(Не) люби меня

Ната Лакомка, 2020

Прозванный Ланварским волком, он завоевал половину севера и стал королем. Он привык получать все, что захочет. Однажды он захотел меня – чужестранку, жену другого. Я сказала «нет», но король не знает такого слова. Он намерен добиваться, а я… а я не намерена уступать.

Глава 8. Чужая и желанная

— Ты их устроил? — спросил его величество Дидье Ланвар у мажордома сэра Лиммерика, когда шел по коридорам своего замка к покоям королевы.

Сняв надоевшую волчью маску, король перебросил ее сэру Лиммерику.

— Как вы и приказали, — ответил мажордом, — вдову с дочерью — в комнате рядом с ее величеством, а лорда и леди Верей — в Голубой спальне.

— В Голубой? — король резко остановился. — Я же сказал тебе — в Желтой.

— Но Голубая ничуть не хуже, — ответил слуга, вполне невинно вскидывая брови.

Сэр Лиммерик служил у нынешнего короля уже давно, и знал своего хозяина лучше, чем кто-либо. Он никогда не лгал и ничего не скрывал. Но сейчас Дидье смотрел на верного слугу с подозрением, а тот, как ни в чем не бывало, пояснил:

— В Голубой им будет удобнее. Спальня расположена в стороне от основных комнат, там их никто не потревожит. Вы же хотели именно этого?

В простом вопросе королю послышался подвох, но мажордом даже глазом не моргнул:

— К тому же, в Желтой спальне сейчас меняют кладку в камине.

— Первый раз слышу, — буркнул Дидье и пошел дальше.

— Начали только сегодня, — невозмутимо сказал сэр Лиммерик. — Я счел событие слишком незначительным, чтобы докладывать. Желаете, чтобы я сопровождал вас?

И в этом простом вопросе все было не так просто. Но верный слуга оставался верным до конца — в лице его ничто не изменилось, и Дидье готов был поклясться, что Голубая гостиная и в самом деле стала пристанищем для молодоженов лишь по случайному стечению обстоятельств.

В Голубой гостиной обычно располагали представителей дипломатических миссий, потому что за стеной имелась потайная комната, а в стене — глазок, через который можно было видеть и слышать все, что происходит в спальне. Дьявольское искушение для того, кто уже несколько дней мучается от страсти. И вот теперь так легко можно посмотреть на нее — на леди Верей, на Диану…

Сэр Лиммерик ждал ответа, а Дидье боролся с демонами в своей душе. Посмотреть, только посмотреть, какая она — когда вокруг нет посторонних, когда распускает волосы, когда снимает платье…

— Тогда я пойду, сир, — поклонился мажордом. — Мне еще предстоит проводить гостей. С вашего позволения.

И он преспокойно направился в другую сторону, оставив короля один на один в борьбе со страстями. Дидье провожал его взглядом, понимая, что правильнее будет окликнуть слугу, приказать ему вернуться, чтобы вечер прошел, как обычно — в компании супруги, в разговоре с сыном. Но язык словно онемел, и произнести несколько коротких слов оказалось невозможным.

Мажордом скрылся за поворотом коридора, и Дидье выругался сквозь зубы.

Эта девчонка и в самом деле колдунья, как болтают о людях ее страны. Разве можно объяснить иначе, почему он все время думает о ней, почему хочет на нее смотреть, почему хочет… хочет ее…

Оглянувшись по сторонам, король быстрым шагом пересек несколько лестниц и арочных пролетов и остановился перед статуей горгульи, закрывавшей вход в потайные коридоры замка, а потом потянул горгулью за высунутый из клыкастой пасти язык.

Дверь, неотличимая от стены, открылась бесшумно, и король нырнул в темноту, даже не взяв факел. Он знал местные тайники наизусть, но никогда еще не пользовался ими с такой дрожью и с таким нетерпением. И снова он подумал, что не зря слуга распорядился заселить гостей именно в эту спальню. Он уже разгадал тайные желания своего господина — такие же черные, как потайные ходы замка Ланвар. И если разгадал — то поступил так умышленно? Получается, Лиммерик предвидел и одобрял, поступок своего короля. Что ж, старый черт мог бы собой гордиться.

Дидье подошел к стене, отделявшей его от спальни, и услышал приглушенные голоса, женский смех, от которого кровь закипала в жилах, а потом — странный мелодичный звон, будто кто-то встряхивал колокольчиками, создавая музыку…

Дидье в последний раз призвал себя к благоразумию, но уже знал, что нарушит все мыслимые нормы — человеческие и божественные. Уже нарушил, потому что возжелал чужую жену. Глубоко вздохнув, он нащупал на стене край створки, закрывавшей сквозное отверстие, сдвинул ее и приник к «глазку».

Глазок располагался так, чтобы можно было без труда осмотреть всю комнату. И Дидье сразу увидел леди Верей — Диану. Она стояла перед зеркалом, полуобнаженная, прикрытая лишь на бедрах газовой тканью. Черные волосы струились водопадом до пояса — в них так и хотелось зарыться лицом, вдохнуть их запах — незнакомый, сладкий, манящий. Король не сразу понял, что делает женщина — она медленно и волнующе поводила бедрами, вскинув руки над головой, а звенящая музыка сопровождала каждое движение.

Она танцевала! Дидье отстранился от «глазка», пытаясь унять бешено забившееся сердце, а потом снова посмотрел.

Да, чужая жена танцевала — чувственно, странно. Он никогда раньше не видел подобных танцев. На пальцах красавицы были надеты небольшие медные диски, и она ловко выстукивала ими, создавая музыку для танца. Дидье следил за ней, не отрываясь, а она, как нарочно, распаляла каждым движением, извиваясь с таким исступлением, словно умирала от желания.

Вот она повернулась, блеснув улыбкой, и изогнулась назад, так что распущенные волосы коснулись ковра, а высокие груди указали сосками строго вверх.

Рука сама собой легла на отвердевший член, потому что смотреть на это и оставаться безучастным смог бы только мертвый. Дидье жадным взглядом ласкал женские груди — он видел их мельком, в темноте, выглядывавшими из приспущенных кружев, а теперь ими можно было любоваться открыто — упруго подрагивающими при каждом движении, жаждущими мужского прикосновения. Хотелось погладить их, сжать, поцеловать каждую, легко прикусывая соски, чтобы женщина в его руках изогнулась точно так же, предлагая ему себя, и застонала от страсти…

Он и сам застонал, все теснее вжимаясь в ладонь напряженным членом. Это была самая настоящая мука — видеть эту женщину так близко и не иметь возможности к ней прикоснуться. А почему не иметь возможности?.. Разве он не король?.. И разве всё в этой стране не принадлежит ему? А она показала, что он ей не противен. Впрочем, она не сказала и обратного, когда он напрямую намекнул ей о любви. Не поняла намека или отказала?..

Как во сне, Дидье потянул поясной ремень, расстегивая пряжку.

— Милая, если ты сейчас не подойдешь… — услышал он прерывающийся голос Верея, и с неудовольствием заметил и его самого.

Счастливый муж лежал на постели — голый, готовый к любовным подвигам, и смотрел на танцующую Диану, пожирая ее глазами. Дидье поморщился — как глупо выглядит этот молокосос. Но и сам он, наверное, выглядит не умнее — прячась в темноте и рукоблудствуя. Он почувствовал стыд и злобу. Хотелось грохнуть кулаком в стену, заорать, чтобы парочка в спальне испуганно подскочила, как это было вечером, когда он застал их за поцелуями. С трудом сдержавшись, Дидье закрыл «глазок». Безумие… настоящее безумие… и ни к чему хорошему это не приведет, надо остановиться, пока не поздно…

Но разум был посрамлен, потому что король снова потянул задвижку, не в силах отказаться от зрелища, сводящего с ума.

Медные тарелочки зазвенели быстрее, теперь Диана повернула их ребром, отчего звук изменился — стал приглушенным и четким, без звона. Завертев бедрами, она поводила грудью, как голубка, призывающая самца, и черные волосы летели шелковым покрывалом с одного плеча на другое, то скрывая гибкое женское тело, то открывая его.

— Ди!.. — умолял Верей, но она засмеялась.

Этот хрустальный смех!..

Дидье машинально отер пот со лба.

— Подождите немного, мой господин! — промолвила Диана, кланяясь на восточный манер — сложив руки ладонями перед грудью, а потом опять начала танцевать, покачивая бедрами и играя волосами. — Терпение, мой повелитель, любовь слаще, когда путь к наслаждению долог…

Она звала этим танцем. Звала, обещая наслаждение, обещая любовь и страсть — чистую, без дурацких правил и условностей… Это была женщина совсем иной породы чем те, которых он знал — настоящая женщина. Радостная, открытая, искренняя, прекрасная в проявлении своей любви.

И чужая.

Король прикусил нижнюю губу, когда Диана скользнула на постель, раскрывая объятия мужу. Верей тут же облапил ее, хватая за груди, срывая газовую ткань и кладя руку на треугольный холмик — гладкий, без единого волоска, бесстыдный в своей наготе, нежный, как лепестки розы.

Диана всхлипнула и запрокинула голову, опуская ресницы. Верей бросил ее на подушки и торопливо склонился к ней, разводя стройные женские ноги и нацеливаясь уже торчащим членом.

Это было невыносимо — видеть эту женщину с другим, пусть она и принадлежала другому. Дидье прижался щекой к стене, отворачиваясь. Но слышать он не перестал, и сдавленный вскрик Дианы отозвался в его душе болью и восторгом. Ревность и трепет, муки совести и вожделения — раньше он и подумать не мог, что можно испытывать столько чувств разом. Если бы это он был там, на шелковых простынях, рядом с ней, он ласкал бы ее с бо́льшим пылом, и дал бы ей больше страсти. Верей дурак, он не достоин такой женщины…

Молодой муж уже достигал пика наслаждения, судя по сопению и убыстрившимся ударам плоти о плоть, а Диана, наоборот, затаилась. Женщина, которой хорошо, не молчит. Ее вздохи опаляют, иногда она всхлипывает, что-то шепчет…

«Простите, сир, я потерял голову…» — услышал Дидье, как наяву, голос Верея.

Нет, это он потерял голову.

Презрев все законы морали, король посмотрел в «глазок». Как раз в этот момент Верей вскрикнул и замер, а потом скатился с жены.

— Любимая… милая… Ди… — бормотал он, тяжело дыша. — Я счастлив… я безмерно счастлив…

Она поцеловала его в плечо и вытянулась рядом с мужем, рука ее легко порхала по его торсу, но Верей уже сонно прикрыл глаза.

А Диана не была удовлетворена. Дидье видел это, чувствовал. Вот она чуть сжала колени и подвигала бедрами, а на губах появилась грустная улыбка. Потом женщина повернулась на бок, спиной к мужу, который уже сладко посапывал, разметавшись. Теперь король мог видеть ее лицо — смуглое, темноглазое, с гордым разлетом бровей. Верхняя губа немного коротковата, и поэтому кажется, что леди Верей всегда чуть улыбается. Вот и сейчас видна была белоснежная полоска ровных зубов, особенно ярких по сравнению с золотистой кожей. Но женщина не улыбалась, она даже вздохнула — коротко, удрученно, как будто резанула по сердцу ножом.

Зажав ладони между коленями, Диана смотрела на огонек оплывшей свечи, а Дидье казалось, что она смотрит на него.

Она не была удовлетворена, и, промучившись сколько-то, приласкала себя. Одна рука ее осталась между стиснутыми бедрами, а вторая легла на грудь — сжала, ущипнула сосок…

Дидье обезумел по эту сторону стены. Если бы сейчас он был рядом. Он, а не этот молодой осёл. Разве можно допустить, чтобы такая женщина ласкала саму себя? Это противно природе, это…

Бедра Дианы двигались теперь так же, как в танце — чувственно, ритмично. Тонкие пальцы играли то одной грудью, то другой, и королю представлялось, что это он ласкает податливое золотистое тело.

Может, в это время она мечтала о нем. Так же представляла, что это он берет ее. Уперевшись лбом в стену, Дидье сжал член, лаская его в такт движениям Дианы, не отрывая от женщины взгляда. Он бы любил ее медленно, смаковал, как хорошее вино. Разглядывал, как редкое произведение искусства, гладил бы нежно, как породистую лошадь.

Диана задвигалась быстрее, губы ее приоткрылись, из них вырвался полувздох или полустон, а потом рука, сжимавшая грудь, поникла, а золотистое тело вздрогнуло, и колени разжались… В исступлении терзая член, Дидье тоже чувствовал развязку — еще немного, и он взорвется… Еще чуть…

Но Диана воровато оглянулась на мужа, коротко вздохнула и осторожно подтянула покрывало, лежавшее в изножье кровати. Глядя, как она заботливо укрывает спящего Верея, Дидье ощутил разочарование. Разочарование и злость — чужая жена думала вовсе не о нем, не о короле. Она мечтала о своем муже. И это напрочь уничтожило всё желание.

Возбуждение спало, и король застегнул поясной ремень, чувствуя себя отвратительно. Больше всего хотелось ударить кого-нибудь — просто так, чтобы выпустить ярость. А еще лучше — придушить. Например, Верея.

Закрыв «глазок», Дидье пошел к выходу, едва не скрипя зубами. Пожалуй, сейчас он не смог бы с уверенностью сказать, кого ненавидел больше — себя за слабость, Верея — за беспросветную тупость, или эту черноволосую девчонку, которая взглядами и улыбками лишила его покоя…