровии?

— Ничего, живем помаленьку, — жеманно отвечала Акулина и прибавила: — Что ж, надо поцеловаться с приездом-то…

Она подошла к Пантелею. Пантелей отер рукавом полушубка губы, и они поцеловались.

— И не узнать вас, — сказал Пантелей, осматривая ее с головы до ног. — Совсем на манер купчихи стали. Наряды такие, что страсти…

— На хорошем месте живу — оттого. Когда приехал?

— Только что сейчас с машины.

— Ну что ж, разоблакайся да садись. Снимай котомку-то.

Пантелей стал снимать котомку, потом снял полушубок и остался в линючей розовой ситцевой рубахе и в жилетке, застегнутой на все пуговицы. От него так и несло запахом деревенской избы — смесью запаха дыма, полушубка и печеного хлеба.

— Садись, так гостем будешь, — промолвила Акулина. — Вот сейчас чаю напьемся. Анисья! Ставь-ка, девушка, самовар.

— Самовар-то потом куда подать прикажешь? — спрашивала Анисья. — В горнице чай пить будете или здесь, в кухне?

— А вот я сейчас у Трифона Иваныча спрошу. Ты ставь уж только, ставь…

— Я живо.

Анисья загромыхала самоваром и самоварной трубой. Акулина отправилась в комнаты.

— Трифон Иваныч, Пантелей из деревни приехал. Племянник… Вот тот самый, о котором я вам говорила, — сказала она Трифону Ивановичу.

Тот был мрачен и хмурился.

— Ну а мне-то что? — отвечал он.

— Как что? Да ведь он для вас приехал, чтобы в услужение, на место Андреяна…

— Ну, это еще там видно будет.

— Трифон Иваныч… Он у нас и остановится. Там в приказчицкой есть койка Андреяна.

Трифон Иванович промолчал. Акулине это не понравилось.

— Что ж вы как будто и не рады, — проговорила она.

— Чего ж мне радоваться-то? Ведь он не мой племянник.

— Странное дело! Я давеча вашему племяннику радовалась и угощала его, а вы моему племяннику и порадоваться не хотите.

— Лучше бы ты и моему-то племяннику не радовалась, — произнес он с неудовольствием.

— Трифон Иваныч, он и на наших харчах будет…

— Пускай ест, авось не объест.

— Вы когда же с ним рядиться будете?

— Как рядиться? Какая такая ряда? Насчет чего?

— А в приказчики-то, на место Андреяна. Ведь я его нарочно для этого выписала.

— Не годится он мне в приказчики. Мы ему другое место сыщем.

— Как же вы можете говорить, что он вам не годится, коли вы даже и не видали его?

— Не надо и видеть. Человек жил в Москве в извозчиках, а ты его в суровскую лавку в приказчики ладишь.

— Врете вы! Он, кроме того, в Москве яблоками торговал.

— А у нас в лавке такой товар, чтоб с нежными материями обращение иметь. У него и лапы-то для этого не годятся.

— Ну, уж вы наскажете! Парень он молодой, привык нет.

— Пока он будет привыкать, так всех покупательниц у меня разгонит. Ведь у нас тоже не один простой народ в лавку заходит, а и дамы бывают.

— Он и с дамами может. Нешто он дам не возил, когда в Москве в извоз-то ездил? Дамы у него и яблоки покупали.

Трифон Иванович нахмурился еще больше и сказал:

— Не дури! Оставь… Вот что!

— Да что «оставь»! Я беспременно хочу, чтобы он у нас в приказчиках жил.

— Мы ему другое место найдем.

— А я не хочу другого места. Я хочу, чтобы он у нас жил. Что это, в самом деле, с утра как начали, так целый день все обижаете меня!

Она заморгала глазами и приготовилась плакать. Трифон Иванович опешил.

— Ну, полно, полно… Довольно… Будет… Ведь еще не сейчас его в приказчики брать… Об этом мы еще поговорим.

— Нет, надо сегодня уговор сделать. А сейчас пока вы хоть посмотрите его. Он парень расторопный, грамотный. Сем-ка я его сейчас сюда позову да чайком попою, а вы посмотрите.

Она направилась в кухню.

— Зачем же сюда-то? — остановил ее Трифон Иванович. — Можно в кухне?

— А то как же? Ведь и я с ним вместе чай пить буду. Неужто и мне в кухне?

Трифон Иванович махнул рукой и отвернулся.

— Ты все-таки скажи ему, чтобы он ноги обтер, а то наследит еще у нас здесь в горницах… — пробормотал он.

— Ну вот… Учите еще… Я сама теперь дама, так уж, слава богу, понимаю, — отвечала Акулина. — Он из валенок в сапоги переоденется. У него и одежа есть суконная. Ну так я приведу его сюда, — обернулась она лицом к Трифону Ивановичу, улыбнулась ласковой улыбкой и спросила: — Можно?

Трифон Иванович хотел сказать «нельзя», но улыбка Акулины была так приветлива, так добродушно-приятна, что он вздохнул и отвечал:

— Ну что ж, веди… Но это только ради праздника… Ты знаешь, что у нас приказчики и все прочие наши прислужающие харчуются и чай пьют в приказчицкой.

— Ну, хоть для праздника.

Она двинулась в кухню, но опять остановилась.

— А можно его для праздника вином и закуской угостить? — спросила она.

Трифон Иванович подумал и отвечал:

— Пусть пьет, но только чтобы не напился.

— Зачем же ему напиваться-то? Он парень трезвый. Вот вы его как только увидите сейчас, то так будете предпочитать, что больше старшего приказчика.

— Ну, это уж дудки… Много чести.

— Как «много чести»? Да ведь мой племянник, мой сродственник.

— Так что ж из этого?

— Ну ничего, благодарю покорно. И на том спасибо. Больше-то, верно, я не заслужила? Ну ладно, я сама вам припомню.

— Иди, иди… Полно тебе привязываться-то!

— Да что «привязываться»! Я даже думала так, что вы радостно его встретите, сами его угощать начнете и сами с ним рюмку-другую вина выпьете.

— Иди, иди…

Акулина удалилась в кухню.

Через пять минут Анисья внесла в столовую самовар, а спустя некоторое время явился и Пантелей. Акулина ввела его за руку. Он был переодевшись из валенок в сапоги. На нем был синий кафтан со сборками назади, на шее красовался желтый фуляр. В руке он держал связку сушеных грибов. Войдя в столовую, он взглянул в угол и начал креститься на образа.