Последний сон

Мёрфи Кларк, 2023

По настоянию сестры Делайла Адиссон отправляется навестить свою соседку – учительницу, которая вышла на пенсию. Одинокая женщина демонстрирует гостье самое ценное, что у неё есть – семейный фотоальбом, где запечатлены счастливые моменты её некогда большой семьи. Делайла сбита с толку – у её семьи нет ни одной фотографии, а истории о прошлом никогда не звучали в стенах её дома. Почему же у них нет того, что является столь обыденным для других людей? И что важнее: почему после визита к соседке стало сложнее отличить сон от реальности?

Глава 5

Раньше я часто просыпалась от стука шагов, что доносились из комнаты отца по ночам. Они были то медленные и спокойные, то быстрые и тревожные. Казалось, отца что-то терзало во тьме. Может, ночные кошмары? Его шаги словно рассказывали нечто, что он не может произнести вслух. Но они всегда оставались в пределах его комнаты. До вчерашней ночи.

Я не могу перестать думать о том, что произошло. Снова и снова мысленно сравниваю шаги отца и незваного гостя, которому дала имя — Тень. Возможно ли то, что вчера папа покинул свою комнату? Сделать вывод на одних только предположениях я не могу, но одно знаю точно — манера ходьбы у каждого человека своя, отличительная. Всё же провести параллель между звуком шагов отца и Тени непросто — из-за испуга воспоминания смешались и исказились.

Вдруг, то был посторонний?

Я готовлю отцу завтрак, отношу его наверх и возвращаюсь к своему каждодневному ритуалу — чтению медицинской энциклопедии. Приам и Дженис завтракают вместе, но я не присоединяюсь к ним — тревога сжимает мой желудок холодными клешнями, растворяя мысли о еде. А попытки сосредоточиться на описании сосудистых заболеваний проваливаются из-за тошноты. Диван кажется неудобным, не таким, как раньше. Воздух густой — в доме царит духота, несмотря на открытые окна. Заметив, как Дженис берёт графин с водой и принимается поливать цветы на подоконниках, я откладываю энциклопедию и направляюсь к ней.

— Ты ничего ночью не слышала? — спрашиваю я тихо.

— Ты о чём? — Дженис склоняется над бальзамином и аккуратно его поливает.

— Ты не ходила по комнатам где-то после полуночи?

— Я же не лунатик какой-то, Делайла. Зачем мне это?

— Тогда… тебе не показалось, что в твою комнату кто-то входил? — я начинаю нервничать. — Знаю, это звучит странно, но я слышала, как открывались и закрывались двери на втором этаже, потом кто-то вошёл в мою комнату, постоял над кроватью и ушёл.

Сестра выпрямляется и смотрит на меня с опаской.

— Ты меня пугаешь. Тебе с детства снятся кошмары, но за чистую монету ты их ещё не принимала.

— Нет, это был не сон…

Дженис произносит отрывистое «подойди». Я делаю, как она велит. Сестра дотрагивается до моего лба тыльной стороной ладони и, нахмурившись, смотрит куда-то поверх моего плеча.

— Температуры нет. Значит, не лихорадка.

— Я не брежу, Дженис, — вздыхаю я, убирая её руку.

— Кажется, это нехватка витаминов, — продолжает она. — Ты сильно похудела за последние месяцы. Я приготовлю тебе что-нибудь полезное и калорийное, а ты потом напишешь отзыв о моей стряпне.

Сестра легонько щипает меня за щеку и продолжает поливать цветы, бубня что-то под нос. Дженис считает, что еда способна излечить любые болезни, включая психологические. Вкусная еда поднимает настроение, а значит, может излечить депрессию. Если беспокоит желудок, нужно съесть куриный салат, и боль как рукой снимет. Если мучает головная боль, следует выпить молочный коктейль и съесть свежих овощей. По словам сестры, это действительно помогает. Но я не больна, и более чем уверена — то был не сон.

За обедом спрашиваю Приама, не прокрадывался ли он ночью в мою комнату и не ходил ли по коридору, распахивая двери. Если да, я не буду сердиться, просто скажи правду, иначе я сойду с ума.

Он удивлённо вскидывает брови и растерянно смеётся.

— С чего бы мне прокрадываться в твою комнату в ночь? Я спал как убитый после долгой дороги. Должно быть, тебе приснился кошмар.

Я продолжаю есть овощной салат, который приготовила Дженис, чтобы «излечить» меня. Проникнуть в дом бесшумно не мог никто — ступенька на лестнице скрипучая, входная дверь тоже (её запирают на ключ), а окна проверяют дважды перед тем, как пойти спать. Если это были не Дженис и не Приам, то остается только два человека: мама и отец. Спрашивать маму бесполезно, вместо ответа она задаст встречные вопросы или того хуже — окрестит сумасшедшей. А голос папы может прозвучать разве что в моей голове.

Мои размышления прерывает брат, который, видимо, заметил, что я ушла в себя. Он закончил с обедом, и перед тем, как встать, берёт мою руку в свою и заглядывает в глаза:

— Послушай, сестрёнка. Я понимаю, что случившееся с отцом давит на тебя, и ты тревожишься, но такое случается. Люди заболевают и умирают, заболевают и выздоравливают, и мы ничего не можем с этим поделать. Так устроен мир.

Приам уходит, оставляя меня наедине с мыслями.

Когда я родилась, Дженис было пять, а Приаму восемь. Они любили рассказывать страшные истории, когда я просила почитать какую-нибудь сказку. И сейчас мне вспомнилась одна из этих баек. Брат рассказывал о монстре, который приходит за детьми, что не спят по ночам. Он подходит к кровати, прислушивается к дыханию и наблюдает за движением век. Если дышит глубоко и размерено, человек спит. Если же дыхание где-то сбивается, ускоряется или замедляется, а веки дрожат или зажмурены, монстра явно пытаются обмануть. При таких обстоятельствах наутро кровать оказывается пустой — нарушителя режима сна забирают в мир непослушных детей. Однако я уверена, что монстра не интересует девушка девятнадцати лет. И, если верить рассказам моих брата и сестры, монстр не будит никого своими шагами.

Может, Приам и Дженис сначала и не восприняли мои слова всерьёз, однако ночью я отчётливо слышу, как защёлкиваются замки на их дверях — один за другим.

* * *

На следующий день Приам отвозит меня в студию для проявки фотографий. Пока сотрудник работает с плёнкой, брат покупает фотоальбом и вручает мне. Я любуюсь твёрдой обложкой карамельного цвета с золотистыми узорами по краям и вслух читаю выведенную посередине золотыми чернилами надпись: «Хранилище воспоминаний». По пути домой я вставляю туда сделанные вчера снимки. Теперь можно с гордостью сказать, что у нас тоже есть семейный фотоальбом. Я прижимаю его к груди, повторяя действие миссис Уайт, которую навещала два дня назад. По приезде домой сразу же направляюсь в гостиную и отвожу для «Хранилища воспоминаний» место в небольшом шкафчике со стеклянными дверцами, где Дженис хранит журналы. Альбом семейный, а значит должен быть доступен всем. Поднявшись на второй этаж, я обнаруживаю нетронутый поднос с завтраком, который приготовила отцу перед отъездом. Спускаюсь в гостиную, чтобы взглянуть на часы — время близится к обеду. Вернувшись к двери отца, я переминаюсь с ноги на ногу, не в силах игнорировать растущую тревогу.

— Тебе не понравилась еда? — спрашиваю я, глядя на остывшую яичницу. — Я могу приготовить что-нибудь другое, подожди немного.

Я понимаю, что людям надоедает есть одно и то же, но отец любил яичницу на завтрак и никогда от неё не отказывался. Слышала, что люди в возрасте часто бывают капризны и перестают отличаться от детей, но не стоит их за это отчитывать, потому что им тоже нелегко. Я спускаюсь с подносом на первый этаж, выкидываю остывшую еду и принимаюсь готовить отцу обед. На этот раз стараюсь сделать что-то необычное: жарю часть форели, которую мама хранит в холодильнике на случай, если её клиенты заглянут в гости (этого никогда не происходит). Заливаю сливочным соусом и через три-четыре минуты выкладываю на поднос. Рядышком кладу пару ломтиков хлеба, оставляя место для напитка — вместо апельсинового сока наливаю обычную воду и закидываю в стакан дольку лимона. Закончив с готовкой, я оглядываю своё творение довольным взглядом и отношу поднос наверх. От такого он точно не откажется, даже у меня слюнки текут.

Практически всё свободное время я провожу за чтением книг о медицине, но в этот раз отдаю предпочтение альбому — я увлечённо рассматриваю фотографии, сидя на диване в гостиной. Тот факт, что за какой-то короткий миг мы создали осязаемую историю семьи, окутывает моё сердце теплом. Мисс Блейнт права — эта вещь бесценна, и я рада, что у моей семьи она теперь тоже есть. В следующую секунду радость сменяется другим чувством — мрачным, душащим. Я что-то забыла, вытеснила из своего сознания, и оно отчаянно просится назад. Я не даю этому пробраться на видное место, прячу как можно дальше и заковываю в цепи в надежде, что оно не ранит меня. Слишком поздно. Эта мысль начинает отравлять изнутри. Дыхание сбивается, руки и ноги холодеют, а я продолжаю сидеть на диване и ждать, что она растворится и перестанет скручивать мои внутренности. Но облегчение не приходит.

Я откладываю альбом, поднимаюсь на второй этаж и направляюсь в восточную часть дома. У двери отца лежит нетронутый обед. Прижимаюсь ухом к деревянной поверхности и прислушиваюсь. На этот раз мне удается уловить какое-то движение или шум. Я задерживаю дыхание и понимаю, что не ошиблась — из-за двери доносится шуршание. Немного успокоившись, я прикрываю веки и прижимаюсь лбом к двери. По крайней, мере он жив. Но, видимо, потерял аппетит. Надо подкараулить его. Громко топая, я добираюсь до лестницы, стучу несколько раз ногой по ступеньке, там же снимаю обувь и кладу её у стены, после чего на цыпочках возвращаюсь к двери отца. Пусть думает, что я ушла. Сегодня я намерена увидеться с ним и поговорить. Не важно, насколько сильно он разозлится, когда узнает, что я тайно караулила его у двери, отцу необходимо лечение в госпитале. Нельзя больше потакать его капризам.

Проходит два часа, уже стемнело. Я отрываю спину от стены и встаю, чтобы размять затёкшие ноги. Форель, что слишком долго пролежала в душном помещении, испортилась. В голове моей пусто, следующие действия я совершаю механически, игнорируя боль в спине и ногах. Нужно выкинуть испортившуюся еду. Однако поднос вдруг становится необычайно тяжелым. То, что всегда было мне по плечу, теперь кажется невыполнимым. Я не сдаюсь и сжимаю его крепче дрожащими руками. На лестнице оступаюсь, из-за чего посуда с едой летит на ступеньки, нарушая мёртвую тишину дома звуками погрома. Стакан с водой не разбивается, а с глухим стуком катится вниз. Я не сразу понимаю, что меня схватили за руку — оглядываю своё забрызганное платье, не замечая ничего вокруг. Дженис, что прибежала на шум, берёт меня за подбородок, поворачивает к себе и всматривается в лицо. Она выглядит не на шутку встревоженной.

— Ты в порядке? — сестра переводит взгляд на ступеньки. — Это что, папин ужин?

— Нет, — я возвращаю себе дар речи, но голос мой дрожит. — Это обед. Простоял до вечера у двери, всё остыло.

Минутой позже на лестнице появляется Приам, одетый в спортивные штаны и белую майку. С его волос капает вода, видимо, он только вышел из душа. Дженис забирает из моих рук пустой поднос и принимается собирать еду со ступенек. Я вместе с братом спускаюсь в гостиную, где он усаживает меня на диван.

— Дел, что случилось? — спрашивает он. — Ты вся побледнела.

Я рассказываю Приаму о том, что произошло. Отец пропустил завтрак, отказался от обеда и продолжает молчать. Он ничего сегодня не ел. И, если продолжит в таком же духе, доведёт себя до истощения. Уговоры не действуют, отец отказывается говорить, что бы я ни делала. Я сцепляю дрожащие руки перед собой в попытке успокоиться.

Некоторое время Приам молчит. Его пальцы ритмично постукивают по кофейному столику, а взгляд устремлён на обставленный цветами подоконник. Я не могу понять, о чём он думает, но мрачное выражение его лица не сулит ничего хорошего. Когда открываю рот, чтобы сказать ещё что-то, он вскакивает с дивана и устремляется вверх по лестнице, минуя прибирающуюся Дженис. Меня словно холодной водой окатили. Несколько секунд я смотрю ему вслед и бросаюсь за ним.

На втором этаже брат, будто прислушивается, неподвижно стоит у двери отца. Его грудь быстро вздымается и опускается. Я останавливаюсь у основания лестницы и наблюдаю за ним, не зная, чего ожидать. Когда оцепенение спадает, Приам начинает изо всех сил барабанить в дверь.

— Открой эту чертову дверь! Открой! Открой! Открой!

Я делаю шаг назад и поворачиваюсь к Дженис, которая в ужасе смотрит на меня со ступенек. Она кричит, чтобы я шла за ней, берёт поднос и спускается на первый этаж. Стоит такой шум, что я даже не замечаю появления мамы. Молча наблюдаю, как Приам сходит с ума и колотит дверь так, словно хочет разнести её в щепки. Перед глазами появляется пелена — старые раны решают напомнить о себе.

Мне было четыре. Я сидела на кухне и ела тосты с персиковым джемом, время от времени поглядывая на маму, что бросала предупредительные взгляды: не вздумай кормить пса тостами, Делайла. Пёс породы Бигль уныло скулил под столом и шаркал лапой по полу. Соседка Нелли Майксон, чей дом располагается слева от нашего, приходила за ним после обеда (она оставляла его у нас, когда уходила за покупками, чтобы в её отсутствие он не сломал ничего ценного в доме).

Перед самым её приходом случилось следующее: Приам с друзьями — Кенью и Джаредом — решили поменять цепь на своих велосипедах в нашем дворе. Я наблюдала за ними из окна на кухне, пока сидела за столом, пытаясь незаметно поделиться тостами с собакой. В какой-то момент между Приамом и Кенью завязалась драка. Джаред, в попытке их разнять, получил локтем в глаз и упал на спину — он так взвыл от боли, что я вздрогнула.

Приам схватил булыжник с дороги и замахнулся, целясь Кенью в голову. На этот раз во всё горло закричала я, наблюдавшая за происходящим через окно. Пёс, обеспокоенный криками, выбежал из дома и залаял на всю округу. Не знаю, как бы всё закончилось, не успей мама подбежать к ним. Она выхватила камень из рук Приама и дала ему пощёчину. После этого случая родители Джарада и Кенью перестали с нами здороваться и запретили сыновьям подходить к Приаму. На брата повесили клеймо «агрессивного мальчика».

Ещё один случай был на дне рождения Аарона Уилфорда, нашего соседа. Мы были уже постарше, и, по определению, разумнее. Миссис Уилфорд пригласила нас, потому что мы живём в нескольких домах от них и учимся в одной школе с её тринадцатилетним сыном. В качестве подарка я принесла футбольный мяч, обёрнутый в бежевую подарочную бумагу, и, чтобы не смущать Дженис и Приама, которые пришли с пустыми руками, сказала, что это от нас троих.

Я даже не успела до конца произнести поздравление, как почувствовала сильный толчок. Силы удара хватило для того, чтобы сбить меня с ног — я упала ничком, а когда обернулась, увидела Приама, который бил лежащего на полу Пола Мире в шести футах от меня. Помню, как на брата навалилось трое парней из нашей школы, но им не удалось сдвинуть его с места.

Мистер Уилфорд, высокий мужчина спортивного телосложения, с широкими плечами и крепкой шеей, пришел и разогнал их, а сам схватил Приама обеими руками. Судя по тому, как он стиснул зубы, а на руках вздулись вены, он прилагал все усилия, чтобы оттащить его, но, к моему удивлению, Приам оказался сильнее.

Сбросив с себя оцепенение, я схватила со стола графин с пуншем и выплеснула содержимое на брата. Он остановился, поднял голову и с удивлением воззрился на меня, а затем оглядел окружившую его толпу. Никто не произнес ни слова, когда он поднялся и зашагал прочь. Всё началось с того, что Пол назвал его нищим. Приама чуть не исключили — многие школьные драки были на его счету.

Этим можно объяснить, почему мы стоим поодаль и просто наблюдаем, как Приам барабанит в дверь и пытается вышибить её ногами. Никто не бросается его останавливать, потому что это бесполезно. Кроме того, если угодить ему под руку, сам отхватишь по первое число.

Не сумев выбить дверь, Приам быстрым шагом идёт в нашу сторону. Мои глаза расширяются от ужаса, а лёгкие сжимаются, будто от сильного удара. Ноги врастают в пол, как корни старого дерева. Но брат не причиняет вреда, а резко сворачивает перед нами и спускается по лестнице. Мама обходит меня и устремляется за ним. Снизу доносятся крики Приама и грохот падающей кухонной утвари.

— Где эти грёбанные ключи?!

Я, пользуясь моментом, вбегаю в свою комнату, бросаюсь к выдвижному шкафчику, достаю пачку шприцов и разрываю упаковку. Стараюсь унять дрожь в руках, чтобы ненароком не выронить шприц. Нахожу ампулу Барбитала и понимаю, что у меня нет времени отпиливать горлышко; тяжелые шаги Приама раздаются в ушах — он поднимается по лестнице. Я давлю на горлышко ампулы, но та не поддается. Ещё секунда, и у меня начнётся паника. Я тяну край футболки, накрываю ей горлышко и снова давлю. Наконец, ампула поддаётся. Я с облегчением опускаю тонкую иглу в жидкость и набираю четверть шприца.

Шаги Приама раздаются в коридоре. Пронзительный крик Дженис заставляет меня сорваться с места, но у двери я останавливаюсь и сквозь щель между петлями наблюдаю, как Приам заносит над головой кухонный топор, целясь в дверной замок. От удара стальная дверная ручка разваливается на части и падает на пол бесполезным куском металла. Он снова заносит топор и обрушивает его на дверь. Я зажмуриваюсь и крепко сжимаю шприц в руке. Больше ждать нельзя. Его нужно остановить, пока он не навредил отцу. Прячу шприц за спиной и выбегаю из своего укрытия.

Приам уже сломал замок, осталось только толкнуть дверь и войти — это он и делает. После наступает мертвая тишина. Ни звуков разрушений, ни шагов, ни единого слова.