Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Николай Алексеевич Преображенцев, 2017

В историко-фантастичекой повести "Мы, Божией милостию, Николай Вторый…" рассказывается о путешествии во времени современного молодого человека, который попадает в Россию конца 19-го века и оказывается в центре событий до и после коронации Николая II. В повести приводятся интересные факты о жизни России того времени и о нравах ближайшего окружения последнего российского императора. Описываемые в повести события дают пищу для размышлений о движущих силах и противоречиях, которые привели к трём русским революциям, а также позволяют провести некоторые параллели с проблемами сегодняшнего дня.

Министр внутренних дел Горемыкин Иван Логгинович

Я с трудом встал и вновь оделся. — А иметь камердинера, который одевает и обувает, — не такая уж плохая мысль, — подумал я, отгоняя остатки сна. И поплёлся назад в направлении своего кабинета. Не прошло и пяти минут, как после осторожного стука в мой кабинет вошло нечто грузное, весьма волосатое и церемонно поклонилось. Длинные волосы министра лежали почти у плеч, бороды как таковой не было, но от подбородка в обе стороны справа и слева росли чудовищной длины и густоты бакенбарды. — Мощь, — подумал я про себя и, сделав приветственный жест, показал министру на кресло. — Горемыкин не спеша водрузился на него: — Как здоровье, Ваше Величество? — Спасибо, получше. Я, знаете ли, — откуда у меня такие обороты речи, неужели учусь на ходу? — вчера вечером сильно ударился. Головой. И вы представляете, ничего не помню. Краткосрочная потеря памяти. Доктора сегодня были… утром…. Говорят, ничего страшного. — Ну и слава Богу, — Горемыкин сдержанно перекрестился. — Ну-с, что у вас новенького? — спросил я, а сам подумал: — Не слишком ли развязно я говорю? — Я к вам, государь, с еженедельным докладом. — Рассказывайте, рассказывайте. — Обстановка в Империи обычная. Ничего сверхъестественного не произошло. Криминальная преступность растёт понемногу. — Почему? — Так ведь и население увеличивается. Семимильными шагами. Почти по два миллиона душ в год прибывает. — А сколько всего народу в государстве? — А досконально не известно. То ли 130 миллионов, то ли 150. Вот в следующем году перепись проведём, тогда точно узнаем. Деньги уже выделены, по вашему высочайшему повелению. — Я удовлетворённо кивнул. — Ну, хорошо. Дальше. — В национальных окраинах и в инородческих губерниях спокойно пока. — Что значит — пока? — Так помнят уроки-то батюшки вашего, вечная память. — Горемыкин опять перекрестился. — И сидят тихо. — Хорошо. Ну а политические… движения? — Народная Воля давно развалилась, я уже вам докладывал. Мы опасались поначалу Чёрного передела, который от нее откололся. Так они теперь называются группой Освобождение Труда, лидеры все в эмиграции, книжки пишут… о роли личности в истории. Не опасны, — спокойно заключил Горемыкин. — А эта… партия социалистов-революционеров? — Да какая там партия, — махнули рукой бакенбарды. — Кружок был в Саратове, есть сведения, что в Москву перебрались. Да там членов-то человек 20. — А в Петербурге? — Я наморщил лоб, мучительно вспоминая курс истории в институте. — Там какой-то Союз появился, за освобождение чего-то? — Горемыкин молчал, набычившись. — Я продолжал настаивать: — Там ещё лидер у них по фамилии Ульянов. — Ульянов? Да того давно повесили, не беспокойтесь, государь. — И состроив на лице выражение глубочайшей преданности, Горемыкин спросил: — Осмелюсь поинтересоваться, Государь, кто же это вам всё докладывает? Уж не из Жандармского ли корпуса страхи нагоняют? Мешают вам спокойно государством управлять. Давно я Вам говорил, что надобно объединить все внутренние службы в едином министерстве, тогда и порядку больше было бы. — Да вы не волнуйтесь, Иван Логгинович, — поспешил я успокоить совсем уж было расстроившегося министра. — Кто-то мне сказал, а я уж и не помню. Память у меня — совсем никуда. Говорили, будто Ульянов там воду мутит, брат того повешенного. — Первый раз слышу, Ваше Величество. — Ну вот и хорошо, а теперь, если вы не возражаете, давайте вот о чём поговорим: о коррупции. — Виноват, Ваше Величество, — нахмурились бакенбарды, — слово такое… иностранное. Вы о чём? — Да всё о том же: о воровстве, о взятках. О мошенничестве среди высших чиновников и не только. Вот скажите откровенно: среди моих родственников подобное имеет место? — Горемыкин поёрзал в кресле, выражение его лица было явно недоумевающим. — Если вы о великих князьях, Ваше Величество, то зачем же им воровать, какой смысл? Каждый из них и так из казны получает регулярное содержание — по 150 тысяч рублей золотом в год. Им на жизнь хватает, а если уж не хватает, то они у вас просят, не стесняются. При дедушке вашем, Александре Втором Освободителе, конечно, много вольницы было, это правда. Но батюшка ваш, всё к порядку привёл, да и сейчас у Сергея Юльевича нашего особо не забалуешь. Так они к вам ходят, а вы им редко отказываете. — Ну, хорошо, а среди высших государственных чиновников взяточничество и тому подобное сильно распространено? — Ну, как сказать, сильно — не сильно, Ваше Величество. Все наши министры, да и начальники департаментов, люди далеко не бедные, у кого землица, у кого собственность в городах и даже промыслы. Тоже воровать особого смысла нет. Хотя… — Горемыкин помедлил, — бывают случаи. Вот, например — Абаза, Александр Аггевич, бывший министр финансов, а потом начальник департамента финансов в Государственном совете. Кем он только не был! Да вы его должны помнить, интереснейшая личность. Так вот он, три или четыре года назад, используя конфиденциальную информацию, провёл запутанную биржевую операцию, ну и заработал около миллиона. Но как верёвочки не виться.. Меньше чем через полгода разоблачили его щелкопёры газетные, и он после огласки дела был вынужден подать в отставку. И был уволен вашим батюшкой в бессрочный отпуск. Н-да, — Горемыкин посмотрел на свои большие руки, на которых в некоторых местах уже выступили пигментные пятна. Видно было, что этот Абаза вызывал у него определённую симпатию. — Ну а другие? — продолжал я допытываться. — Ну, конечно, бывают случаи, не без того. Всё страсти людские, прости Господи. Любят у нас некоторые чиновники поигрывать, кто на бирже, кто на скачках. Или опять же женский пол — начинают дарить драгоценности да особняки своим содержанкам, вот и растраты. А вам — у вас, государь, сердце доброе — приходится покрывать их делишки, где 60 тысяч, а где и до миллиона. — Надеюсь, такого больше не будет, — сказал я твёрдо. — Горемыкин вздохнул понимающе, его бакенбарды в большой печали склонились на грудь. — Ну а взятки берут, места хлебные продают? — Министр затряс головой: — Так испокон веков брали и сейчас берут. Как это зло искоренишь? Хотя мы, конечно, выявляем и боремся… по мере сил. А вот что касается продажи мест — этого я честно говоря, слыхом не слыхивал. Протекции безусловно бывают: по родственному или по дружбе. А чтоб за деньги… — Министр развёл руками в разные стороны. — А за границей недвижимость на ворованные деньги покупают? — Великие князья многие, безусловно, виллы за границей имеют, так это с вашего, государь, соизволения. А так чтобы своровать да за границу убежать — это редко. Знают ведь, что мы их и там найдём, если нужно. Да и заграничные правительства нам этих жуликов выдают в большинстве случаев, а вот политических — нет, к сожалению. — Видно было, что немолодой министр начал уже уставать от нашего разговора. — Спасибо, Иван э-э-э — Логгинович, подсказали бакенбарды. — За доклад и беседу. И за верную службу. — Горемыкин, приняв мой комплимент, как должное, неспешно поднялся из кресла, и так же церемониально, с большим чувством собственного достоинства удалился. Бакенбарды, видимые даже со спины, мерно покачивались при каждом его шаге.