Мы, Божией милостию, Николай Вторый…

Николай Алексеевич Преображенцев, 2017

В историко-фантастичекой повести "Мы, Божией милостию, Николай Вторый…" рассказывается о путешествии во времени современного молодого человека, который попадает в Россию конца 19-го века и оказывается в центре событий до и после коронации Николая II. В повести приводятся интересные факты о жизни России того времени и о нравах ближайшего окружения последнего российского императора. Описываемые в повести события дают пищу для размышлений о движущих силах и противоречиях, которые привели к трём русским революциям, а также позволяют провести некоторые параллели с проблемами сегодняшнего дня.

Неожиданные визиты

Я вновь позвонил в звонок. Чемодуров немедленно вошёл в кабинет; видимо, он, как верный пёс, сторожил меня под каждой дверью. — Тэкс, голубчик, — сказал я, уже не чувствуя никакого страха и стеснения перед камердинером, — напомни-ка мне о других родственниках. — О дядьях двоюродных ваших? Их одиннадцать всего. — Жесть, — чуть не вырвалось у меня, — как их всех можно запомнить? — А Чемодуров продолжал бубнить с видимым удовольствием: — Во-первых, у покойного великого князя Константина Николаевича, сына государя нашего Николая 1-го, есть два сына: Константин и Дмитрий. Старший из них, Константин Константинович — поэт и, говорят, талант большой. Да, и в Эрмитажном театре играет. Только вот политику, министров всяких он не любит, и вам он, конечно, не помощник. А великий князь Дмитрий, так тот — кавалерист, э-эх… лихой. Его при дворе все побаиваются. Как выпучится на тебя, да как гаркнет: — Война с Германией неизбежна! — так прям душа в пятки! И слабый пол шибко не жалует, даже мне говорил: — Терентий, берегись юбок! — Но самый уважаемый из всех — так это Николай Николаевич младший, сын Николая Николаевича старшего. Вот это князь так князь: высок, статен, умён — он вот ваша опора и есть. А уж каков офицер — редчайший, дисциплину знает, парады так организует, что все солдаты как по струнке идут. Его брат Пётр Николаевич, хороший человек, молчаливый такой и застенчивый, только хворает очень, в Египте живёт, от туберкулёза лечится. А женаты они на сёстрах — принцессах Черногорских — Стане и Милице, вот уж те затейницы, кого только ко дворцу не приводили — и магов, и чародеев, и волхвов, и прорицателей. Не соскучишься! — Чемодуров вздохнул и вытер ладонью губы от усердия. — Это точно, — невольно усмехнулся я про себя, — от этих Николаичей и Костантинычей у любого голова пойдёт кругом. — Но верный слуга отнюдь не собирался заканчивать. — Дальше идут Михайловичи — сыновья Михаил Николаевича, брата Константина и Николая Николаевича старшего — а все они сыновья Николая 1-го Павловича. — Кошмар, запомнить всё это невозможно! — Их целых 5: все они не от мира сего, всем им чего-то надо. Старший Николай вместо того, чтоб делом заниматься и войсками командовать, всё за книгами сидит, всё пишет чего-то. И только по-французски говорит, слова нормального от него не дождёсся. Второй брат — Михаил Михайлович, его за глаза Миш-Миш называют, вот кто вояка, и красавец, и танцор. Как он женился, так многие дамы в Петербургских салонах плакали, ой плакали! А и женился на ком, не понятно, какая-то англичанка русских кровей, не царского рода. Так он, по вашему повелению, с ней в Лондоне теперь живёт. И правильно, знал ведь, что не положено. А Георгий Михайлович, третий брат, тот с Петром Николаевичем два сапога пара, всё лошади да лошади. Два других брата — Сергей и Александр, которого все СандрО называют, это ваши друзья детства. — А почему Сандро? — А на Кавказе долго жил, совсем огрузинился. И он поприветливей Сергея будет, тот всё обижается, чуть что. И к тому же Сандро на вашей сестре Ксении женат. — Как, он же её дядя! — Так троюродный же. И к тому же живут они, вроде, хорошо. Но это ещё не все. Есть ещё владетельные князья. Евгений, сын великой княгини Марии Николаевны, герцог Лейхтербергский, он здесь в России живёт, остальные за границей. Женат он на сестре победителя турок генерала Скобелева. Эээх, Зинаида Дмитриевна — такая красавица, и зачем её Бог послал этому Лейхтербергскому недалёкому. А есть ещё принц Ольденбургский Александр Петрович, командир Гвардейского корпуса. Вот уж крут, так уж крут — за дисциплиной сильно следит и никому спуску не даёт. При его приезде с инспекцией у дежурных офицеров, говорят, нервные припадки делаются, а солдаты, те вообще в непрерывной панике пребывают. Но, однако ж и меценат — всяким учёным и путешественникам покровительствует.

Моя бедная голова, только что вставшая на своё место, после прекрасного завтрака и кофе, от обилия великих и владетельных князей вновь стала кружиться, как на карусели. И я даже обрадовался, когда на столе вновь зазвонил деревянный телефон. — К вам министр финансов Витте, Ваше Величество, — отчеканил, видимо, дежурный офицер охраны. — Я же велел, на сегодня все визиты отменить! — Говорит, дело срочное, не терпит отлагательства! — Ну, ладно, проси. — Как его там, Витте, по батюшке? — спросил я Чемодурова. — Сергей Юльевич, — бросил он на ходу и спешно удалился. Через минуту по коридору послышались быстрые и уверенные шаги, дверь распахнулась, и кабинет стремительно ворвался, как степной ветер, довольно грузный 40-летний мужчина с бородой и усами. — Что за мода такая? — подумал я невольно, — кто-то мне говорил, что в то время только артисты бритыми ходили, чтобы удобнее было разные бороды наклеивать. — Министр финансов, с чёрными, но уже начинающими седеть волосами, огромным высоким лбом и набрякшими мешками под глазами, быстро приблизившись, поклонился. Я машинально протянул ему руку, которую он с некоторым удивлением пожал. — Ваше Величество, срочно нужно ваше решение! — даже не спросив меня ни о чём, начал он. — Подождите, Сергей Юльевич, — остановил я его, подняв руку, чтобы сдержать его напор. — Подождите. У меня, знаете ли, неприятность: вчера я где-то поскользнулся, упал, очнулся утром и ничего не помню. — То есть как это, Ваше Величество? — А вот так: совсем ничего. И никого. — Витте выглядел озадаченным, но, видимо, в свойственной ему манере, решил говорить всё, что ему приходит в голову. — А меня вы, государь, узнали? — Вас невозможно забыть, Сергей Юльевич. — Довольный своим ответом, я опустился в удобное кресло, которое приятно расслабило тело, и почувствовал себя совершенно свободно. — Император так император, даже интересно, чем всё это кончится. — Так какое у вас дело? — Нужно ваше высочайшее одобрение на постройку Маньчжурской железной дороги: от Читы через Харбин до Владивостока. Контракт с китайцами на строительство готов. — Так, в чём же дело? Присылайте, я подпишу. — Есть одно щекотливое обстоятельство, Ваше Величество. Наместник китайского императора и фактический правитель страны Ли Хунчжан просит себе на личные, так сказать, расходы колоссальную сумму — полмиллиона рублей. Он завтра прибывает в Одессу, чтобы участвовать в вашей коронации, поэтому надо решить вопрос, немедля. — А много это, полмиллиона? — Это поболее тридцати моих годовых зарплат, Ваше Величество. Правда, я до того, как ваш батюшка уговорил меня перейти на госслужбу, в 2 раза больше получал от своих коммерческих предприятий, и тем не менее. — Так, интересно. А почему же вы решились оставить вашу выгодную деятельность ради… такой зарплаты? — Услышав последнее слово, Витте выказал некоторое изумление. — Я никогда, хосударь, взяток не брал и не собираюсь! Я служу, Ваше Величество, как это ни высокопарно звучит, только вам и России. — Витте разгорячился, на его лбу выступили капельки пота, а в речи явственно послышался южный акцент. — Ну не кипятитесь, Сергей Юльевич, — примирительно сказал я, — я ничего такого и не имел в виду. Вернёмся к китайцам. Стоит ли этот Дэн Сяопин таких денег? — Ли Хунчжан, Ваше Величество. — Ну хорошо, так стоит или нет? — Стоит, хотя деньги и громадные. Мы на 10 лет сократим строительство дороги до Владивостока. И, кроме того, вся Манчжурия попадёт под наше влияние, можно и ответвление сделать до Порт-Артура. Не зря же в прошлом году мы с немцами и французами вынудили Японию уйти с Ляодунского полуострова, где этот незамерзающий порт находится, и отступится от Симоносекского договора! — От какого? — переспросил я в некотором обалдении. — Симоносекского, того, который японцы Китаю навязали. Вы же ещё меня с этим телеграммой поздравляли. — Да-да. Помню. Ну, тогда всё решено — действуйте. — Витте вскочил, быстро поклонился, и его снова, будто жарким ветром, сдуло из кабинета.

Я посмотрел на заваленный стол, никакие бумаги читать мне больше не хотелось, и снова вызвал Чемодурова. Этот человек, несмотря на всю его кажущуюся простоту и слегка деревенскую речь, показался мне очень сообразительным и знающим о господах значительно больше, чем было ему положено. — А скажи мне, Терентий Иваныч, — спросил я его, стараясь застать врасплох, — что ты думаешь о Витте? — Камердинер ни на секунду не смутился. — Человек он очень толковый, ваш батюшка его жаловал, да уж больно собой гордится. — Если такой уж честолюбивый, то почему только министр финансов? — А кем же ему быть? — Ну, не знаю, главой правительства, председателем совета министров. — А такой должности не предусмотрено, ваш батюшка считали, что такой пост слишком много власти себе заберёт. — Это показалось мне очень странным, и я вопросительно посмотрел на камердинера. — Есть, правда, у нас председатель комитета министров, Иван Николаевич Дурново, заслуженный человек. А на этом посту все люди — заслуженные. Едва семьдесят кому стукнет, так им сразу этот пост предлагают. Некоторые соглашаются. И чего не согласиться, работа — не бей лежачего. Сиди себе на заседаниях и дреми. А как по важному делу, так там ваше, высочайшее решение требуется. Но у Витте и так дел хватает: он одновременно и министр путей сообщения, железных дорог то есть, самая выгодная должность. — Когда обед с матушкой? — решил я сменить тему. — Через полчаса. — Ступай.

— Вот сейчас эта комедия и закончится, — возвратился я к своим навязчивым мыслям. — Мать есть мать, её не обманешь. Но ничего, главное не впадать в ступор, а там что будет, то и будет. — И мне немедленно вспомнилась моя мама, из той, другой жизни, которую мой отец называл ангелом безгрешным, её полные руки, мягкую улыбку и прелестные карие глаза, которые всегда смотрели на меня с таким обожанием, с такой любовью. Чтобы отвлечься и не расплакаться, я подошёл к столу и начал перебирать стопки бумаг. — Так, что здесь? Проект реорганизации управления сельскими школами — не интересно. Прошение на высочайшее имя о выделении пенсии вдове бывшего председателя Государственного банка. Боже, какими мелочами ему, российскому императору приходится заниматься… То есть, почему ему — мне! И неужели это будет всю жизнь продолжатся? Вот это всё? — Внезапно я услышал удар в дверь, она широко раскрылась, и в комнату не вошёл, а, можно сказать, вплыл широкий в плечах человек с огромными кудрявыми бакенбардами. — Почему без доклада? — пробормотал я сердито, уже прочно войдя в роль хозяина земли русской. — Когда это я с докладом к тебе заходил, племянничек? — Голос вошедшего был настолько громок, что в стакане из-под чая на столе затренькала оставленная ложечка, а портрет императора Александра 3-его на стене слегка покосился; или мне так показалось. — А дядюшка, это вы? — спохватился я и решил сразу перехватить инициативу. — Присаживайтесь, присаживайтесь. — Я присаживаться не учён, — густые брови дядюшки угрожающе поползли к переносице, и он опустил свою массивную фигуру в соседнее кресло. — А уж сяду, так уж сяду. — Я решил не обращать внимания на его недовольство и продолжал: — Со мной, знаете ли, неприятность вчера случилась: мы в ближнем кругу, так сказать, несколько себе позволили, и я где-то поскользнулся, упал, ударился головой, очнулся утром и ничего не помню. И не узнаю никого. — Ой-ёй-ёй, — прогрохотал в ответ голос великого князя. — Всё эти Михайловичи. — Портрет на стене при этих словах задрожал и встал на место. — А доктора были? — Были, но ничего понять не могут. Говорят, пройдёт. Постепенно. — Ну, дай Бог! — милостиво заключил дядя. — Это Витте от тебя только что выскочил. — Да, он. — А чего хотел? — Договор будем подписывать о строительстве Маньчжурской железной дороги. — Эх, в опасное дело он тебя втравляет, а заодно и всю империю нашу. — Почему же опасное? — А ты думаешь, Японии это понравится? Да, она сейчас обескровлена войной с Китаем, ей бы с Формозой разобраться. И Порт-Артур она нам отдаст, но злобу затаит. Рано или поздно эта победа нам боком выйдет, вот помяни моё слово. Лучше уж по Амуру, по нашей земле дорогу построить. — Так это 10 лишних лет займёт! — Ну и что? А куда торопиться? Ну, да ладно, что сделано, то сделано. У меня к тебе другое дело. Давно пора наш балет на европейский манеж выводить. Этот Петипа — он просто гений, а Лебединое озеро — я на генеральной репетиции был — так это просто шесдёвр (при слове шесдёвр портрет Александра 2-го опять покосился). Он, конечно, француз, этот Петипа, ну и что? А балерины-то русские! Одна Никитина чего стоит. А Мария Петипа? Мать-то у неё русская — Фея сирени, восторг! Да и Кшесинские обе, в особенности вторая помоложе, тебе ли не знать! — Хорошо, а от меня-то что нужно? — Денег, дорогой мой, денег! — Организация выступлений Мариинского театра в Европе в копеечку обойдётся. — Ну, обратитесь в Министерство финансов. — Витте жадный, не даст. — Тогда кредит возьмите в банке. Это же коммерческое предприятия — театр же билеты продавать будет. — Что-то с тобой Ники, действительно не так, подлечиться тебе надо. Когда ты на такие мелочи денег жалел? — Не знаю, дядюшка, не знаю, зайдите через пару недель, подумаем. — А чего думать-то? — В этот момент в кабинет зашёл Чемодуров: — Матушка ваша ожидают Вас в обеденной зале. — Простите, дядюшка, идти надо, — воспользовался я моментом и пулей вылетел из кабинета. — Так, от этого отвязался, — думал я, шагая за камердинером по уже известному мне коридору, — но тут испытание посерьёзнее. Вот она дверь в столовую — сейчас она раскроется и всё! — И дверь раскрылась.