На чаше весов

Наталья Кочетова, 2021

Я думала, что смогла сбежать от него, скрыться, начать новую жизнь. И он позволил мне обманываться в этом восемь долгих лет. Но теперь с иллюзиями покончено. Я снова в его власти, в его жестоких руках. Пешка в его большой игре. Средство достижения цели. Инструмент. Он будет пользоваться мной пока не сломает… если до этого момента не сломается сам. Содержит нецензурную брань.

Глава 8.

— Идем. — Бросает Вадим, не глядя на меня, и выходит из кабинета.

Следую за ним по коридору и вдруг в тупике, где коридор раздваивается на две ветки, останавливаюсь. Прямо передо мной стоит большой кулер с почти полной двадцатилитровой бутылью воды. Пока я стою и удивленно хмурюсь, к кулеру подходит молодой человек, с мобильным телефоном у уха и нажимает на краник с холодной водой. Он что-то раздраженно говорит в трубку и отворачивает голову, но палец с крана не убирает, и вода продолжает течь в небольшой пластиковый стаканчик. Я смотрю как вода, наполнив стакан, начинает выливаться через край и ошеломленно распахиваю глаза. Наконец мужчина поворачивает голову к кулеру и убирает свой палец. Как ни в чем не бывало берет переполненный стакан и подносит ко рту, расплескивая драгоценные капли по пути, и отходит.

— Агата. — Слышу из-за угла голос Вадима и дергаюсь. Временный шок отступает, и я чувствую, как от злости сжимается моя челюсть.

Ситуация критическая, значит? А я ведь, кажется, даже прониклась, и как будто бы совершенно добровольно захотела помочь в расследовании. Ну и дура. Чувствую, как мои ноги уже готовы развернуться и нести меня прочь из этого здания, но из-за угла появляется Вадим, смотрит на меня вопросительно, не понимая, что меня задержало, и моя челюсть сжимается сильнее, так что слышится скрип зубов.

Перемена в моем настроении не укрывается от Вадима. Он подходит ближе. Я задираю голову и складываю руки на груди.

— В чем дело? — Недовольно хмурится Вадим.

— Не похоже, чтобы вы сильно страдали… — Отзываюсь, кивая головой на злосчастный кулер.

Вадим оборачивается, бросает взгляд на кулер и хмыкает.

— Нас обеспечивает государство…

— Ну конечно… — Язвительно бросаю я, прерывая его пояснения. — Элита… Вам все ни по чем. Война, эпидемия, голод. Что бы не происходило снаружи…

— Агата. — Теперь уже Вадим прерывает поток моих возмущений. — Прекрати нести чепуху. Мы — не элита. Мы — простые солдаты. И ты теперь с нами… Так что возьми себя в руки. Соберись. И давай займемся делом. Хочешь пить — попей. Хочешь возмущаться — оставь это на потом.

Сдвигаю брови, глядя на Вадима исподлобья.

Я не хочу пить и не хочу возмущаться. Все, чего я хочу — это свобода. Я хочу сбежать. Но сбежавших солдат называют дезертирами и отправляют под трибунал.

Я не могу сбежать.

Я теперь с ними…

Мотаю головой, будто стряхивая с себя злость, и следую за Вадимом.

Захожу в комнату для допросов, и слышу, как за спиной захлопывается дверь. Помещение выглядит мрачно: темно серые стены, большое зеркало на одной из них, и посредине комнаты прямоугольный металлический стол и четыре стула по двум сторонам от него.

Вадим подталкивает меня в спину, и подведя к столу, нажимает на мои плечи, усаживая на один из стульев. Сам же идет к двери, которую я не сразу заметила — это не та дверь, в которую мы вошли, и открыв ее, что-то кому-то негромко говорит. Возвращается к столу и садится рядом со мной. Через минуту дверь снова открывается и в комнату вводят мужчину. Того самого, что неискренне улыбался мне на фотографии. Я узнаю черты его лица, но не могу не отметить произошедшие с ним изменения: осунувшееся иссохшееся лицо, почти черные мешки под глазами, брови, сдвинутые на переносицу, поникшие плечи. С заведенными назад руками, скованными наручниками, он медленной шаркающей походкой, ссутулившись, будто на его плечах тяжкий груз, подходит к столу и опускается на стул.

Мужчина выглядит истощенным, сдавшимся, безразличным. Но первое, что я чувствую, когда он появляется в комнате — это тревога. Его тревога. С его первым шагом в комнату, я чувствую, будто воздух вокруг меня сгущается, мне становится тяжелее дышать, будто кто-то укрыл меня с головой плотным одеялом.

Вадим здоровается и начинает негромко говорить. Просит помочь следствию, пытается убедить ученого в том, как это необходимо и как важны его показания. Матвеев сидит с опущенной головой, глядя куда-то вниз, и с виду остается безучастным. Но я замечаю, как он почти незаметно вздрагивает при каждом новом слове Вадима. Он вздрагивает, словно от ударов током, но головы не поднимает. Все его тело начинает мелко дрожать, на лбу выступает пот.

Вадим продолжает говорить, и с каждым новым словом, мою грудь все сильнее сдавливает невидимый обруч. Все мое тело напрягается. Я вжимаюсь спиной в жесткую спинку стула, и чувствую, как начитают трястись руки. Голова начинает кружиться, сердцебиение ускоряется, причиняя боль за грудиной.

Вадим говорит о бактерии, о том, что люди умирают, умирают дети, его голос звучит все тверже, жестче, глубже проникает в сознание и я вижу, как мужчина напротив начинает трясти головой. Он трясёт головой в разные стороны и что-то бормочет себе под нос.

Прислушиваюсь. «Нет. Нет. Нет. Никто не умирает. Никто не умирает» — Долетает до моих ушей сиплый голос, полный паники.

Вадим поднимается со стула и, опершись кулаками о стол, наклоняется ближе к Матвееву. Он что-то говорит, я слышу в его голосе сталь, но слов разобрать уже не могу. В моей голове нарастает звон. Словно зеркаля сидящего напротив мужчину, я начинаю трясти головой. Я хочу, чтобы Вадим прекратил. Мне больно. Мне плохо. Мне очень-очень страшно. Я хочу, чтобы все это закончилось. Мне, кажется, что я вот-вот потеряю сознание, и это еще сильнее пугает меня.

Не свожу глаз с Матвеева, вцепляюсь в него взглядом мертвой хваткой, я должна помнить, что это не мои чувства, я помнила об этом, я это знала буквально три минуты назад. Но ощущения в моем теле такие яркие, что кажется, будто они мои. Матвеев продолжает несвязно бормотать, мотая головой, и под напором слов Вадима начинает трястись уже всем телом.

Я открываю рот, хватаю воздух пересохшими губами, я хочу остановить все это, я хочу закричать «хватит», но с моих губ слетает лишь противное карканье.

Я больше не могу. Я не выдерживаю. Усилием воли сбрасываю оцепенение, сковавшее все мое тело, резко вскакиваю со стула, так что тот опрокидывается и падает, и выскакиваю из комнаты.

Захлопываю дверь и чувствую, как паника отступает, но легче мне не становится, меня трясет крупной дрожью. Освободившись от оков чужих чувств, мое сознание немного проясняется, и я понимаю, что ушла с допроса без спроса, без разрешения Вадима, однако прямо сейчас мне на это глубоко наплевать. Мне казалось, что я умру, если еще хоть на минуту задержусь в той комнате.

Голова продолжает кружиться, и я, чтобы удержаться на ногах, опираюсь рукой о стену. Медленно двигаюсь вдоль коридора, прямо к уведенному ранее кулеру. Аккуратно наливаю воды и подношу стакан к губам. Мои рука просто ходуном ходит, и я обхватываю стакан двумя руками, чтобы не пролить ни единой капли. Выпиваю воду и бросаю пластиковый стакан в урну. Опираюсь спиной о стену и закрываю лицо руками. Тру воспаленные глаза и стараюсь глубоко дышать.

Через минуту слышу быстрые шаги в мою сторону и голос Вадима.

— Ты в порядке? — Спрашивает он с некоторой долей беспокойства, от чего мне хочется рассмеяться ему в лицо.

— Нет. — Отвечаю глухо и убираю руки от лица, глядя на него как можно более злобным взглядом.

Он пару секунд изучает мое лицо, затем хватает меня за предплечье и ведет в сторону своего кабинета. Резко вырываю руку из его захвата, но продолжаю идти.

Едва за нами закрывается дверь, как я набрасываюсь на него:

— Вы что… его избивали??? Пытали??? — Шиплю громким шепотом прямо в его лицо.

— Что? — Хмурится Вадим, и обойдя меня, садится за свой стол. — Никто его и пальцем не тронул.

— Тогда почему он тебя так боится?

— Откуда мне знать. Это ты мне скажи. — Спокойно отзывается на мой злобный выпад Вадим и жестом приглашает меня присесть. — Расскажи мне о своих наблюдениях.

— Наблюдениях?.. Ничего, кроме страха я не наблюдала. Он боится, до жути. До одури. Это была настоящая паническая атака. — С раздражением отвечаю я, стоя напротив Вадима.

Вадим вздыхает и медленно кивает головой.

— Ничего нового. Это я знаю и без тебя. Психиатр уже беседовал с ним и поставил диагноз паническое расстройство.

Я фыркаю.

— Тогда, что ты хочешь от меня? Я не умею читать мысли. — Развожу руками, глядя на Вадима в упор.

— Да, я знаю. — Тихо отзывается он и замолкает. Трет пальцами переносицу, сжимает веки, так будто его глаза устали и болят. — Я должен найти способ разговорить его.

Вадим откидывается на спинку кресла и возводит глаза к потолку. Я сажусь на диван, глядя перед собой. В моей голове крутится много-много мыслей. И половина из них — это почему-то идеи того, как можно было бы попробовать поговорить с Матвеевым.

Как можно было бы помочь Вадиму.

Черт.

Что есть силы стараюсь отбиваться от этих беспорядочно атакующих мыслей, но они все равно просачиваются в сознание, заставляя меня злиться на саму себя.

Я не пытаюсь помочь Вадиму, я хочу помочь человечеству — как мантру повторяю про себя. Да, это так. Вадим здесь не при чем, у меня нет причин хотеть ему помогать. Я просто хочу жить. И я хочу, чтоб вместе со мной жили другие люди.

В тишине проходит несколько минут. Затем Вадим встает и берет со стола ключи от машины.

— Поехали, я отвезу тебя домой.

— Домой??? — Меня будто подбрасывает на диване. Я, выпучив глаза, смотрю на мужчину, возвышающегося надо мной. Что-то такое внутри смутно шевелится, разнося по телу приятные вибрации. Но тут же затихает, услышав ответ.

— Да. Домой. Я снял тебе квартиру.