Где зреют апельсины. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых по Ривьере и Италии

Николай Лейкин, 1897

Глафира Семеновна и Николай Иванович Ивановы – уже бывалые путешественники. Не без приключений посетив парижскую выставку, они потянулись в Италию: на папу римскую посмотреть и на огнедышащую гору Везувий подняться (еще не зная, что по дороге их подстерегает казино в Монте-Карло!). На сей раз компанию им составил купец-фруктовщик Иван Кондратьевич, который вообще не понимает, что он за границей делает и где находится в данный момент. Но как всякий русский человек, если что и решит, то выпьет обязательно. Путешественники с приключениями пересаживаются с поезда на поезд; едят не то, что хотят (боятся, что им подсунут лягушку или черепаху); зевая, осматривают окрестности и постоянно попадают в уморительно смешные ситуации из-за незнания языка и нежелания понимать нравы и обычаи Европы.

Кошон, пети кошон

Ступая шаг за шагом, компания продолжала путь. Показалось здание вроде наших русских гостиных дворов с галереей магазинов. Они вошли на галерею и пошли мимо магазинов с самыми разнообразными товарами по части дамских мод, разных безделушек, сувениров из лакированного дерева в виде баульчиков, бюваров, портсигаров, портмоне с надписями «Nice». Все это чередовалось с кондитерскими, в окнах которых в красивых плетеных корзиночках были выставлены засахаренные фрукты, которыми так славится Ницца. На всех товарах красовались цены. У Глафиры Семеновны глаза и разбежались.

— Боже, как все это дешево! — восклицала она. — Смотри, Николай Иванович, прелестный баульчик из пальмового дерева, и всего только три франка. А портмоне, портмоне… По полтора франка… Ведь это просто даром. Непременно надо купить.

— Да на что тебе, душечка? Ведь уж ты в Париже много всякой дряни накупила, — отвечал тот.

— То в Париже, а это здесь. На что! Странный вопрос… На память… Я хочу из каждого города что-нибудь на память себе купить. Наконец, подарить кому — нибудь из родни или знакомых. А то придут к нам в Петербурге люди, и нечем похвастать. Смотри, какой бювар из дерева, и всего только пять франков. Вот, купи себе.

— Да на кой он мне шут?

— Ну, все равно, я тебе куплю. Ведь у меня деньги выигрышные, даром достались. И засахаренных фруктов надо пару корзиночек купить.

— Тоже на память?

— Пожалуйста, не острите! — вскинулась на мужа Глафира Семеновна. — Вы знаете, что я этого не терплю. Я не дура, чтобы не понимать, что засахаренные фрукты на память не покупают, но я все-таки хочу корзинку привезти домой, чтобы показать, как здесь засахаривают. Ведь целый ананас засахарен, целый апельсин, лимон.

И она стала заходить в магазины покупать всякую ненужную дрянь.

— Больше тридцати двух рублей на наши деньги на сваях выиграла, так смело могу половину истратить, — бормотала она.

— Да ведь в Монте-Карло поедешь в рулетку играть, так поберегла бы деньги-то, — сказал Николай Иванович.

— А в Монте-Карло я еще выиграю. Я уж вижу, что моя счастливая звезда пришла.

— Не хвались, едучи на рать…

— Нет, нет, я уж знаю свою натуру. Мне уж повезет так повезет. Помнишь, на святках в Петербурге? На второй день Рождества у Парфена Михайлыча на вечеринке я четырнадцать рублей в стуколку выиграла, и все святки выигрывала. И в Монте-Карло ежели выиграю — половину выигрыша на покупки, так ты и знай. А то вдруг восемьдесят франков выиграть и жаться!

— И вовсе ты восьмидесяти франков не выиграла, потому что я двадцать четыре франка проиграл.

— А это уж в состав не входит. Вы сами по себе, а я сама по себе. Иван Кондратьич, да купите вы что-нибудь вашей жене на память, — обратилась Глафира Семеновна к Конурину.

— А ну ее! Не стоит она этого! — махнул тот рукой.

— За что же это так? Чем же она это перед вами провинилась? То вдруг все вспоминали с любовью, а теперь вдруг…

— А зачем она не удержала меня в Петербурге? Да наконец, по вашему же наущению купил я ей в Париже кружевную косынку за два золотых.

— То в Париже, а это в Ницце. Вот ей баульчик хорошенький. Всего только четыре франка… Вынимайте деньги.

Вскоре Николай Иванович оказался нагруженным покупками. Вдруг Глафира Семеновна воскликнула, указывая на вывеску:

— Батюшки! Restaurant russe! Русский ресторан!

— Да неужели? — удивленно откликнулся Конурин. — Стало быть, и русских щец можно будет здесь похлебать?

— Этого уж не знаю, но «ресторан рюсс» написано.

— Действительно ресторан рюсс. Это-то уж я прочесть умею по-французски, — подтвердил Николай Иванович. — Коли так, надо зайти и пообедать. Ведь уж теперь самое время.

Они вошли в ресторан, отделанный деревом в готическом стиле, с цветными стеклами в окнах и двери, уставленный маленькими дубовыми столиками с мраморными досками.

Конурин озирался по сторонам и говорил:

— Вид-то не русский, а скорей немецкий, на наш петербургский лейнеровский ресторан смахивает. Вон даже, кажется, и немцы сидят за пивом.

— Не в виде, брат, дело, а в еде, — отвечал Николай Иванович. — Ушки, что ли, спросим похлебать? Здесь место приморское, воды много, стало быть, и рыбное есть.

— Нет, нет, рыб я не стану есть! Бог знает какая здесь рыба! Еще змеей какой-нибудь накормят, — заговорила Глафира Семеновна.

— Закажем нашу русскую рыбу. Ну, стерлядей здесь нет, так сига, окуня, ершей…

— Ведь уж сказали, что будем щи есть, так на щах и остановимся.

Они сели за столик. К ним подошел гарсон с прилизанной физиономией и карандашом за ухом и встал в вопросительную позу.

— Похлебать бы нам, почтенный… — начал Конурин, обратясь к нему.

Гарсон недоумевал. Недоумевал и Конурин.

— Неужто по-русски не говорите? — спросил он гарсона.

— Comprend pas, monsieur…

— Не говорит по-русски… В русском ресторане и не говорит по-русски! Тогда позовите, кто у вас говорит по-русски. Мы русские и нарочно для этого в русский ресторан зашли. Не понимаешь? Ай-ай, брат, мусью, нехорошо! Кличку носите русскую, а научиться по-русски не хотите. Теперь и у нас и у вас «вив ля Франс» в моду вошло, а «вив ля Руси», так обязаны по-русски приучаться. Глафира Семеновна, скажите ему по-французски, чтоб русского человека привел нам. Что ж ему столбом-то стоять!

— Доне ну, ки парль рюсс… — сказала Глафира Семеновна. — Гарсон, ки парль рюсс.

— Personne ne parle russe chez nous ici, madame.

— Что он говорит? — спрашивал Конурин.

— Он говорит, что никто здесь не говорит по-русски.

— Вот тебе и русский ресторан! Ну, штука! Русские — то кушанья все-таки можно получить?

— Манже рюсс есть? — задал вопрос Николай Иванович. — Щи, селянка, уха…

Гарсон улыбнулся и ответил:

— Oh, non, monsieur…

— Здравствуйте! И щей нет, и селянки нет, и ухи нет. Какой же это после этого русский ресторан! Глаша! Да переведи ему по-французски. Может быть, он не понимает, что я говорю. Как селянка по-французски?

— Этому нас в пансионе не учили.

— Ну, щи. Про щи-то уж наверное учили.

— Суп и щи… Ву заве суп о шу?

— À présent non, madame… Pour aujourd'hui nous avons consommé, potage an riz avec des pois.

— Нет у них щей.

— Фу-ты пропасть! Тогда спроси про уху. Ухи нет ли?

— Уха… Про уху мы, кажется, тоже не учили. Ах да… Суп опуасон. Эскеву заве суп опуасон?

Гарсон отрицательно потряс головой и подал карточку обеда, перечисляя блюда:

— Potage, mayonnaise de poisson, poitrine de veau…

— Да не нужно нам твоей карты! — отстранил ее от себя Николай Иванович. — Поросенка под хреном хотя нет ли? Должно же в русском ресторане хоть одно русское блюдо быть. Кошон, пети кошон…

Гарсон улыбался и отрицательно покачивал головой.

— Ничего нет. А заманивают русским рестораном! Черти!

— Неужто и русской водки нет? — спросил Конурин.

— Vodka russe? Oh, oui, monsieur… — встрепенулся гарсон и побежал за водкой…

— Не надо! Не надо! — кричал ему вслед Николай Иванович. — Я полагаю, что за обман, за то, что они нас обманули вывеской, не след здесь даже и оставаться нам, — обратился он к жене и Конурину.

— Да, конечно же не стоит оставаться. Надо учить обманщиков, — отвечал Конурин и первый поднялся из-за стола.

Ивановы сделали то же самое и направились к выходу.