Нюрнберг

Николай Лебедев, 2023

Капитан Игорь Волгин дошел до Берлина. Но долгожданная Победа не стала точкой в его военной судьбе. По воле случая он, владеющий языками и опытом оперативной работы разведчика, оказался в Нюрнберге, где в это время начинался судебный процесс над главарями Третьего рейха. Став членом советской делегации, Волгин получил еще и долгожданную возможность отыскать следы родного брата, пропавшего в этих краях в годы войны. Однако в тот момент, когда первая зацепка в поисках была найдена, в ходе Нюрнбергского процесса случился неожиданный поворот. Сам того не ожидая, капитан снова оказался на огневом рубеже… Международный военный трибунал открылся в Нюрнберге 20 ноября 1945 года, став беспрецедентным событием ХХ века. Впервые на скамье подсудимых оказались главные лица целого государства, обвиняемые в совершении военных преступлений. Человечество совместными усилиями осудило германских нацистов – разжигателей самой страшной трагедии в мире. Приговор этим преступникам стал фактической точкой в истории Второй мировой войны.

7. Мигачев

Нюрнбергский Дворец правосудия высился среди руин, как остров надежности в безбрежном океане. Серый, основательный, как все немецкое, построенный чуть ли не полтора столетия назад, по какой-то счастливой случайности он выстоял во время жестоких бомбардировок и остался практически неповрежденным, если не считать рухнувшего от взрыва бомбы крыла в правой части.

Волгин миновал крытую колоннаду и через тяжелую дверь, у которой навытяжку стояли часовые, вошел в просторный вестибюль.

Вокруг сновали клерки. Могло показаться, что это обычная, скучная жизнь судебного заведения, если бы в человеческой массе не преобладали военные в обмундировании разных стран — советские, американцы, англичане, — которых тут было видимо-невидимо.

Волгин схватил за локоть пробегавшего мимо молоденького прапорщика и поинтересовался, где кабинеты советской делегации. Прапорщик указал и отдал честь.

Волгин поднялся по массивной лестнице, окна которой выходили во внутренний дворик, и вошел в белый, с колоннами, коридор.

Его обгоняли рядовые со звездочками на пилотках. В руках у солдат были увесистые пронумерованные коробки, доверху набитые папками.

Будто камешки в старой сказке, которые помогли герою найти дорогу, солдаты вывели Волгина к нужной двери.

Из-за нее доносились обрывистые крики.

Волгин одернул китель и вошел.

В кабинете, казалось, царил хаос, но при ближайшем рассмотрении можно было убедиться, что хаос этот тщательно управляемый. Рядовые складывали коробки с документами у дальней стены, высокая строгая женщина руководила помощниками, распоряжалась, куда и какие бумаги положить.

Помощники скользили вдоль стен, заставленных высокими, до потолка, стеллажами. Бумаги аккуратно раскладывались в нужные ячейки.

У всех, кто находился в кабинете, было одинаковое выражение лица — каменно-невозмутимое, будто ничего особенного не происходило.

Однако это было не так.

В центре кабинета, широко расставив ноги, стоял американский полковник с белыми от гнева глазами и громко кричал. На лбу его блестели бусинки пота. Из-за спины полковника выглядывал адъютант, белый и растерянный.

А перед полковником, спиной ко входу, сложив руки на груди, возвышался человек в советской военной форме.

–…Это совершенно возмутительная ситуация! — кричал американец, и от его шеи вверх подымалась багровая полоса. — В конце концов, вы должны помнить о том, что здесь не советская зона, а американская. Мы тут хозяева! А вы в гостях. Вы не имеете права контролировать американских представителей, а тем более меня! Мы способны прекрасно разобраться и без вас!..

Завершив эту тираду, американец умолк и исподлобья уставился на визави.

Повисла пауза, нарушаемая лишь шелестом бумаг и звуками шагов солдат, продолжавших сгружать коробки с документами.

Человек в советской военной форме — на плечах можно было разглядеть полковничьи погоны — спокойно произнес:

— Ну и чего он разорался? Зайцев! Что ему надо?

Светловолосый лейтенант Зайцев, круглолицый, с румянцем во всю щеку, выглянул из-за стеллажа.

— Товарищ полковник, я же только по-немецки, — растерянно сообщил он, и на лице возникла виноватая трогательная улыбка.

Полковник огляделся по сторонам. Клерки уткнулись в бумаги. Надо понимать, что по-английски тут никто не говорил.

— Разрешите, товарищ полковник! — сделал шаг вперед Волгин.

На эти слова офицер обернулся. Был он представителен, на висках серебрилась седина. Темные глаза смотрели жестко и пытливо, губы под узкой полоской усов были сжаты.

Он смерил Волгина взглядом и сдержанно кивнул.

— Он говорит, что это возмутительно, — кратко сформулировал смысл сказанного американцем Волгин. — Говорит, что это американская зона, а мы в гостях. Говорит, что советские не должны контролировать американцев.

— А ты ему вот что скажи, — полковник по-хозяйски обернулся к американцу. — Во-первых, я не обсуждаю приказ командования… Переводи!

Волгин стал переводить слово в слово. Для него это никогда не составляло труда. До войны его, бывало, приглашали на встречи с иностранцами, и он привык одновременно слушать и говорить. Это был его конек.

— Во-вторых, — продолжал тем временем полковник, — мы тут наблюдатели на законных основаниях. Мы не американцев проверяем, а то, как проводятся охранные мероприятия. И в‑третьих… — полковник сделал полшага вперед и выразительно глянул на гостя: — Тут, в Германии, мы все в гостях — и русские, и американцы…

Американский полковник, продолжая багроветь до самых кончиков ушей, выслушал перевод, потом резко шагнул в сторону и, не глядя на Волгина, вышел прочь из кабинета. Из коридора донесся тяжелый звук его удаляющихся шагов. Адъютант семенил следом.

— Вот так-то лучше, — сказал хозяин кабинета, и присутствующие будто выдохнули. Волгин кожей почувствовал, что напряжение ушло, бумаги в руках клерков зашелестели веселее.

Сомнений быть не могло: полковник и есть тот самый знаменитый Мигачев, в подчинение к которому был откомандирован Волгин. Известно, что Мигачев был суров и терпеть не мог пререканий. Об этом Волгина предупредил Бабленков, когда они прощались.

— Не рассчитывай, что с ним будешь вась-вась, как здесь, — буркнул Бабленков. — С Мигачевым ты не забалуешь. Еще назад попросишься.

— Попрошусь, — радостно улыбнулся Волгин, понимая, что майор все-таки простил его за «измену». — Но прежде брата найду. И сюда привезу.

— Давай-давай, — кивнул Бабленков.

И вот Мигачев стоял перед Волгиным и внимательно изучал его взглядом. Вернее, это Волгин стоял перед Мигачевым и чувствовал себя не слишком уютно, хотя и пытался скрыть свое состояние.

— Товарищ полковник, разрешите доложить. Капитан Волгин прибыл в ваше распоряжение.

Мигачев еще несколько секунд буравил нового подчиненного глазами и не сразу откликнулся.

— Вольно, — наконец-то распорядился он и направился к рабочему столу. — Так это ты к нам просился? Мне сказали, всех замучил. Что, в Берлине тяжела была служба?

— Никак нет. Служба везде одинаковая.

— Переводчик?

— Так точно.

— Языки?

— Немецкий. Английский. — Волгин подумал и прибавил, пряча улыбку: — И русский немного.

— Шутник? — неприязненно поинтересовался полковник. — Мне обещали боевого офицера, а не артиста погорелого театра.

— Три года на передовой. Войсковая разведка.

— Разведка — это хорошо. — Мигачев взял со стола пачку фотографий и сунул в ящик стола. Волгин понял, что эти действия — лишь способ уйти от прямого контакта. Полковник прощупывал его, но делал это неприметно. Оценивал. — Слыхал, ты был один из лучших в дивизии? Ну, посмотрим.

Он уселся за стол и уткнулся в бумаги.

— Обустраивайся пока, разведка, и жди дальнейших распоряжений. Свободен!

— Товарищ полковник, разрешите по личному вопросу?

Мигачев поднял глаза и в упор уставился на собеседника.

— Я ищу человека, — Волгин предпочел не тянуть и принять молчание полковника за разрешение продолжить разговор. — Рядовой Николай Волгин. Это мой брат. Он где-то здесь, в Нюрнберге…

— Зайцев! — перебил Мигачев. Из-за стеллажа вновь высунулся круглолицый лейтенант. — Рядовой Волгин — знаешь такого?

— Никак нет! — браво отрапортовал Зайцев.

— Ну, если Зайцев не знает, то никто не знает, — резюмировал полковник, разведя руками. Лейтенант против воли разулыбался такому комплименту. Улыбка у него и впрямь была замечательная — открытая и сразу располагавшая к себе.

Волгин задумался на мгновение, потом произнес:

— А где можно справиться?..

— Вот что, капитан, — резко перебил его Мигачев, — у нас тут, вообще-то, важные дела. Вон в тюрьме высшие чины гитлеровской Германии, на носу крупнейший международный военный трибунал, и он уже на грани срыва. Гитлеровское подполье активизировалось, а мы с союзниками никак договориться не можем, как видишь…

В кабинет, растолкав солдат, вбежала запыхавшаяся темноволосая девушка в гимнастерке. Миловидное лицо ее было бледным, она растерянно шевелила губами. По выражению лица девушки можно было определить, что произошло нечто неординарное.

— Что такое, Маша? — спросил Мигачев.

— Товарищ полковник!.. Там, в тюрьме…

— Что в тюрьме?

— Лей повесился! Прямо в своей камере!..

В кабинете повисла тишина.

— Вот тебе и начало трибунала! — наконец произнес Мигачев и с досадой хлопнул по столу ладонью.

Клерки, осторожно выглянувшие в окно, увидели, что во дворе тюрьмы, примыкавшей с тыльной стороны к зданию Дворца правосудия, уже царила суматоха: бегали солдаты и офицеры, а также люди в белых халатах.