Сюрприз

Наталья Зимняя, 2020

Грегори Хокстоуна и юную Николь Астлей разделяет пропасть ненависти и рокового стечения обстоятельств. Судьба один за другим преподносит им неожиданные сюрпризы, выстраивая между ними бастионы вражды. Но кто сказал, что сюрпризы не могут быть приятными? Удастся ли герцогу Уотерфорду выйти победителем в борьбе с собственными демонами и сломить сопротивление гордой девушки?

Глава 11

Франция. Альен. Закрытый женский пансион Сен Ижен. 1868 год.

Николь ладонью бережно разгладила ткань, и без того, безупречно заправленного покрывала. Это движение она делала в последний раз, по крайней мере, в этой комнате. Эмили, тихо поскрипывая пером, что-то писала за столом в углу, машинально убирая со щеки мешающий завиток светлых волос, настолько сосредоточившись на письме, что этот простейший жест ей никак не удавался, и назойливый раздражитель оставался на месте. Николь, улыбнувшись, подошла к подруге и легким движением заправила выбившийся локон за ухо. Эмили, искоса взглянув на нее, закончила писать и протянула листок бумаги.

— Здесь я написала адрес и, по-моему, подробнейшее описание, как можно меня найти, и, заметив, что Николь собирается опять все отрицать, быстро ее опередила, — Я не утверждаю, что тебе обязательно это понадобится, я просто на всякий случай даю тебе свой адрес. В конце концов, ты же собираешься мне писать?! — с этим восклицанием она всучила листок в руки сомневающейся подруги и, выжидающе, уставилась на нее.

Конечно же, Николь собиралась ей писать. По-другому просто и быть не могло. За пять лет, которые они прожили в этой комнате вместе, Эмили стала для нее очень близким человеком, наверное, даже родная сестра не могла бы соперничать с ней в этом. Две совершенно разные внешне девушки. Эмили, со своими светлыми волосами, сливочной кожей и голубыми глазами, была похожа на ангела, тем более что казалась такой же невесомой, из-за хрупкого телосложения. Николь, за последние пару лет, неожиданно быстро подросла и сама себе казалась неуклюжей дылдой. Черные, как смоль, совершенно неуправляемые волосы, почему-то приводили в неописуемый восторг Эмили и других девочек, но не саму Николь. Видимо все эти, очень смущавшие ее, особенности, были причиной обращенных на нее восхищенных взглядов, которых она удостаивалась в редкие выходы в свет.

Сейчас, когда их обучение в пансионе закончилось, Эмили, зная, как трудно возвращаться Николь в Англию, звала ее с собой. Но она не могла. Пришло время вернуться туда, где, наверное, был ее дом. Уже долгое время она не получала никаких вестей о матери. Пять лет назад она просто сбежала, воспользовавшись удачной возможностью, сейчас она уже могла себе в этом признаться, просто позорно сбежала. Пришло время исправить ошибку. Поэтому ей оставалось только писать. Просто в размышлениях о том, что ее ждет завтра, она совершенно забыла об адресе подруги.

— Эмили, дорогая, конечно же, я буду тебе писать, — она порывисто обняла девушку, ощущая, как предательская влага наполняет глаза. — Обещаю!

— И еще ты мне обещаешь, что приедешь ко мне, как только будет нужно! — Эмили сжала подругу в ответ, шмыгая носом.

Потом они так же долго стояли на ступенях пансиона, который был их домом все эти годы. Роскошный экипаж, который прислали за Эмили, соответствовал ее титулу графини Хидлстон. Экипаж, ожидающий Николь, принадлежал пансиону мистера Ижена. Ей еще предстояла долгая дорога в Кале. За наследницей барона Астлей сюда экипаж прислать было не кому. С мистером и миссис Ижен она уже распрощалась. Эти люди, помогавшие ей все эти годы обрести себя, были давними друзьями ее отца, расставание было очень трогательным.

Через несколько часов Николь уже поднялась на борт корабля, который должен был через Ла-Манш доставить ее в Дувр. Матросы, сновавшие по грузовому трапу туда-сюда, замедлили работу, по достоинству оценив яркую красавицу, поднявшуюся на борт «Фортуны». Капитан, по договоренности встречавший девушку, оказался неприветливым и неразговорчивым человеком и ограничил их общение тем, что сухо поприветствовал ее на борту и представился мистером Кроули. Тяжелый камень грядущей неизвестности и потери, пусть и временного, но желанного спокойствия, обретенного в пансионе, мгновенно потяжелел от сознания предстоящего путешествия в такой недружелюбной компании. Николь подошла к борту, наблюдая за погрузкой. Наверняка, каждому из носивших тяжелые тюки и ящики матросов, жилось намного тяжелее, чем ей. Но, молодые и мускулистые, с загорелыми, заветренными всеми ветрами лицами, они улыбались, перекидывались шутками, несмотря на тяжелую работу и заливающий лица пот. У всех этих людей, наверное, где-то были близкие, которые ждали их, или, напротив, их пьянил воздух бесконечной свободы. Никто не сможет так искренне улыбаться, когда в душе нет мира, а Николь, как ни старалась все последние дни и сейчас, так и не смогла найти ни одной, даже самой незначительной причины для радости.

Пять лет назад, через неделю после похорон отца, девушка уехала из дома, оставив матери только короткое письмо, которое, естественно, не могло выразить всего, что чувствовала пятнадцатилетняя Николь. В нем она просто просила мать не преследовать ее, что ее решение уехать в пансион было сознательным. Пансион принадлежал старым друзьям отца, и когда после смерти было оглашено завещание, в нем барон Астлей указал, что если после его смерти, наследница изъявит желание посещать этот пансион, то он дает ей свое родительское соизволение. Ингрид, естественно, была в гневе. После произошедшего в Уотерфорде, Николь, как ни старалась, не смогла общаться с матерью. В ту ночь, покидая имение герцога, девочка кожей ощущала то презрение, которое она видела в глазах свидетелей безобразной сцены в спальне маркиза. Всю дорогу в дом Мэдлоу, в экипаже висело тягостное молчание. Мать, находясь в состоянии, попеременно переходившем из откровенного отчаяния в глухую злобу, то затихала, смотря в окно, то начинала нервно поправлять наряд и прическу. В доме Элинор они тоже долго не задержались. Уже через час, которого хватило для того, чтобы собрать вещи, Николь осторожно усадили в предоставленный им для дороги домой экипаж.

Уже по дороге в Розберри, имение Астлей, мать сделала попытку заговорить с Николь, но поняв, что дочь на разговор не пойдет, замолчала. Только когда к вечеру экипаж въехал в парк, разбитый вокруг дома, Ингрид коротко уточнила:

— Я надеюсь, ты понимаешь, девочка, что о том, что произошло тебе не стоит ничего говорить отцу?

— Разве тебя не оскорбили в доме герцога? Отец не вынесет позора от того, что не даст достойного ответа на оскорбление, — спросила Николь, прямо глядя в глаза матери, хотя на самом деле понимала, принимая во внимание все то, что слышала об увлечении матери маркизом и своей наследственности, что отцу действительно не стоит знать о том, что произошло.

— Я сама расскажу обо всем отцу, когда сочту нужным, — Ингрид, не выдержав прямого взгляда дочери, отвернулась и запахнулась в накидку.

Но, все получилось совсем по-другому. Спустя какое-то время после произошедшего, барону доставили письмо, в котором все было описано подробнейшим образом, с упором на неподобающее поведение баронессы и совершенно непрозрачными намеками на сомнительное отцовство барона. Кто был автором письма, неизвестно было до сих пор, но возымело оно уничтожающее действие. После непродолжительного разговора с женой в своем кабинете, Лайонал Астлей поспешно отбыл, перед отъездом позвав к себе Николь только для того, чтобы крепко прижать к себе и сказать, что очень любит ее. Она тогда провожала отца в слезах, с тяжелым предчувствием. Правда отец вернулся на следующий день, но радость от быстрого возвращения сменилась еще большей тревогой. Барон Астлей заперся в кабинете и на попытки Николь достучаться до него, отвечал странным отстраненным голосом, что он просто устал и поговорит с ней позже. Даже семейный доктор, совершенно неизвестно кем вызванный, не был впущен в кабинет. Открыл барон через несколько дней, но только для того, чтобы позвать дочь. Через пару часов он умер, тихо попросив ее, постараться остаться такой, как она есть. Даже не спрашивая, Николь прекрасно понимала, куда отлучался отец. После полученного письма он, конечно, должен был посетить маркиза. То, в каком душевном состоянии вернулся барон, говорило только о том, что, чего бы он не ожидал от этого визита и что бы не получил в ответ, это принесло ему еще большие муки. И Николь ненавидела Лимерика за это. Ненавидела не меньше, чем отвратительна была ей собственная мать.

На следующий день после похорон барона, было открыто завещание, в котором титул и большая часть состояния теперь принадлежала Николь, правда воспользоваться им она могла только по достижении двадцати одного года. Отец все четко рассчитал. Милый папочка, он очень хорошо понимал свою дочь. Знал, что когда его не станет, ей будет тягостна жизнь с сумасбродной матерью. Он подсказал ей выход. Поэтому, несмотря на истерики баронессы, Николь, улучив момент, захватив письма отца, переданные ей вместе с завещанием, уехала во Францию к мистеру и миссис Сен Ижен.

Теперь, возвращаясь домой, она понимала, что ее ждет полная неизвестность. За все это время, она получила от матери одно единственное письмо, в котором Ингрид четко описывала, насколько она разочарована собственной дочерью, бросившей ее в такой тяжелый момент, и требовала немедленного возвращения. Но Николь не вернулась. Сейчас, когда по исполнении положенного возраста, она вступала в права хозяйки состояния Астлей, на нее ложился весь груз ответственности и довольно многочисленные обязанности, от количества которых голова шла кругом.

Накануне, нанося прощальный визит мистеру и миссис Сен Ижен и его жене, у которых она часто бывала все эти годы, на правах особенной воспитанницы, Николь получила от графа письмо, много лет назад написанное для нее отцом. Со слезами на глазах она читала слова, написанные рукой давно умершего, но горячо любимого человека. В письме он сообщал ей, что раз она держит это письмо в руках, значит, все обернулось именно так, как он и предполагал, что понимает чувства, испытываемые ею сейчас, но уверен, что все это ей под силу, у нее просто нет другого выбора. Далее он сообщал ей имя человека, который все это время распоряжался принадлежащим ей состоянием, и то, что мистер Келли и дальше будет ей помощью в любой ее просьбе.

— Простите, мисс. Я думаю, вам стоит опуститься в вашу каюту, — недовольный голос капитана Кроули вернул ее из размышлений на борт «Фортуны». — Обед будет через пару часов, Марко пригласит Вас.

Он так и остался стоять рядом с ней, пока она, быстро окинув уже удаляющийся берег Франции, пошла в сторону кают. Легкий порыв морского ветра, сорвал с ее головы капюшон. Марко, матрос, которого капитан приставил проводить гостью в каюту, зачарованно засмотрелся на разметавшиеся вокруг белоснежного лица локоны.

— Накиньте капюшон, мисс! Морской ветер очень коварен, — раздражение в голосе капитана стало более чем заметно, — особенно ранней весной. — Он выразительно осадил взглядом витавшего в облаках матроса и протянул руку в сторону спускающейся вниз лестницы.

Николь не оставалось ничего, кроме как принять это, хоть и не очень любезное приглашение. Оставшись на палубе, Кроули оглядел всех своих нерадивых подчиненных, которые потеряв из виду прекрасное видение, хоть и нехотя, но вернулись каждый к своей работе. На самом деле, Юбер Кроули не был настолько уж черствым и нелюбезным. Просто он был опытным капитаном и придерживался пресловутого мнения о том, что женщина на корабле не к добру, особенно молодая и настолько красивая, отнюдь не из суеверных предрассудков. Просто ему совершенно не нужен был в команде ни пьяный бунт, ни ослепшие от созерцания этого бриллианта матросы, которые, забыв о своих обязанностях, приведут корабль на рифы. Он все сделал правильно.

Англия встретила беглянку густым туманом, стелящимся над портом и превращающим все находящееся даже в непосредственной близости в причудливые силуэты. Провожая ее, мистер Ижен предупредил, что в порту Лондона ее встретит именно тот управляющий, о котором в прощальном письме говорил отец. Осторожно спускаясь по трапу, поддерживаемая все тем же Марко, благоговейно вцепившимся в локоть девушки, она пыталась разглядеть в серой дымке кого-нибудь на причале.

— Николь? — образовавшаяся, как ей показалось, из самой влажной мглы, фигура протянула ей руку. Это было настолько неожиданным, что девушка сообразила, насколько непривычно неофициальным было обращение только тогда, когда незнакомец, позвавший ее по имени, минуя все условности, издал кашляющий звук и обратился к ней заново. — Простите… мисс Астлей?

— Да, это я, — Николь, вложив руку в протянутую к ней сильную ладонь, вгляделась в лицо человека. Он был ей как будто знаком, спокойное благородное лицо не вызывало ни страха, ни тревоги. Она выжидающе молчала.

— Мое имя Келли. Мейсон Келли, — уточнил мужчина, точно расценив ее молчание. — Я уполномочен вашим отцом, встретить вас в любое время, когда это понадобится. Моя контора все эти годы занималась вложениями и всеми делами вашего отца.

Николь обратила внимание, как осторожно говорил встречающий о ее отце, и прониклась внезапной благодарностью за то, что этот человек видимо прекрасно понимал, как может ранить ее упоминание об умершем.

— Конечно, мистер Келли, отец в своем письме упоминал о Вас. Спасибо за то, что встретили меня. После долгого отсутствия я чувствую себя здесь, как в первый раз. И Вам спасибо, Марко, — она, повернувшись к расплывшемуся в улыбке матросу, совершенно неожиданно для него, пожала ему руку. Тот растерянно затряс ее ладонь в ответ и, вряд ли остановился бы, если бы спокойный голос капитана с палубы не окликнул его.

— Марко, ты оторвешь руку мисс Астлей, возвращайся на борт, — и, насмешливым взглядом проводив раскрасневшегося матроса, Кроули спустился по трапу сам. — Было очень приятно проводить такой груз к родным берегам, мисс, — капитан усмехнулся в недоуменное лицо Николь. — Простите, если что-то не так, но мне нужно возвращаться на корабль, мне и без того еще долго придется приводить свою команду в чувство, — он многозначительно посмотрел на мистера Келли, в понимающей улыбке, склонившего голову. — Вот Марко, например, я боюсь теперь еще долго не будет мыть руку, которую вы так неосмотрительно пожали. Желаю удачи, мисс Астлей! — он отсалютовал ей и ее новому спутнику. Через секунду она уже слышала команды, раздаваемые матросам в густом портовом тумане.

Дорога до Розберри занимала несколько часов. Неловкое молчание, естественно повисшее в компании с совершенно незнакомым ей человеком, заставило Николь с особым усердием рассматривать пейзаж, мелькавший за окошком экипажа. Природа еще не проснулась от зимнего сна. Во Франции было немного теплее, многие весенние цветы и кустарники уже распустились. Англия же, покрытая сонной испариной туманов, строго напоминала проезжающим, что весна капризна и что с теплом вполне еще можно подождать.

Воспользовавшись тем, что девушка, по крайней мере, делает вид, что занята живописным серым пейзажем, спутник спокойно изучал ее. Он видел Николь в последний раз совсем ребенком. Уже тогда было понятно, что ее мать передала девочке свои черты. Но то, что он видел перед собой сейчас, поражало. Довольно высокая для особы женского пола, она все же производила впечатление хрупкой фарфоровой куклы, со своей белоснежной кожей, кажущейся еще белее в контрасте с черными волосами. Перед ним сидела леди Ингрид Астлей, только намного моложе. И еще, в ее взгляде не было неисправимой надменности баронессы, настораживающей черты, которая за ослепительной красотой Ингрид, замечалась слишком поздно.

— Родина не балует вас красотой? — Келли решил оторвать спутницу от малозрелищной картины.

— Меня не было здесь всего несколько лет, мистер Келли, поэтому меня вряд ли может разочаровать то, что сейчас я вижу перед собой. Тем более что скоро все здесь запестрит новыми красками.

— Да вы настоящая патриотка своей суровой страны! — мужчина, конечно, иронизировал, но про себя отметил, что от особы ее положения и внешности, скорее можно было бы услышать жалобы на надоевшую зимнюю погоду и вечные мглистые туманы, от которых бедным изнеженным аристократкам становилось трудно дышать.

— В детстве я много времени проводила на похожих склонах, — Николь искоса посмотрела на собеседника, дав понять, что оценила его иронию, — В имении было скучновато, особенно, когда уезжал отец. А тут такой простор…

Мейсон приподнял брови в ответ на кивок девушки, указывающий на серо-белесые холмы, покрытые редким терновником, мимо которых они проезжали.

— Ну и что же, по-вашему, здесь интересного?

— Да все! Это издалека все это кажется скучным и однообразным, а если подойти поближе и присмотреться — Николь снова обратила взгляд за окно, — вон в том терновнике наверняка прячутся «озерки», — она обернулась, чтобы удостовериться, что ее понимают, — это такие маленькие птички, сейчас самое время для начала гнездовья. Знаете, как интересно наблюдать, как эти крохи по малюсенькой травинке таскают материал для гнезда.

Мейсон прекрасно знал, кто такие «озерки», которые в науке имели какое-то настолько мудреное название, что большинство жителей Англии даже не знали его. Более того, в своем, уже кажется забытом детстве, тоже мотался по очень похожим местам, только в своей родной Ирландии. Правда, они с мальчишками не просто наблюдали за птицами. Когда птенцы вырастали и вылетали из гнезда, их отлавливали, чтобы потом продать детям из более состоятельных семей, или местному торговцу, вывозящему птах поближе к большим городам. «Озерки» очень красиво щебетали и пользовались спросом.

— А еще нужно ходить очень аккуратно, чтобы не наступить на гнездо ящериц, правда это уже позже, где-то в мае… Вы меня не слушаете, мистер Келли? — девушка посмотрела на него и, решив, что это должно быть ему совсем неинтересно, пригладила руками юбку. — Так что, для заинтересованного человека здесь есть чем заняться.

— Могу вам признаться, милая леди, что когда то был очень даже заинтересован, — Мейсон специально сделал акцент на так сильно выделенном ею слове и, увидев, что девушка, ожидая продолжения, подняла голову, добавил. — Сейчас я, признаться, уже не в том возрасте, да и финансы мои не настолько скудны, чтобы обращаться за помощью к бедным птичкам.

Пока мистер Келли рассказывал ей о своем детском опыте получения денег, Николь с интересом рассматривала его. Темные, почти черные, начинающие седеть на висках волосы. Спокойное, лишенное нервной кричащей мимики лицо, лучистые морщинки, чуть заметно тронувшие уголки губ и зелено-голубых глаз. Ничего выдающегося. Но перед ней сидел, как она уже знала, хозяин управляющей конторы. Обычно такие фирмы имели люди из обедневшей аристократии или ее низших слоев. Некоторые видели в этом единственный способ заработка, кому-то нравилось управлять чужими состояниями за неимением своего. Слушая то, что он рассказывал, Николь поняла, что это не тот случай. Отец Мейсона Келли, в поисках заработка, уехал в столицу, оставив жену с пятью ребятишками, из которых Мейсон был самым старшим. И десятилетний мальчик вместе с такими же, как он голодранцами изыскал способ помочь матери накормить семью в периоды, когда от отца не приходило никаких денег. Честно говоря, сейчас ей было ужасно стыдно. Она бродила по окрестностям Розберри, потому что ей было скучно, из праздного любопытства. Что такое нуждаться в деньгах или тем более быть голодной, она не знала никогда. А перед ней сидел респектабельный мужчина, который к своим зрелым годам, из ирландского мальчишки-оборвыша превратился в человека, способного давать советы и выгодно распоряжаться состояниями людей, стоящих несоизмеримо выше в глазах общества.

— Ну вот, после окончания университета, отец занялся мелкими юридическими и финансовыми консультациями, — продолжал Мейсон, — и видимо к счастью, природа не обделила его умом и чутьем, так как вскоре о нем уже были наслышаны многие состоятельные люди. Дела пошли, как говориться в гору. Когда мне исполнилось восемнадцать, и я уехал к нему в Лондон, его контора уже процветала. А через некоторое время к нам приехала и мать с моими братом и сестрами. Кстати, в то время мой отец уже занимался некоторыми делами семьи Астлей, — быстро добавил Мейсон, немного помолчав, как будто вспоминая о чем-то.

— Так значит, вы давно знаете моего отца? — Николь, почувствовав возможность поговорить хоть с кем-нибудь о родном человеке, не отрываясь, смотрела на сидящего напротив мужчину и была немного смущена, когда он так же надолго задержал взгляд на ней.

— Да, я действительно долго знаю вашего отца, точнее знал, простите, Николь. Я бывал в Розберри, когда Вы еще были ребенком. Барон Астлей практически всем управлял сам, он обращался к помощи нашей компании только в редких случаях. Пять лет назад он приехал к моему отцу, но отца уже не было, дела принял я, — он немного помолчал. — Кстати, мисс Астлей, я готов предоставить вам подробнейший отчет обо всех финансовых вложениях за эти годы по Розберри и по арендованным землям, — Мейсон выпрямился на сидении, как будто действительно собирался прямо сейчас начать отчет.

— Мне? — Николь была действительно удивлена. Конечно, она помнила, про завещание отца, но в тонкостях наследования и управления она никогда не пыталась разобраться, — Я думала, что все это Вы предоставляли все эти годы моей матери!

— Нет, в своем завещании и в распоряжениях, отданных лично мне, барон Астлей четко указал, что баронесса Астлей не имеет права ни на какие способы управлять состоянием. Ей назначено ежемесячное содержание, поверьте мне, достаточное для роскошной жизни, — уточнил Келли, увидев потрясенное лицо девушки.

— Мой отец должен был очень доверять вам, мистер Келли, оставляя такие распоряжения, — только и смогла прошептать Николь.

— Барон доверял моему отцу, доверие мне, видимо, перешло по наследству, и должен сказать, что я постарался оправдать это доверие. Я докажу вам это, как только у меня появится возможность предоставить вам отчеты.

— Но я все равно ничего в этом не понимаю, мистер Келли, — сцепив руки на коленях, уныло заключила Николь. — Видимо, Вам еще какое-то время придется полностью заниматься всем этим и помочь мне разобраться.

— Ну, вы же понимаете, мисс Астлей, что это не в интересах моей конторы, — напуганная Николь не сразу заметила в его словах вновь появившуюся иронию. — Чем меньше понимает клиент, тем выгоднее заниматься его делами, — и, совершенно неожиданно для Николь, рассмеялся и накрыл ее сцепленные руки своей ладонью. — Боже мой, Николь, неужели вы думаете, что я прямо сейчас сброшу все управление на вас? Все не так просто, передача дел требует какого-то времени. Вам вполне хватит его, чтобы освоиться.

Николь, совсем растерявшись, потихоньку вытянула вспотевшие ладони из-под его крепких рук. Мейсон тут же выпрямился.

— Если конечно Вам не будет угодно, чтобы наша компания и впредь занималась управлением.

Экипаж въехал в окрестности Розберри. Знакомые с детства места совсем не изменились за эти семь лет, разве что заросли кустарника по обе стороны от дороги стали больше. Николь жадно вглядывалась в родные пейзажи. Попавшиеся на пути экипажа люди оглядывались, не узнавая наемный экипаж, девушка задумывалась, пытаясь вспомнить их. Когда еще был жив отец, она, как завсегдатай деревенских праздников, помнила практически всех по именам, сейчас память стерла их за ненадобностью. Сердце Николь тоскливо сжалось от чувства какой-то безвозвратной потери, как будто окончательно осознав, что со смертью отца умерла и часть ее жизни. Все эти годы в пансионе, Николь по-разному представляла себе возвращение домой, ведь уехала она тогда впопыхах, не попрощавшись ни с кем, как ни уговаривал ее мистер Сен Ижен сделать все по-другому. Теперь, когда встреча с матерью была все ближе, Николь понимала, что совершенно не готова к ней. Она практически наизусть помнила присланное ей во Францию письмо и сейчас готова была поклясться, что мать при встрече повторит все слово в слово.

— Скажите, мистер Келли, а вы давно видели леди Астлей? — Николь только сейчас поняла, что он может что-то рассказать ей о матери.

Мужчина резко повернулся к ней, как будто своим вопросом она оторвала его от глубоких раздумий, настороженно глядя на нее, потом так же резко расслабился.

— Я видел леди Астлей давно, — он отвернулся и смотрел на свои, сложенные на коленях руки. — Мне не было необходимости встречаться с вашей матерью, так как я уже сказал, что по распоряжению барона она не имела никакого влияния на состояние.

Николь поняла, что разговор дальше не получится, мистер Келли снова стал встретившим ее управляющим, а не мальчиком, ловившим птиц на ирландских склонах. Экипаж уже ехал по аллее парка. Голые, раздетые зимними ветрами вязы, стояли как стражи по обочинам и выглядели совсем не так внушительно, как она это помнила. Сердце сковала тревога от того, что первым, что она сейчас переживет после долгого отсутствия, это встреча с матерью, тем более, что та ее, скорее всего, не ожидает.

Мистер Келли, понимая, видимо ее состояние, попытался подбодрить ее.

— Помните, Николь, что какое бы событие не вынудило вас покинуть дом несколько лет назад, всегда лучше вернуться домой. Нужно всегда смотреть обстоятельствам в лицо, — он тепло посмотрел на нее и добавил. — По крайней мере, так всегда учили детей в Ирландии.

— Спасибо за совет, мистер Келли, я постараюсь соответствовать вашим ирландским планкам, — Николь напряженно улыбнулась, про себя отметив, как естественно воспринимается то, что он, все-таки, обращается к ней по имени, но увидев, что он не собирается выйти с ней, удивленно спросила. — Вы разве не собираетесь зайти в дом?

— Нет, Николь, — спокойно, но твердо возразил управляющий, — у меня нет надобности, да и времени, признаться. Я попрощаюсь с вами здесь.

Николь уныло вышла из кареты, опершись на руку кучера. Естественно, как она могла трусливо просить совершенно чужого ей человека быть ей поддержкой в предстоящей нелегкой, как она подозревала, встрече с матерью.

— Николь! — окликнул ее Мейсон, остановив собирающегося захлопнуть дверцу кучера. — Я пришлю вам все отчеты в ближайшие дни, и помните, вы можете в любое время обратиться ко мне за любой помощью.

— Благодарю вас, мистер Келли, — ответила Николь, но мысленно она уже входила в большой холл дома, где перед ней стояла мама. Тогда, пять лет назад она испугалась резких перемен в ее размеренной провинциальной жизни под крылом отца. Сейчас пришло время «посмотреть в лицо обстоятельствам».