Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Николай Алексеевич Преображенцев, 2017

В историко-фантастичекой повести "Мы, Божией милостию, Николай Вторый…" рассказывается о путешествии во времени современного молодого человека, который попадает в Россию конца 19-го века и оказывается в центре событий до и после коронации Николая II. В повести приводятся интересные факты о жизни России того времени и о нравах ближайшего окружения последнего российского императора. Описываемые в повести события дают пищу для размышлений о движущих силах и противоречиях, которые привели к трём русским революциям, а также позволяют провести некоторые параллели с проблемами сегодняшнего дня.

Лучший друг Сандро

Я проснулся внезапно от того, что услышал сквозь сон, что кто-то ходит по комнате, просто, по-хозяйски. — Главное, — решил я, — не раскрывать глаз, не может быть, чтобы всё это наваждение было правдой. — А ты всё спишь, Ники? Ночи тебе не хватает, — услышал я над своим ухом молодой и насмешливый голос. И точно не знакомый. Я медленно открыл глаза, сначала один, потом другой. — Нет, нееет! Не может быть, — передо мной была всё та же комната с той же мебелью и шторами. Я обернулся: на кресле рядом с дверью вольно расположился молодой человек лет 30, как две капли воды похожий на меня, то есть на Николая второго. Те же усы, та же бородка, только залысины, пожалуй, поглубже. Одет незнакомец был в штатское с видимым даже на мой неискушённый взгляд шиком и элегантностью. В руках он держал трость с золотым набалдашником и поигрывал ею, вращая то вправо, то влево. — Кажется у меня начинается раздвоение личности, — пришло мне в голову, — всё-таки я точно сошёл с ума. — Я сел на кровати и потянулся за брошенным на стул мундиром. — Неважно выглядишь, Николаша, продолжал неизвестный. — Говорил тебе вчера, в пунше сахар, и много. А сахар — это прямая дорога к головной боли, если не утром, то пополудни. Уж лучше сухое красное или водка наконец. Что ты на меня так смотришь, как будто не узнаёшь. Проснись, это я, Сандро. Ау! — и молодой человек, нисколько не стесняясь, основательно потряс меня за плечо. — Сандро, Сандро… Чемодуров что-то говорил, друг детства что ли? И на какой-то родственнице он женат. Все они тут родственники, куда ни плюнь! — А Сандро продолжал беззаботно болтать: — Слышал, слышал о твоих приключениях. И как пунш из горлышка пил, и как стойку на руках делал. Только вот не видел, чтоб ты падал. Говорят, ты ударился сильно. — Да, головой, ничего не помню. Хорошо, что не в гипсе очнулся. (Очнулся — гипс: откуда это, из Бриллиантовой руки? Да, всё это похоже на бред на заданную тему). — Где же это тебя угораздило? — продолжал Сандро. — Может дома по приезду? Да тебя вроде аккуратно несли. Может, задели об косячок? Нет, ты прямо совсем не тот, не краснеешь, не обижаешься. Чудеса, да и только, Может, мне тоже стукнуться? Может, поумнею? А что о здоровьи сестры не спрашиваешь? — Так он женат на сестре, моей сестре — вспомнил я. — Да, кстати, как она? — В целом ничего, но по-прежнему мигрени мучают… А я к тебе по делу. — Сандро, переменив тему, посерьёзнел и как-то внутренне подобрался. — Я со товарищи записку написал — программу усиления нашего флота на Тихом океане. С Японией мы там обязательно столкнёмся, если не через пять лет, так через десять. Ну что, тебе дать сначала почитать — я замотал головой — или сразу на заседание Государственного совета выносить? Да боюсь, зарежут, заклюют. Не понимают они там ни хрена. А уж дядя твой Алексей Александрович, главный моряк, прости Господи.. — Ну я не знаю… А в других странах, где такие программы обсуждают? — В других? Да там же парламенты, друг дорогой… — Сандро, я тебя давно хотел спросить, а почему в России по-твоему парламент не возможен? Ну, не парламент, а какой-то другой совещательный орган. Из народных представителей… — Из народных? Да ты с ума сошёл? Они тебе там надискутируют, да такого напринимают… Народных! Да ты знаешь, что этот народ на 80%, а может и больше, неграмотен? Кого они могут выбрать? Проходимцев всяких да жуликов. Мы это с тобой обсуждали и не раз: не созрела Россия до парламентов. Ты прямо, как мой старший брат Николай: эгалите, фратерните! С кем эгалите? С мужиком тёмным, который даже Евангелие (и Сандро перекрестился) не то что постичь — прочитать толком не может. Ну, моему брату простительно — он на галлицизме помешался, хочет, чтобы у нас всё как во Франции было. Но ты-то…Ты на себя ответственность за всю империю принял со всеми 130 миллионами подданных. Принял, так и решай за них. — А если я не смогу? — Опять старая песня! Сможешь, если захочешь. Только вот дядья твои тебе не помощники. — Тут вот ко мне один приходил, деньги на балет просил. — А-а-а, Владимир…. Совершенно бесполезный человек. — Так на кого же тогда опираться? — Да, в семье НЕ на кого, согласен. Тогда на министров своих обопрись — попробуй хотя бы; ты их сам, в отличие от родственничков, подобрать сможешь. Постепенно. — Вот как раз сейчас ко мне на приём министр внутренних дел придёт, — сказал я. — Надо, кстати, одеваться срочно. — Одевайся, одевайся, чай, Чемодурова не зовёшь больше? А разве ты этого старика Горемыкина еще не раскусил? Мы сначала все его либералом считали, в Польше он долго жил, западное влияние и всё такое. Ан нет… Не зря его Константин Петрович на должность рекомендовал. — Кто? — Победоносцев, кто же ещё. А ты знаешь, какие частушки про Горемыкина пели полгода назад, когда он министром стал? — И не дожидаясь ответа Сандро продекламировал:

«Да, обманчивой надежде,

Говорю тебе, не верь,

Горе мыкали мы прежде,

Горемыкин и теперь».

— Ну да, ладно, ты скоро сам всё поймёшь, — заключил Сандро, легко, словно прыгнув, вставая с кресла, — а я пошёл, не хочу с этим чудищем встречаться. — И Сандро, подхватив свою трость, даже не выбежал, а прямо-таки выпорхнул из спальни.