Последний сон

Мёрфи Кларк, 2023

По настоянию сестры Делайла Адиссон отправляется навестить свою соседку – учительницу, которая вышла на пенсию. Одинокая женщина демонстрирует гостье самое ценное, что у неё есть – семейный фотоальбом, где запечатлены счастливые моменты её некогда большой семьи. Делайла сбита с толку – у её семьи нет ни одной фотографии, а истории о прошлом никогда не звучали в стенах её дома. Почему же у них нет того, что является столь обыденным для других людей? И что важнее: почему после визита к соседке стало сложнее отличить сон от реальности?

Глава 2

Готовый завтрак во главе со мной уже направляется к спальне отца. Прежде чем постучаться, я прислушиваюсь. Вдруг ему нужна помощь? Всё ли с ним в порядке? Может, сегодня он захочет увидеться со мной?

Я кладу поднос с едой на пол рядом с дверью и стучу три раза:

— Папа, прости, я запозднилась сегодня, Дженис попросила кое-что сделать с утра, и я была немного занята, — я сцепляю руки перед собой. — Твой завтрак здесь.

Тишина.

Я прислоняюсь к двери в надежде уловить малейший шорох, но мертвая тишина бьёт по мне сильнее, чем оглушительный звук из огромных колонок, которые открывают весенние Уестфордские ярмарки приветственными мелодиями.

Пару минут я стою, переминаясь с ноги на ногу, и нехотя направляюсь к лестнице. Чем дальше иду, тем больше становится ком в горле. Хочу опуститься на одну из ступенек и обхватить себя руками, но замираю, когда вижу маму, которая неслышно распахивает дверь своей спальни и двигается мне навстречу.

— Снова с этим подносом? Хватит носить ему еду.

Я вздрагиваю от её ледяного тона и озадаченно заглядываю ей в лицо:

— Насколько я помню, ты попросила меня об этом.

Она сжимает губы и обхватывает поручень у самого основания лестницы. Взгляд её потускневших карих глаз врезается мне в лицо, словно стальная игла.

— Это было два месяца назад, Делайла. Захочет есть — спустится и приготовит. Больше не попадайся с этим подносом мне на глаза.

Если судить по моему опыту споров с матерью, я их никогда не выигрывала и не могла добиться от неё какого-либо снисхождения. Будучи человеком непоколебимым, она принимает только такой порядок вещей, который ей по душе. Даже если против её слов или решений выступает абсолютное большинство, маму это ни капли не волнует. Либо будет так, как сказала она, либо никому не будет покоя в этом доме. В какой-то мере мы к этому привыкли, но в таких ситуациях, как эта, я всегда борюсь с желанием возразить и предложить компромисс, который устроит нас обеих. Единственное, чего опасаюсь — это её колких слов, которые она тщательно подбирает, чтобы ударить побольнее. А я не хочу копить обиды, от них никакого толка, одни проблемы.

— Позвони в клининговую компанию, пусть пришлют кого-нибудь для уборки первого этажа, — она спускается по лестнице, — встреть их и объясни, что к чему. Нужно сшить двадцать платьев для девочек, выступающих в хоре — меня прошу не беспокоить.

Я бросаю взгляд в сторону подноса, который лежит в пяти шагах от меня и начинаю спускаться за ней. Звонок в клининговую компанию заканчивается через пятнадцать секунд после того, как на той стороне поднимают трубку: пришлите двух работников на Хэндсом стрит тридцать пять, нужно убрать первый этаж. Нет, мансардного нет. Да, нужны очень ответственные работники. Подходит. Спасибо, до свидания.

На удивление, мама решает завтракать не на кухне, она берёт целый поднос еды и молча скрывается за дугообразной лестницей. Обычно, она никогда не берёт еду с собой. Но такой объём работы ей поручили впервые — надо же, двадцать платьев. Она отличается усидчивостью и трудолюбием, её тяга к труду передалась и Приаму — он работает не покладая рук, чтобы мы с Дженис могли позволить себе хотя бы малую часть радостей жизни.

Отец работал на стройках, пока не заболел, и это был наш основной доход. После того, как он слёг, вся финансовая ответственность легла на плечи мамы и брата. Она каждый день шьёт одежду и выделяет четверть заработанных денег на рекламу тканных услуг. А брат работает на вахте, не появляется дома чуть больше месяца, приезжает на недельку-другую, оставляет нам львиную долю своей зарплаты и уезжает обратно. Сегодня тридцатый день его отсутствия.

Пока жду работников клининговой компании, я поднимаюсь в свою комнату за медицинской энциклопедией. В гостиной удобнее всего читать: принимаешь любимую позу на мягком диване и читаешь, время от времени поглядывая в сторону двери, в которую вот-вот постучатся.

На самом деле, я прочла эту книгу от корки до корки, но люблю перечитывать, пока не появятся деньги на новую. В шесть лет из этой энциклопедии я узнала, что сон — это так же важно, как и еда. Если без еды мы можем прожить около месяца, то без сна не более семи или восьми суток. Узнав такую суровую правду, я всегда старалась ложиться вовремя и не пренебрегать временем, отведённым на отдых. Лишь иногда хотелось нарушить это правило, забыть обо всех опасностях и делать все, чего душа пожелает.

Но ночью даже звук шагов слышится по-другому. Каждый шаг отдавался бы тяжёлым стуком, словно нога вот-вот провалится в пустоту между досками, которая, наверняка, кишит пауками и мертвыми коконами насекомых, что стали их жертвами.

Каждый спуск и подъём по лестнице напоминает мне тяжёлое дыхание отца, когда тот взбирался на второй этаж, преодолевая воздействие неизвестной болезни на его организм. Слишком громко. Раньше никто не шумел в этом доме поздно ночью. Казалось, словно жизнь покидает эти стены и возвращается лишь к утру. Хотелось выскочить из комнаты, забежать на кухню и, включив свет, пожевать немного сладостей, спрятанных на верхней полке шкафа так, чтобы муравьи, совершающие частые нападки на наше имущество, возвращались в свои укрытия ни с чем (мама обычно кладёт их в жестяную банку с плотно прилегающей крышкой). И я была тем самым муравьём, которого не пугали никакие высокие шкафы.

Но в нашем доме подобное было под запретом. Отец не разрешал будить нас до девяти утра летом, а ночью каждый шорох мог стать поводом для скандала ранним утром, что делало его достаточно тревожным и давящим. Обычно скандал устраивал кто-то из родителей, чей чуткий сон был потревожен, а может даже прерван на всю оставшуюся ночь.

После десяти подъезжает машина клининговой компании. Выполнив свою задачу инструктора, я загораюсь идеей приготовить кексы. В процессе обнаруживаю, что крем закончился и придётся пустить в ход изюм. Всем этим закупается Дженис — она любит готовить выпечки по рецепту из журналов в надежде попасть на кулинарный конкурс штата, а пока довольствуется первым местом на ежегодных Уестфордских ярмарках.

К тому времени, как я достаю кексы из духовки, работники клининговой компании заканчивают уборку и вместе со своим оборудованием спешат покинуть дом. Пять центов и пара кексов — всё, что могу предложить им в качестве чаевых. Так как мой десерт лишился единственного украшательства, осыпаю его сахарной пудрой. По лестнице я поднимаюсь с тяжелым сердцем. Мама напоминает магнит, который разворачивается к тебе идентичным твоему полюсом, когда пытаешься приблизиться.

Звук активно работающей швейной машинки я улавливаю ещё на лестнице. Не стучусь, просто тихо отворяю дверь и бесшумно двигаюсь в сторону маминого стола. Дополнив её завтрак двумя кексами, бросаю на неё недолгий взгляд. Никакой реакции. Она полностью погружена в работу — старательно проводит строку на синей атласной ткани.

По пути назад мой взгляд падает на одинокую дверь, глядящую на стену между нашими с Дженис дверьми. В этой части дома не наблюдается особых изменений, отсутствует лишь одна деталь — поднос, который я принесла пару часов назад.