Гирей – моё детство

Николай Дмитриевич Попов, 2018

Воспоминания о детстве. Суть характера и жизни людей многонационального поселка Гирей.

Взгляд из будущего

В детстве слышал слова людей и верил, что за ними стоят дела… и добродушно взирал на всё происходящее вокруг меня — всё, что делается, так и должно быть, и нет смысла разбираться.

В своих поступках видел правильность и справедливость… Недовольство поступками относил к своему недопониманию ситуации. Вероятно, это были толчки, подсказывающие к необходимости анализа. Чем сильнее неприятие поступка, тем мощнее толчок.

В настоящее время слушаю слова, чтобы понять суть сказанного и услышать истину или понять заблуждение… и пытаюсь увидеть дела, стоящие за словами.

Анализ стал моим инструментом там, где нужна глубина понимания.

Сказанные слова могут потерять свободу движения, но дела освобождают их… Слова свободны, когда говоришь, как чувствуешь, а делаешь, как говоришь.

* * *

Иней радостью блестел на траве и листьях, наверно, солнце отражалось в его кристаллах и дарило восторг.

Двигался не по утоптанной дороге, а по траве, оставляя следы круговыми узорами.

«Наверное, ботинки будут намокать, — мама говорит. Они от влаги портятся, и тебе «не настачишься» обуви.»

Мне пришло голову: «А если… здесь шёл бы жираф?.. Он обязательно поскользнулся бы и упал на забор… и сломал бы шею. Поэтому они живут в Африке, там или сушь, или грязь, а иней для них загадка.»

В школе прозвенел звонок, до неё оставалось метров сто — бегом не успею…

— А‑а, голубчик!.. Сегодня всего лишь на две минуты…

— Здрасьте, Василий Иванович!

— Здравствуй, голуба!.. Что сегодня?

— Иней…

— Да, морозец… что отморозил — ноги или нос? — в классе смех.

–…и жираф…

— Да ты что? По Гирею жирафы бродят? — в классе смех, переходящий в гогот.

— Жираф в Африке, но если бы он передвигался по инею, то поскользнулся бы, упал бы и сломал бы шею, — в классе истерический смех.

— За жалость к животным даю только две минуты по стойке «смирно» у доски, — знает, что я и минуты не простою, тем более, когда Витёк Панин корчит смешные рожи…

Смеюсь… и уже «вольно».

— Пятнадцать секунд! Рекорд! Кто рассмешил, гадёныш?

— Стало смешно…

— Смешно дураку, что нос на боку, а смех без причины — признак дурачины.

— Вспомнил жирафа…

— Марш за доску! На весь урок. Панин, следуй за ним… за разговор стоять второй урок.

В действительности я вспомнил муху… она садилась на лысину Василия Ивановича — он её сгонял, она упорно возвращалась, и он снова её сгонял. Класс смеялся вповалку, а он наказал меня: «Только ты, цыганская морда, способен на такие штучки», — как будто я обладаю способностью управлять мухами… отделался стоянием за доской на целый урок.

В первом полугодии в первом классе мне пришлось провести за доской больше, чем за партой. «Чапай» приучал к дисциплине, но вот иногда всё же приходится стоять.

Нудно, аж мурашки в животе бегают. Хочется двигаться, нет терпения стоять и молчать, хочется в Витьком поделиться впечатлениями.

— Витёк, «Чапаю» трудно терпеть?

— Трудно! У него пробит мочевой пузырь.

— Откуда знаешь про пузырь? Я считал, что он есть только у свиней.

— Сестра рассказывала, учат этому в 9‑м классе.

— Мы тоже будем учить внутренности? Бр‑р. Думал, что у него недержание от ранения в ногу…

— Причём здесь нога… его ранило и в живот, и в голову…

— Наверно, немец из автомата стрелял или мина разорвалась… страшно, ревел бы, как паровоз, — боли боюсь.

— Он офицер, как мой папка, они боли не боятся…

— Может, Василия Ивановича ранило, когда он первым выскочил из окопа?

— Тихо, «Чапай» идёт, — предупредил нас вово Хвостов, староста и самый сильный и добрый пацан в классе.

Василий Иванович простучал костылём по коридору, в классе и плотно уселся на стул и, кажется, забыл о нас, стоящих за доской.

Хвостов доложил: «Происшествий в Ваше отсутствие не было».

Василий Иванович пригласил Бориса Олифиренко к доске для решения задачи… будет нескучно и смешно — Боря стеснительный, и боится говорить то, что знает, а вдруг не то. Поэтому приходится «выдавливать» знания наводящими вопросами, которыми мог мучить, издеваясь, Василий Иванович.

— Витёк, ты сказал, что «Чапай» — офицер? Но я видел его в воскресенье пьяным.

— Все калеченные пьют…

— Длинноносый паршивец, о чём шепчешь?

— Решаю Борину задачу…

— Придётся наказать ещё и за подсказку…

— решаю для себя…

— Но вслух… иди помоги товарищу…

— Повторите, пожалуйста, условие задачи…

Василий Иванович разрывается от смеха.

— Во втором классе, а врать не научился, «как сивый мерин». Ложь вредна…

— Он говорит понятное и известное, — думаю я, — но как никогда хочется решить задачу, — прощу и тебя, и Панина, и Боря получит хорошую оценку… Не решишь — накажу и тебя, и Панина, и Борю…

— Прочтите, пожалуйста, условие задачи, — и через пять минут Боря, Витёк и я сидели за партой.

Первый и, наверное, последний раз доказал Василию Ивановичу, что я не всегда вру. Не знаю оценки одноклассников, но Василий Иванович впервые поставил мне пятёрку и в журнал, и в дневник.

— Жирная пятёрка, Микола, с удовольствием под ней подписываюсь.

* * *

Детство… Мама…Если отец — пример и гордость, то мама — светило, которое согревает в нестерпимый холод и поднимает дух.

Даже мудрость она излагала на мажорных нотах: «Жизнь для того и дана, чтобы ею в полной мере наслаждаться. Наслаждение фрагментами — не извращение, но явная ограниченность. Жизнь с улыбкой в любых обстоятельствах, не потому что преодолеваешь обстоятельства, а можешь не сетовать в любых ситуациях и научишься радоваться жизни».

Неоднократно замечал: мама, убирая со стола посуду после еды, первоначально сметала крошки хлеба и изящно с трепетным наслаждением отправляла себе в рот.

Меня смущала таинственность и ненужность такого ритуала. В свои двенадцать лет в очередной раз увидел собранные крошки, возмутился… высказал свои соображения по гигиене, упоминая о бактериях и микробах…

Мама ничего не сказала. С глубокой обидой махнула рукой… а глаза увлажнились. Наверное, в тот момент не смог бы я понять суть маминого ритуала, но осознал, что сильно её обидел… Стало стыдно за мой «заумный» язык и неуместный подгляд.

Года через три, во время одного из дальних моих путешествий, попал в ситуацию, при которой более суток не было во рту маковой росинки… мечтал обо всём, даже хлебных крошках. Вернувшись, рассказал об этом маме…

— Коля, у меня таких суток было много в жизни, в войну и после — если выстроить их друг за другом, получится не один год. Бывало, накормишь девчонок, папу с мамой… они даже не заметят, что я не съела свою пайку хлеба и отдала тому, кому нужней или разделила дочуркам… Сама смахну крошки — они вкусные и радость приносящие — у всех лица довольные, хоть как‑то насытились. И до сих пор: съешь ломоть хлеба — так себе, а крошки — вкуснее не бывает.

Наверное, счастье не в нашем сознании, не в нашем понимании, оно глубоко в душе, поэтому не всякий может вытащить его оттуда. Часто серьёзное отношение к жизни ещё глубже закапывает его в себя…

Четвёртое лето моей жизни. Мама лепит вареники, а я с интересом смотрю на её творчество, зарождаютя любопытные вопросы. Настроение мамы квёлое — получила письмо от старшей сестры из далёкой Грузии, поэтому отмахивается от моих вопросов:

— Иди ты к едрене фене…

И я пошёл… к соседке тёте Фене… Сказанная фраза не запомнилась, поэтому задумался: «Зачем иду к тёте Фене?» Пытаюсь вспомнить звуки всех сказанных слов… из всего кошачьего хора звучит «кофейник» — понятное и знакомое… Тёте Фене так и сказал:

— Мама послала меня за кофейником.

Соседка удивилась, но возражать не стала.

Получив требуемое, с чувством выполненного поручения вприпрыжку поскакал к своему дому… Ничуть не удивляясь, что кофейник очень похож на два наших, и не замечая, что тётя Феня идёт за мной, я поставил его на стол.

Когда поставил посудину на стол, увидел удивлённые глаза мамы:

— Это зачем?

— Мам, я был у тёти Фени, как ты сказала…

— Вот и я, Владимировна, думала, зачем тебе кофейник?

Опять что‑то сделал не так… они смеются до слёз, а мне непонятно почему?

* * *

Ванька Косяк мечтал поймать шпиона.

— Поймаю, и мне дадут премию. Вылечу папку и мамку от пьянства. Закончу семь классов и поступлю в ПТУ на строителя — они хорошие деньги получают, а я буду строить коммунизм, чтоб без денег всё было.

Поймать шпиона… и мне захотелось помочь Ваньке.

План был прост: проверить заводы, узнать, могут ли туда попасть шпионы.

Первым был дальний сахарный завод. На проходной пузатый мужик грыз яблоки, белый налив. Поздоровавшись, прошёл так, чтобы меня не заметили.

Завод не шумел, и людей не видно. Вернулся к проходной. Пузатый мужик не жевал яблоки, а вышагивал туда-сюда через дорогу, сложив руки за спину.

— Чё, пацан, нашёл сахар?

— Шпионы здесь пробегают?

Мужик смеялся в полный голос, тряся животом.

— Чё тут шпионам делать? Тут для воров есть где погулять…

Спиртзавод был плотно «закупорен»: по забору — колючая проволока, на проходной — мужики с крепкими плечами, ворота закрыты.

Нигде не проскочишь.

— Пацан, что тебе надо?.. Вынюхиваешь, шпион?

— Нет, хочу поймать шпиона…

— Ну, это просто… наши выходят трезвые, а спирт выносят в грелках. Шпионы не знают, что такое грелка, поэтому заполняют себя. Но до проходной не успевают добежать, падают и ползут на карачках… Вот тут его и лови.

— И много поймали?

— Десятка полтора!

И я рассказал Ваньке, где ловить шпионов… он пришёл в восторг: глаза заблестели, и он наполнялся добрыми мечтами.

События этого лета насыщены до головокружения…

Поездка в пионерлагерь «Зелёный гай» на Чёрном море… и первая сознательная влюблённость с задержкой поезда — нас в слезах, из объятий не сразу смогли растащить моя мама и пионервожатая.

Поездка в Ростов к доброй бабушке Лене и спокойному Дону, встреча с которыми всегда радость.

Ужасная и бессмысленная гибель Женьки Руднева под колёсами воинского состава… Женька был надёжный друг…

Подготовка в 6‑й класс, заманчивая и тревожная.

Ванька каким‑то образом исчез из памяти и из видимости, будто его не существовало… Трагедия Вани Косякова легла рубцом в моей душе…Он не был мне другом, но был привязан ко мне: «Колян, мне уютно с тобой, ты не отталкиваешь меня, зная, что я из семьи пьяниц и воров».

Несколько слов из будущего…

О судьбе Косяка узнал, вернувшись из армии… В свои одиннадцать лет он загремел в колонию на перевоспитание… и совершил преступление, подобное старшему брату — тюрьма стала его постоянным местом жительства.

Помню: Первомай, у клуба музыка, весёлые лица, мороженое в вафельных стаканчиках… купили, выстояв очередь.

— Когда начну работать и получать деньги, мороженое буду есть каждую неделю… по воскресеньям в кропоткинском парке.

Вкуса жизни из детства другими вкусами его не перебить.

* * *