Петербургский сыск. 1874 – 1883

Игорь Москвин

Нет в истории времени, когда один человек не строил бы преступных планов, а второй пытался если не помешать, то хотя бы найти преступника, чтобы воздать последнему по заслугам. Так и Сыскная Полиция Российской Империи стояла на переднем крае борьбы.

Пропавший чиновник. 1874 год

Маленькая повесть

Третьего дня господин Комаров, секретарь Духовной Консистории, впрочем как и в прочие дни недели, вышел из дому в осьмом часу утра, откушав горячего со свежими баранками чаю. В левой руке он держал зонт, плывущие по небу низкие тучи, замеченные из окна, не предвещали солнечного дня, а вышедшему не нравилось возвращаться домой или ходить по делам службы во влажном от петербургской сырости сюртуке.

Дворник с крыльца видел, как перед господином Комаровым остановилась пролетка, он опустился грузно на скамью, что—то сказал извозчику, тронув плечо зонтиком. Но так на службе и не появился, как и последующие три дня никто его не видел и не знал, куда мог запропаститься секретарь Консистории, никогда до того дня не позволявший себе не то, чтобы заболеть, но и опоздать.

— Иван Дмитрич, — помощник начальника сыскной полиции Михаил Жуков, прикрыл за собою дверь в кабинет и тихо, словно боясь, что его услышат в коридоре, произнёс, — к Вам солидный господин из Духовной Консистории.

— Проси, — без интонации и совсем равнодушным голосом произнёс Путилин, отрывая взгляд от бумаги, что держал в руках.

В кабинет степенным шагом вошел уже немолодой мужчина с аккуратно подстриженной с проседью бородой и брюшком, на котором чудом держался больших размеров золотой крест с россыпью дорогих каменьев. Он остановился, подняв руку для крестного знамения, окинул тяжелым взглядом углы и, не найдя иконы, перекрестился, глядя в пустой угол.

— Добрый день, — произнёс Иван Дмитриевич, поднимаясь с излюбленного кресла.

В ответ на приветствие вошедший только кинул и грузно опустился на стул, который от обиды и изрядного веса посетителя, протяжно скрипнул.

Воцарилась тишина. Каждый из присутствующих ждал, кто нарушит первым затянувшееся молчание.

— Чем могу быть полезен? — первым начал Путилин и опустился в свое кресло, положив руки на край стола.

Священник пригладил бороду, пальцами вытер толстые губы.

— Господин Путилин, наш секретарь господин Комаров в высшей степени порядочный человек, за время службы не было ни единого случая, чтобы его можно было упрекнуть в нерадивости. А третьего дня вышел из дому, взял экипаж и не доехал до места службы.

— По всей видимости, вы затратили некоторые усилия для розысков господина Комарова?

— А как же? — с обидой в голосе произнёс священник. — У Афанасия Петровича в столице нет родных, он прибыл к нам из Москвы.

— А… — только и успел произнёсти Иван Дмитриевич.

— Нет, нет, — возразил посетитель, даже не выслушал вопроса, — господин Комаров, хотя и молод, но достаточно умен, чтобы не поступать во вред службе. Он был достаточно строг, проявил себя суровым чиновником, следовавшим духовным канонам и закону совести.

— В чем сие выражалось?

— Афанасий Петрович запретил просителям непосредственно сносится с чиновниками, стоял за строгие наказания провинившимся чинам духовного ведомства. Я не всегда был с ним согласен, но наш секретарь однако был справедлив и всегда имел свое суждение по разным вопросам.

— Отсюда я могу предположить, что господин Комаров приобрел за время службы не только людей с доброжелательностью, относившихся к нему, но и откровенных врагов.

— В этом, — снова провел рукою по бороде, словно она подсказывала ему, что сказать, — Вы совершенно правы. Невозможно карать одних за нерадивость, не награждая других за трудолюбие и усердие.

— С кем из чинов Афанасий Петрович состоял в дружеских отношениях?

— Я затрудняюсь Вас сказать, — растянул слова священник.

— Я смогу приехать в ваше ведомство для проведения первоначального дознания?

— Несомненно, я понимаю трудности Вашей работы, но я и приехал к Вам, чтобы Вы разобрались в исчезновении нашего секретаря, если таковое состоялось.

— Вы не уверены в его пропаже?

— Извините, но я предпочитаю верить в счастливый исход этой истории.

— Надеюсь, что, — на губах Путилина промелькнула тень улыбки, — это недоразумение. Однако не затруднитесь сообщить мне адрес пропавшего.

— Непременно, — и священник извлек из—под сутаны листок бумаги, который заготовил загодя, и протянул его начальнику сыскной полиции.

— Благодарю, — Иван Дмитриевич взглянул на написанные мелким каллиграфическим почерком строки. — Замечательно. Если не возражаете, я намерен посетить консисторию завтра с утра.

— Пожалуйста, господин Путилин, милости просим, — стул почувствовал свободу и жалобно пискнул, когда посетитель с него поднялся, — однако мы обеспокоены судьбой Афанасия Петровича и нам хотелось бы знать, где он может находиться. — Священник вновь окинул недовольным взглядом кабинет и осенил себя крестным знамением.

— Что ж, Миша, поехали разыскивать пропавшего? — Иван Дмитриевич взял трость и шляпу.

— Вы думаете, что…

— Нет, любезный господин Жуков, — перебил помощника Путилин, — в данную минуту я не склонен предлагать замысловатые истории столь внезапного исчезновения секретаря консистории. Может всякое приключиться, но по мне посетим поначалу место жительства Афанасия Петровича, а там и видно будет, в каком направлении шаг держать.

— Коляску?

— Не стоит, — произнёс Иван Дмитриевич, надевая шляпу, — он проживал недалеко, пройдемся по улице пешочком, благо солнце нам благоволит.

Через четверть часа стояли у серого четырехэтажного дома с вычурной лепниной и маленькими балкончиками, гнездами, прилипшими к некоторым окнам на фасаде.

Дворник стоял у ворот с метлой в руке и в темном фартуке.

— А как же не знать господина Комарова, — говорил он, подобострастно склонившись перед полицейскими чинами, — очень сурьезный человек, благо, что молод, но всегда к нам с уважением.

— Когда ты видел его в последний раз? — поинтересовался начальник сыска.

— Дак, третьего дня они вышли, взяли извозчичью коляску и укатили.

— Он был один?

— Так точно, — осклабился дворник, — я ж говорю, сурьезный был господин, чтобы в подпитии или к примеру дамы, то ни—ни. Служба у него духовная, от этого он и не позволял себе лишнего.

— К нему кто—нибудь приходил?

— Никак нет, он сам пришел, сам ушел. Нет, не было. Я бы знал.

— Хорошо, на коляске уехал?

— Так точно, тут с утра всегда Василий стоит Афанасия Петровича поджидает, его и вез. Лихач известный.

— И сегодня Василий был?

— Точно так, только больно сетовал, что господина Комарова третий день нет.

— Где можно его разыскать?

— Василия?

— Да.

— Что утром он тут, могу с точностью сказать. А так по городу, — пожал плечами, — это ж его хлеб. Кто ж его знает?

— А номер его?

Дворник назвал нагрудный номер, который висел на правой стороне груди каждого извозчика.

— В то утро третьего дня ничего не происходило?

— Вроде нет, — нахмурился дворник, вспоминая, — Афанасий Петрович вышел из дому, в руке нес зонт. Тогда по небу тучи ползли, казалось, что дождь пойдет. Сел в коляску и Василий тронул.

— Благодарю, — сказал Путилин, — мне хотелось бы знать, ежели кто будет спрашивать господина Комарова или о нем интересоваться.

— Так точно, — и добавил, — вчерась приезжал человек в одеянии священника, расспрашивал об Афанасии Петровиче, к сожалению, я не узнал его имени.

— Тучный, с меня ростом, с окладистой с проседью бородой, крестом с камнями и при разговоре причмокивает.

— Так.

— О нем я знаю.

Только в третьем часу пополудни удалось разыскать Василия, промышлявшего извозом, нередко уезжая в пригороды. Он оказался довольно молодым, с редкими усами и заметной родинкой с полукопеечную монету на щеке. Улыбка не оставляла лица ни на миг, от чего казалось, что доброжелательность так и струится от него.

— Да, господин Путилин, вы совершенно правы, три дня тому, — отвечал Василий, — как и предыдущие три года до этого, я ждал около осьмого часа Афанасия Петровича у дома, где он проживает. Господин Комаров в это утро был не в духе.

— Как ты понял, что он недоволен?

— Обычно, пока ехали, он шутил, а тут хмурый и задумчивый.

— Часто ли господин Комаров бывал в таком состоянии?

— Нет, я видел его таким впервые.

— Что было дальше?

— Доехали быстро, он постукивал зонтом по плечу, что, мол, давай, побыстрее. Возле консистории он сошел. Там Афанасия Петровича кто—то окликнул. В эту минуту моя коляска тронулась, колеса загрохотали по камням, больше ничего не слышал.

— Случаем не видел, кто окликнул?

— Дак я вперед смотрел, но что голос был женский, это точно.

— Больше ничего не видел?

— Рад бы помочь, да не знаю чем.

— С господином Комаровым бывал ли кто?

— Нет, я не видел. Он всегда садился ко мне один.

— Хорошо, а голос женский, если услышишь, сможешь признать?

Василий задумался.

— Обещать не могу, но можно и попробовать.

— Как женщина его окликнула?

— Так по имени — отчеству.

— Афанасий Петрович?

— Совершенно верно.

Иван Дмитриевич шел по проспекту, по правую от него руку, глядя под ноги, задумчиво вышагивал помощник.

— Что, Миша, можешь предложить следующим шагом?

— Вот думаю, Иван Дмитрич.

— А не пройтись ли нам к консистории?

— Почему бы и нет.

— Я вот мыслю, что дворники соседних домов могли что—то видеть, да и привратника консистории нельзя оставлять в стороне. А, Миш? — скосил с хитринкой взгляд на Жукова.

— Это так, — произнёс помощник, — но, если судить по словам приходившего к нам господина, то наш исчезнувший просто паинька безгрешный и не похоже, чтобы он в одно мгновение бросился собачонкой за дамой, даже побывав на месте службы.

— Согласен отчасти, ибо верить словам одного человека не всегда разумно, стоит выслушать многих, чтобы получить образ заинтересовавшего тебя человека.

— Трудно возразить.

— Не надо, а вот слова мои воспринимай, как циркуляр, выданный начальником, ибо они подкреплены многолетним опытом. Надеюсь, возражений не последует, — то ли вопрос, то ли утверждение донеслось до Жукова. — Так, — взглянул на извлеченные из жилетного кармана серебряные часы, — время позволяет. Когда еще выпадет час пройтись по Невскому в такую прекрасную погоду?

Трехэтажное здание консистории с колонами и арочными окнами возвышалось серой громадиной и, казалось, с настороженностью взирало на приближающихся чиновников сыскной полиции. У входа прохаживался подтянутый бородатый мужчина, создавалось впечатление, что это не богоугодное заведение, а учебное заведение, выпускающее военных.

— Любезный, — обратился к нему Путилин, мужчина остановился, на лице появилось выражение крайней заинтересованности, — ты здесь служишь один?

— Так точно, — ответил он и добавил, — каждый божий день с утра и до самого вечера.

— Ответь, ты всех знаешь чиновников данного заведения?

— Точно так, уже пятнадцатый годок на этом месте.

— Тогда знаешь господина Комарова?

— Афанасия Петровича, — обрадовался привратник, — почитай со дня поступления к нам на службу.

— Что можешь о нем сказать?

— Извиняюсь, а Вам с какой надобностью? — спросил мужчина. — Не извольте, серчать, — он развел руками, — служба.

— Я — начальник сыскной полиции Путилин Иван Дмитриевич.

— Извините, господин Путилин, но всякие люди ходят.

— Оставь.

— Афанасий Петрович — человек сурьезный, как появился у нас, так порядки поменял. Любит порядок, хоть стог, но справедливости не отнять.

— Как его разыскать?

— Мне не ведомо.

— Что так?

— Господин Комаров на службу приезжал ежедневно к осьми часам, окромя святых праздников. А тут третий день пошел, как его не вижу.

— Может в разъездах?

— Никак нет, господин Путилин, он всегда при нашем заведении. Сколько помню, он ни единого раза не выезжал не то, что в губернии, но и в уезды.

— Когда, говоришь, видел в последний раз?

— Третьего дня, тогда еще с утра непогодилось.

— И ты запомнил?

— А как же, Афанасий Петрович приехал, как обычно на коляске. Его уже который год Василий возит.

— Хорошо, а дальше?

— Вышел он и все.

— Все?

— Нет, прошу прощения, Ваше Благородие, его женщина окликнула. Он к ней подошел, они сели в коляску и поехали. Я еще удивился, что впервые вижу, чтобы Афанасий Петрович не на службу пошел.

— Как выглядела женщина?

— Что в черном платье и с вуалькой это я помню, а больше… Не знаю.

— Господин Комаров был удивлен окриком?

— Я припоминаю, что он был более смущен, чем удивлен.

— На что они сели?

— Коляска с верхом.

— А на месте извозчика кто был?

— Не могу сказать, я больше на даму смотрел.

— Чем она привлекла?

— Я лица не видел сквозь вуальку—то, но мне показалась молодой.

— Как она его окликнула?

— А? — недоуменно произнёс мужчина, явно не понимая вопроса.

— По имени? Фамилии?

— А—а, — протянул спрашиваемый, — Афанасий Петрович, да—да, Так и было. Афанасием Петровичем окликнула.

— Хорошо, а в какую сторону поехали?

— Так к Невскому, — удивился он, — тут только одна дорога.

— А номер жетона извозчика?

— Извиняйте, но не поинтересовался.

— Благодарю, — Иван Дмитриевич поинтересовался об утреннем госте, где можно его разыскать? Привратник указал.

Путилин начал подниматься по лестнице, Миша шел на ступень позади.

На лестничной площадке третьего этажа стоял утренний посетитель и распекал молодого человека.

— Ну ступай, — бросил он недовольным видом юноше, — чем — нибудь порадуете? — спросил недовольным голосом.

— Увы, — развел руками Путилин, — нет ни хороших и ни плохих новостей.

— Тогда чем могу быть полезным? — священник взялся рукою за крест, висевший на груди.

— Чем занимался в последнее время господин Комаров?

— Затрудняюсь Вам ответить, — пожевал ус утренний гость, — Вам лучше поведает об этом его помощник.

— Если не затруднит моя просьба, не смогли бы Вы нас провести к нему?

— Отчего же, прошу.

Кабинет секретаря консистории господина Комарова находился на втором этаже.

Священник, тяжело дыша, спускался по лестнице. Рукой показал, нам в ту сторону.

Помощник Афанасия Петровича сидел за столом, когда они без стука вошли. Вскочил сконфужено с места.

— Добрый день, господа!

Священник ничего не сказал в ответ, только сверкнул глазами. Иван Дмитриевич сдержано кивнул на приветствие, один Михаил улыбнулся и произнёс:

— День добрый!

— Чем могу быть, полезен?

— Сам не появлялся, — пропустил мимо ушей слова утренний гость.

— Никак нет, — помощник склонил голову.

— Так, — сказал священник, — Эти господа желали бы с тобою побеседовать, не сочти за труд, — снова блеснул глазами. Было видно, что недолюбливал помощника, возможно и хозяина кабинета. — Если я Вам еще понадоблюсь, Вас ко мне проводит, — кивнул головой в сторону помощника, — он знает, где меня найти. А за сим разрешите удалиться, — и тяжелой поступью покинул кабинет.

— Вы давно помощником у господина Комарова? — Иван Дмитриевич подошел к окну.

— Два года будет.

— Когда вы видели его в последний раз?

— Три дня тому.

— Три?

— Точно так.

— И где?

— Вы видите, что наши окна выходят на сторону, где вход. Так в то время я стоял у окна и видел, как Афанасий Петрович подъехал на коляске.

— Что было далее?

— Он обернулся, по всей видимости, его окликнула дама в черном платье, что стояла рядом с коляской. Они с минуту поговорили, поднялись в коляску и уехали.

— Вы видели раньше эту даму?

— К сожалению, я ее не признал, тем более ее лицо закрывала шляпка, а сверху лица к сожалению не увидеть. Вы сами можете убедиться, посмотрев вниз.

— В каком тоне был разговор?

— Мне показалось, что Афанасий Петрович был удивлен, но я могу ошибаться, — дополнил помощник секретаря.

— Какими делами занимался в последнее время господин Комаров?

— Так сразу не могу сказать, просителей было много, но можно посмотреть в журнале посещений. Там отмечены все.

— А мог кто—нибудь посетить Афанасия Петровича, минуя журнал?

— Никак невозможно, я всегда нахожусь в этой комнате, а господин Комаров был на этот счет строг и без моего доклада не принял бы никого.

— Что ж посмотрим журнал?

— Одну минуту, — помощник секретаря консистории склонился над столом и вытащил из—под стопки большую книгу в черном переплете, — прошу, — он открыл и пояснил, — здесь фамилия посетителя, здесь с какой целью он обращается в наше заведение, здесь время пребывания посетителя у Афанасия Петровича, здесь, — показал пальцем, — ответ на прошение.

— А почему в некоторых строках пусто?

— Так не всегда посетитель выказывал цель прихода мне, я ж только помощник, а об истинной причине визита знал только господин Комаров.

— Хорошо, а чем занимался Афанасий Петрович?

— Ранее просители непосредственно сносились с чиновниками нашего богоугодного заведения, он запретил. Уж очень был строг, ратовал и в конечном итоге добился строгого наказания для провинившихся чинов духовного ведомства.

— А кроме указанного?

— Хоть Афанасий Петрович и молод, но был ярым противником бракоразводных дел, в особенности богатых и знатных людей. Без жалости увольнял чиновников консистории, которые по его мнению были нерадивы.

— Мог ли кто затаить на него обиду?

— Несомненно, — резко ответил помощник, — ведь люди всякие, некоторые приходили с угрозами, но господин Комаров был в решениях тверд и от слов не отступал.

— А из последних?

— Мне не упомнить.

— Хорошо, а можете подготовить бумагу, каким разводным делам не давал ходу секретарь и кто из чиновников был уволен по настоянию Афанасия Петровича.

— Будет сделано.

— Завтра поутру, господин Жуков, — Иван Дмитриевич указал рукой на помощника, — заедет к Вам.

— С кем был дружен господин Комаров?

— Не имел чести знать.

— О ком — нибудь он рассказывал?

— Увы, мой начальник был немного замкнут.

— Почему «был»?

— Не знаю, — стушевался помощник секретаря, явно что—то утаивая.

— Так отчего же?

— Я подумал, — начал он говорить, пряча глаза, — что раз Вы занимаетесь этим делом, то можно предположить самое худшее.

— К чьему—то счастью или…, — Иван Дмитриевич выдержал паузу, смотря в лицо помощнику Афанасия Петровича, — к чьему—то сожалению нам пока ничего не ведомо о судьбе Вашего начальника. Так Вы о знакомцах, родственниках господина Комарова не знаете.

— Совершенно верно, — помощника секретаря оставило волнение.

— Что ж, благодарю за беседу, — Путилин переложил трость из руки в руку, — утром Вас навестит господин Жуков.

— Буду ждать, и не сомневайтесь — бумага будет готова.

— Разрешите откланяться, — Иван Дмитриевич церемонно наклонил голову в знак прощания и направился к выходу.

Только выйдя на улицу и, надев шляпу, обернулся к Михаилу.

— И как тебе данное богоугодное заведение?

— Не примите за кощунство, — помощник посмотрел на окна здания консистории, — но мне кажется змеиное гнездо.

— Нет, это не святотатство, а истинная правда.

— Где ж нам теперь искать пропавшего секретаря?

— Пока не знаю, — тяжело вздохнул начальник сыска, — только одна ниточка — женщина в черном, но и она подобие призрака, вроде бы существует, но кто никто не знает. Хотя в списке, что завтра получишь, она может быть в качестве обиженной жены, требующей развода.

— Вы думаете, исчезновение связано с бракоразводными делами?

— Я не утверждаю, но и не исключаю такой возможности.

— Тогда как же обиженные чиновники, лишившиеся службы по вине ретивого секретаря?

— Миша, и такая возможность не исключена. Сейчас мы бродим в потемках, если честно сказать, то пока не вижу светлого пятнышка в непроницаемой мгле розыска.

— Вам, Иван Дмитрич, не показалось, что помощник Афанасия Петровича что—то скрывает?

— Не показалось, а я уверен в этом.

— Но почему? — Михаил не успел окончить вопроса, будучи перебит словами Путилина.

— Пока рано. — Потом добавил, — а правду все равно поведает. Шила в мешке не утаишь.

— Не было бы поздно?

— Три дня срок, но будем надеяться на благополучный исход наших розысков.

— Иван Дмитрич, у меня складывается впечатление, что пропавший идет впереди, а мы его догоняем, но шаг слишком мелок.

— Верно подметил, идем по следу.

Утром помощник секретаря консистории сидел на своем месте, усталым взглядом взирая на дверь. При каждом входящем посетителе он приподнимался со стула и вежливым с извиняющимися нотками голосом произносил, что господин Комаров отсутствует и будет через несколько дней. На вопрос: когда? Следовало пожатие плечами, мол, сие мне не ведомо, у секретаря много важных дел.

Михаил застал помощника, поднимающимся из—за стола и обрадовавшимся хотя бы одному знакомому лицу.

— Здравствуйте, господин Жуков. У меня для Вас бумага готова с вечера, — он протянул два листа серой бумаги, — в первом посетители, во втором уволенные Афанасием Петровичем чиновники.

— Благодарю, — Михаил взял протянутые листы, исписанные мелким почерком.

Поутру Иван Дмитриевич вскочил, словно сыграл сигнал тревоги. После недолгого умывания выскочил на улицу, даже не выпив утреннего чая, и на пролетке отправился на квартиру исчезнувшего чиновника.

— Любезный, — обратился к дворнику, — где мне найти хозяина?

— Иван Егорыч проживают в третьем этажу, — ответил тот, не удивляясь вопросу начальника сыска. Надо, значит, надобность есть.

— Проводи меня к нему.

— С превеликим удовольствием.

Хозяин принял в комнате в халате и домашних тапочках.

— Чем могу быть полезен?

— Иван Егорович, — обратился к нему Путилин, — я — начальник сыскной полиции — занимаюсь щекотливым делом.

— Я Вас внимательно слушаю.

— Вы, наверное, уже наслышаны об исчезновении вашего жильца господина Комарова?

— Да, да, до меня доходили вести.

— Так вот четыре дня тому поутру Афанасий Петрович вышел из дома и с тех пор его не видели ни на службе, ни дома.

— Печально.

— Я занимаюсь розысками господина Комарова и пока о несчастье говорить рано, но я к Вам с не совсем законною просьбою.

— Слушаю и буду рад, если смогу чем — нибудь помочь в этом деле.

— С Вашего позволения мне хотелось бы произвести осмотр квартиры исчезнувшего.

— Ну я думаю, — произнёс Иван Егорович, — что это пойдет во благо розыскам и Вы ничего не будете трогать?

— Боже упаси, — приложил руку к груди Путилин, — мне просто необходимо посмотреть, как проживал Афанасий Петрович? Ведь по отзывам он был чрезвычайно замкнутым человеком.

— Да, мне дворник говорил, что не видел ни разу, чтобы к господину Комарову приходили приятели, родные или, — он подмигнул Ивану Дмитриевичу и шепотом произнёс, — дамы.

— Это так, — подтвердил начальник сыска, — Иван Егорович, не сочтете за труд сопроводить меня?

— Я только оденусь.

Дважды щелкнул замок, дворник потянул за массивную бронзовую ручку и дверь с легким скрипом распахнулась.

— Прошу Вас, — хозяин показал рукой, — будьте первым.

— Благодарю, — Иван Дмитриевич ступил в широкий коридор с большим зеркалом на стене.

Квартира оказалось небольшой, состоящей из спальни, гостиной и кабинета. Везде царил порядок и ни пылинки на мебели.

— Иван Егорович, — обратился Путилин к владельцу дома, — а кто убирается в комнатах и готовит господину Комарову.

Иван Егорович кивнул дворнику, мол, отвечай, тот прокашлялся:

— Так Варвара из соседнего дома, она и ключ имеет. Я за ней схожу? — то ли вопрос, то ли просьба.

— Ступай, — начальник сыска осмотрел спальню. Ничего примечательного: широкая кровать под прозрачным пологом, стул, столик, на нем лампа, книга с закладкой, стакан и наполненный водой графин. Иван Дмитриевич взял в руки книгу, оказавшуюся романом господина Диккенса, но интерес вызвала не она, а письмо, служившее закладкой.

«Жестокость порождает только жестокость, господин Комаров, Вам же не знакомо само понятие милосердия. Бог Вам судья, Он накажет Вас за перенесенные нами несчастия, к которым Вы приложили свою руку.»

— Иван Егорович, — Путилин обернулся к хозяину, — Вы не будете возражать, если я возьму с собою это письмо?

— Ради Бога, — ответил тот и добавил, — я надеюсь, оно поможет в розысках несчастного Афанасия Петровича.

— Не могу сказать утвердительно, но свою лепту, надеюсь, внесет.

В кабинете посредине стоял дубовый стол с чернильным прибором на одном углу и на втором стопкой чистой бумаги. В углу стояло бюро со множеством ящичков. Вдоль стен до самых потолков возвышались шкафы, на которых стройными рядами выстроились выпуклыми корешками книги.

Иван Дмитриевич вопросительно посмотрел на владельца дома, тот пожал плечами и подошел к окну, обозревая из него улицу.

Раздалось негромкое покашливание, вернулся дворник.

— Ваше Благородие, — обратился к начальнику сыска, — вот Варвара, — он несильно подтолкнул в спину девицу лет двадцати пяти, зардевшуюся от нежданного внимания.

— Хорошо, — произнёс Путилин, — а теперь ступай, голубчик. Если понадобишься, я тебя найду. — Потом повернул голову к владельцу дома, — Иван Егорович, не будет Вам затруднительно оставить нас с Варварой на несколько минут.

— Не беспокойтесь, — он поднял две руки, мол, господин Путилин, понимаю, что девица будет более откровенна с Вами наедине, — и осторожно прикрыл за собою дверь.

— Так, значит, тебя зовут Варварой?

— Да, — едва промолвила она, еще больше выступили на щеках пунцовые пятна.

— Садись, — Иван Дмитриевич указал на один из стульев, стоявших у рабочего стола, — как говорит народная мудрость, в ногах правды нет.

— Благодарствую, но мне сподручнее стоять.

— Может быть, — сам Путилин присел на хозяйский стул, — но разговор наш не радостный, так что присаживайся.

Поправив юбку, Варвара присела.

— Скажи, когда Афанасия Петровича видела в последний раз?

— Так в день пропажи, — краска так и не сходила с лица, которое она не смела поднять от смущения, сцепила пальцы рук так, что побелели костяшки, выдавая признаки волнения.

— К Афанасию Петровичу приходили гости?

— Я не видала.

— Хорошо, к нему кто—нибудь приходил?

Она пожала плечами.

— Каким человеком был господин Комаров?

— Не знаю, — ее глаза были устремлены в пол, — что Вы хотите знать?

— В каких ты была с ним отношениях?

— Вы уже знаете? — она впервые взглянула удивленным взором в глаза Путилину.

— Нет, но догадываюсь.

— Он боялся огласки наших отношений, ведь он чиновник богоугодного заведения и сам требовал наказаний для провинившихся, а здесь, — она умолкла.

— Я понимаю, но мне хотелось бы знать правду, иначе мне трудно заниматься розысками Афанасия Петровича.

— Афанасий — хороший человек, ласковый, никогда не был со мною груб, ни разу не повысил на меня голос. Только мы стояли на разных ступеньках, он был образованнее и умнее меня, а я… — она отвернулась и смахнула со щеки слезу, — найдите его, прошу Вас, найдите.

— Постараюсь, но помоги мне. Когда ты видела Афанасия Петровича?

— Я была в ту ночь у него.

— А утром?

— Он, как обычно, выпил чаю и пошел на службу.

— Никто не приходил в его отсутствие?

— Нет, я занимаюсь уборкой и готовлю ужин к его приходу.

— Не мог кто—то тайно побывать здесь?

— Я бы заметила. Афанасий аккуратный человек и все разложено по своим местах, мне приходиться только вытирать пыль и заниматься стиркой грязных вещей.

— Хорошо, — пальцами потеребил волосы на виске, — он рассказывал что—нибудь о родственниках, знакомых?

— К сожалению, ему не нравилось вспоминать о родных и меня сложилось впечатление, что он лишился отца и матери в детстве, воспитывался в чужой семье.

— От чего складывалось такое впечатление?

— Так у него всегда тускнел взгляд, и он старался уйти от вопросов о детстве.

— Ты знаешь, где он хранил документы, письма?

— Вот в этом бюро, — она указала на стоящий в углу предмет мебели, ключ всегда носил с собою на цепочке.

— Я тебя больше не держу.

Варвара поднялась и пошла к выходу, остановилась, словно хотела что—то сказать, но передумала и двинулась дальше.

— Я надеюсь, что сия девица смогла пролить хотя бы толику света на исчезновение Афанасия Петровича? — спросил Иван Егорович, войдя в кабинет после ухода Варвары.

— Да как Вам сказать, — произнёс начальник сыска, — не то, чтобы дело стало яснее, но и тумана не прибавилось, — он поднялся со стула и остановился у бюро, вопросительно посмотрел на владельца дома, то понял взгляд Путилина и повернулся к нему спиною.

— Мне не хотелось терять такого постояльца, — хозяин делал вид, что смотрит в окно, а сам украдкой косил глазом на сыскного начальника, доставшего из кармана связку то ли ключей, то ли каких—то железных загогулин. Одно движение и первый ящик открыт.

— Трудно сказать, — Иван Дмитриевич перебирал бумаги, — но я все — таки надеюсь на счастливый исход данного дела.

Писем было немного и большинство не с лестными словами в адрес секретаря консистории, препятствующего бракоразводным делам. Два письма были от бывших священнослужителей, лишившихся сана по требованию господина Комарова. И ни одной бумаги касательно родных.

Третий ящик удивил и внес некоторое замешательство в голову начальника сыска: там лежали два паспорта на разные фамилии, но что интересно с одним и тем же местом рождения — город Нижнеудинск Иркутской губернии. Иван Дмитриевич просто застыл мраморной статуей, мыслей не было, только напряженный взгляд остановился на паспортах. Там же лежала пачка банковских билетов в крупных купюрах.

Остальные ящики больше ничем не смогли удивить, как и все остальное в кабинете.

Гостиная оправдывала свое название, в ней не было ничего лишнего, ни одной вещи, которая бросалась бы в глаза своей несуразностью и которая была бы здесь лишней.

— Прошу прощения, — Путилин обратился к владельцу дома, — за то, что Вас задержал, но хочется докопаться до истины.

— Я понимаю, поэтому рад помочь.

— Разрешите откланяться, — наклонил голову, — служба.

— Да, да, если еще чем—нибудь могу помочь, то милости прошу. Мои двери всегда для Вас открыты.

— Благодарю, при случае непременно воспользуюсь Вашим приглашением и Вас милости прошу по надобности.

Жуков со списками в руках томился в ожидании прихода начальника, то и дело пробегая глазами по маленьким буковкам написанным каллиграфическим почерком.

— Доброе утро, Иван Дмитрич, — произнёс Миша, указывая не листы бумаги, — а я рассматриваю полученные списки и ничего толком не могу придумать.

Путилин вместо приветствия кивнул и указал: заходи. В кабинете присел за стол, откинувшись на спинку кресла, потом достал из кармана забранное на квартире Комарова и протянул помощнику, тот взял.

— Паспорта? — удивленно сказал он.

— Да, паспорта, — устало сказал Иван Дмитриевич, — спроси—ка лучше, где я, старый дурак, их взял?

— И где? — Михаил стал как будто меньше, вчитываясь в написанное.

— Вчерашним днем я опрашивал дворника у дома исчезнувшего и не соизволил побывать на квартире, побежал по следу и упустил — сетовал Путилин, — допустить такую непростительную оплошность. Заниматься розысками и… — он махнул рукой и прикрыл ею свое лицо, словно стыдясь непростительного деяния.

Потом сбросил с себя маску страдальца.

— Что со списком помощника секретаря?

— Он составил две бумаги — уволенные чиновники, — он положил перед Путилиным первый список, в котором было десятка три фамилий, — а это, — он поверх первого положил второй, — бракоразводные дела, которые он задерживал.

— Ты прочел паспорта?

— Да.

— Ничего не примечаешь в них?

— Однако из далеких краев прибыли господа.

— Или один с чужими документами?

— С этим невозможно не согласится. Думаю, что трудно будет проверить.

— Трудно или нет. Ты этим займись без промедления. Мне кажется, там начинается история пропажи. Нашему пропавшему тридцать четыре года. Отправь депешу канцелярию иркутского обер—полицмейстера: не было ли у них лет пятнадцать — двадцать громких дел в губернии.

— Займусь

— Потом проверь по духовному ведомству: откуда взялся сей господин, где получил образование, где и на каких должностях пребывал до занятия столь высокого места, ведь не шутка, таким назначением ведает Святейший Синод. Ведь канцелярия консистории состоит под начальством секретаря, который, заведуя всеми столами, фактически пользуется большим влиянием, чем каждый член присутствия в отдельности.

— Верно, Иван Дмитрич, этому способствует и то, что секретарь утверждается в должности по предложению обер—прокурора.

— Правильно мыслишь, господин Жуков, — на лице начальника сыскной полиции появилась улыбка. — Тогда за дело, а я пока помыслю над принесенными тобой списками.

О непростительной оплошности больше не вспоминалось, Иван Дмитриевич еще будучи младшим помощником квартального надзирателя на Толкучем рынке для себя решил, что ошибки неизбежны в любом деле и казниться из—за них — терять нить расследования и совершать новые, которые в конечном итоге могут привести к непоправимому. Путилин с интересом просматривал список бракоразводных дел, ему казалось, что там сокрыта тайна пропажи. Уволенные его интересовали в меньшей степени, среди чиновников духовного ведомства, конечно же, как и вовсе заведениях империи, встречались недостойные люди, но чтобы они сподобились на совершение преступления и с таким хладнокровием, было сомнительно.

Иван Дмитриевич карандашом подчеркнул две заинтересовавшие его фамилии. в одном из бракоразводных процессов участвовала дама из Иркутской губернии, вторая можно сказать привлекла внимание по наитию. Начальник сыска еще раз осмотрел паспорта, оказавшиеся по всем приметам подлинными. Смущало место рождения и некоторые обстоятельства: ежели господин Комаров не тот человек, за которого он себя выдает, то отчего же он не прихватил с собою столь важные документы? И деньги? При начале новой жизни они столь необходимы? Не будешь же обустраиваться на новом месте с фамилией, которая известна полиции? И деньги? Может быть у пропавшего секретаря была вторая квартира? Но все твердят, что он ежедневно отправлялся на службу из той, что я посетил? Одни загадки.

Иван Дмитриевич не стал вызывать дежурного чиновника, а сам спустился на первый этаж и там дал поручение проверить отмеченных в списке. Потом вернулся к себе, чай показался безвкусным. Так было всегда, когда хотелось быстрого результата, который в конечном итоге приходилось выискивать среди множества ненужного хлама.

Что—то не давало покоя, но что? Вроде бы кирпичик к кирпичику, ан нет вкривь стена возводится и приходится ее рушить, чтобы вернуться заново к исходному состоянию. Душило неприятное чувство ожидания, когда не к чему приложить силы. Дело не движется из—за отсутствия сведений и это тяготило, словно тяжелый груз был привязан к ногам и он не способствовал приятности при каждом шаге.

Михаил ворвался в кабинет, как всегда, без стука и приглашения, но забыв о приличиях и субординации.

— Иван Дмитрич, — шлепнулся на стул и, словно не замечая укоризненного взгляда начальника, продолжил тираду, — депеши иркутскому обер—полицмейстеру отправлены, а вот, — он протянул Путилину лист бумаги, — это послужной список нашего пропавшего.

Начальник сыска с интересом читал поданную бумагу, сощурив при этом глаза. Потом отложил в сторону.

— Согласно этого документа, — он потряс послужным списком, — нашего несчастного секретаря в пору делать если не святым, то по крайней мере праведным и лик писать с него можно.

— И я об этом, — на лице Михаила появилась, непонятно что выражающая, гримаса, — не вяжется духовность с преступлением.

— Это как посмотреть.

— Тоже верно, паспорта и деньги найдены у нашего святоши. Не чисто тут, ох как не чисто.

— Не забегай вперед, — пальцами Иван Дмитриевич выбивал на крышке стола дробь, — подождем ответов, тем более, что по принесенным тобой спискам я приказал учинить проверку.

— Мне не дает покоя дама, что увезла секретаря. Он ее испугался?

— Не исключено.

— Тогда вышеуказанная дама знала о нем что—то нелицеприятное?

Путилин неопределенно пожал плечами.

— Может быть наш праведник не так чист?

— Я же сказал, не исключено, — Иван Дмитриевич произнёс последнее слово по слогам, словно в начальной школе.

— Тогда позволите спросить, как он мог попасть на столь высокий пост в духовном ведомстве?

— Пока тайна за семью печатями.

— Не верится, чтобы так небрежно в духовном ведомстве отнеслись к его назначению.

— Мы же не ведаем о его покровителях.

— Но не обер—покурор же? И не Святейший Синод?

— А почему бы и нет. Все может быть в наше время, все. Вот видишь, — указал пальцем на бумагу, — согласно послужного списка наш разыскиваемый получил высшее академическое образование. Побывал на Святой земле в духовной миссии и при Синоде получил специальную подготовку к должности секретаря.

— Но неужто никто не распознал в нем самозванца?

— Не гадай, Миша. Мы должны следовать только узнанному, иначе воображение приведет нас не к тому дому.

— Вы — то что мыслите по поводу любезного господина Комарова?

— Не знаю, — искренне признался Иван Дмитриевич, — разум говорит — преступник, а червь гложет изнутри, говоря: да не может такого быть.

— А я склонен к мысли о самозванце.

— Вот, вот, ступай, проверь—ка лучше, не пришли ли телеграммы из Иркутска.

— Иван Дмитрич, я думаю рановато, наверное, придут в лучшем случае завтрашним днем.

— Да, Миша, — посетовал Путилин, — нет худшего состояния, чем ожидание.

В третьем часу пополудни доставили циркуляры из департамента санкт — петербургского обер—полицмейстера, в числе прочих и о пропавшем секретаре, сам Государь выказывал обеспокоенность о принятии надлежащих мер к розыску чиновника Духовной Консистории, высказывая нелицеприятные слова о порядке в столице, если лица такого ранга бесследно пропадают.

Путилин ладонью потер шею в предчувствии взысканий за нерадивость, хотя меры приняты и делается все, чтобы данное дело завершить надлежащим образом. Полетят головы, если подтвердится, что Афанасий Петрович Комаров, уроженец Иркутской губернии, на самом деле является самозванцем с несколькими паспортами.

Иван Дмитриевич нахмурился, радости принесенные бумаги не добавляли, да и, честно сказать, отбивали всякое желание к дальнейшему продолжению поисков несчастного. Складывалось впечатление, что только в департаменте заняты важными делами, составлением различных инструкций, циркуляров, поучений и отсылкой их, как буд—то остальные ведомства только и ждут указаний. Раздражение охватывало в минуты понимания, которое становилось противу мыслей.

— Прибыл курьер из адресной, — произнёс, входя в кабинет, Михаил, — со сведениями об интересующих персонах.

— Давай, давай, — Иван Дмитриевич потер руки в предчувствии новой ниточки. Прочел, отложил на стол, снова прочел. Потом резко поднялся так, что едва не повалилось на спинку кресло. Подошел к окну и, там переваливаясь с носка на пятку, простоял некоторое время, обернулся, сверкнув глазами, и прошептал.

— Поехали.

Только в извозчичьей коляске, повернув лицо к помощнику, тихо сказал.

— Неужели Иркутск.

— Что? — непонимающе спросил Миша.

— Ниточки сего дела произрастают в тех краях.

— Куда мы путь держим?

— Нанесем визит одной даме, — далее добавил, — Елизавете Петровне Крамер.

— Петровне? — спросил Жуков. — Наш пропавший Петрович, дама Петровна. Уж не родственники они.

— Не думаю.

— Было бы любопытно, приехать и узнать, что госпожа Крамер — родная сестра Афанасия Петровича.

— Ты, наверное, позабыл, наш секретарь был единственным ребенком в семье.

— Нет, данное обстоятельство я помню.

— В таком случае не топчи новой дорожки.

— Иван Дмитрич, согласитесь, что заманчиво. Брат препятствует бракоразводному делу сестры, а она при… — Михаил уловил укоризненный взгляд начальника и оборвал свою тираду на полуслове.

Остаток пути провели в молчании. Каждый размышлял о своем: Иван Дмитриевич о превратностях судьбы. Как в одночасье может повернуться колесо, превращая человека из добропорядочного человека в преступника, а Жуков размечтался о кровавой драме, участники которой брат и сестра, с детства питающие друг к другу тайную ненависть, как в недавно прочитанном романе, переведенном с французского языка.

— Любезный, — сказал, снимая шляпу Путилин, — доложи Елизавете Петровне, что просят встречи Иван Дмитриевич Путилин с помощником, — и он протянул визитную карточку, черкнув на ней несколько слов.

— Одну минуту—с, — произнёс подтянутый слуга в отутюженной одежде, наклонил голову и удалился выполнять поручение пришедших.

Через несколько минут он вернулся и торжественно объявил.

— Елизавета Петровна ждет Вас.

Оставив трость и шляпу, Путилин начал подниматься по лестнице, покрытой темно—красным ковром.

— Прошу, — сопровождавший гостей слуга, распахнул двери.

В кресле с прямой спинкой не сидела, а восседала, словно царствующая особа на троне, еще молодая женщина со светлыми собранными в пышную прическу волосами. В руках она держала книгу, которую при приближении посетителей отложила на стоящий рядом столик.

После ответа на приветствие, она произнёсла низким, но приятным голосом.

— Что Вас, господин Путилин, привело в мой дом?

— Некие обстоятельства службы.

— Вот уж никогда не думала, что придется принимать чиновников из сыскной полиции, — она взяла со стола и посмотрела на визитную карточку Ивана Дмитриевича, — тем более начальника.

— Увы, приходится тревожить для уточнения некоторых аспектов жизни.

— И каких? — брови в удивлении поползли вверх, придавая лицу смешливый вид.

— Разрешите, — Путилин указал рукою на стул.

— Да, да, господа, прошу присаживайтесь, — и добавила, — мне кажется наш разговор способен затянуться?

— Все зависит от Вашей, Елизавета Петровна, откровенности.

— Даже так?

— Служба, — Иван Дмитриевич смотрел на женщину удрученным взглядом.

— Я слушаю, но не могу понять, чем могу быть Вам полезна?

— Если не ошибаюсь, Вы приехали в столицу из иркутской губернии?

— Вы правы, я долгое время жила в Нижнеудинске и Иркутске.

— Вам не знаком некий Комаров Афанасий Петрович?

— А как же? Ведь я обязана этому господину тем, что мое бракоразводное дело отложено под сукно.

— Ранее Вы не были с ним знакомы ранее?

— Увы, впервые я господина Комарова, — она произнёсла фамилию с долей неприязни, — увидела в Духовной Консистории.

— Как Вы опишите Афанасия Петровича?

— Отвратительный человек с амбициями Наполеона, мне показалось, что он возомнил себя вершителем судеб либо свое недовольство выражал на других, зависимых от его решения.

— Но он же поставлен самим обер—прокурором на страже сохранения семейных уз?

— Извольте, господа, но жизнь не стоит на месте, и некоторые обстоятельства требуют расторжения этих уз. Ничто не вечно.

— Совершенно, согласен, так Вы говорите, что не встречали господина Комарова в Иркутске? — Путилин повторил вопрос.

— Увы, нет.

— Почему он не давал ходу Вашему делу?

— Вы же сами сказали ранее, сохранением семейных уз, хотя отношения между мной и мужей чисто формальные. Он живет своей жизнью, я своей и каждый из нас стремится не мешать друг другу излишними вопросами и излишним любопытством.

— Так зачем же окончательно разрывать отношения?

— Господа, у каждого из нас есть свои маленькие тайны.

— Будучи в Иркутске, Вам не приходилось слышать о громких процессах пятнадцати — двадцати летней давности, связанных с фамилией Комарова?

— В ту пору я была еще ребенком и поэтому меня тревожили другие заботы, — Елизавета Петровна улыбнулась.

— Прошу прощения за наше внезапное вторжение, — Иван Дмитриевич поднялся со стула, — разрешите откланяться!

— Пустышка, — уже на улице перед домом произнёс Жуков.

— Может быть, — сказал Путилин, одевая шляпу.

— Вы думаете, она причастна к пропаже?

— Не знаю, — просто ответил Иван Дмитриевич, — может быть обстоятельства вынудили госпожу Крамер пойти на преступление, но возникает вопрос: для какой цели? Данное злодеяние ни на миг не приближало окончание бракоразводного дела.

— Остается только месть, — вставил тираду Михаил.

— Остается месть, — Путилин передразнил помощника, — поменьше читай Габорио с его Лекоком, тогда будешь ближе к земному, иначе больно падать с воображаемых небес.

Жуков насупился от обидных слов. Нравится ему читать, как умные сыскные разыскивают злодеев, но он же понимает, что там один вымысел, но интересно же следить, как развиваются события.

— Не таи обиду, — примирительный тон прозвучал посреди возникшей паузы, — я ж хочу, чтобы ты на шаг видел дальше преступника. Вот ныне ты слышал разговор с Елизаветой Петровной, какие чувства остались после беседы?

— Так я бы сказал, что понапраслину на нее возводят, не способна милая женщина на злодеяния.

— Ты позабыл Лукерью Егорову, когда ее же сестра убивалась по усопшей, а сама…. — Иван Дмитриевич хитро посмотрел на помощника.

— Ну то тогда, бабы из деревни, — отмахнулся Михаил, — а здесь дама из образованных и с такими невинными глазами, хоть Мадонну рисуй.

— Вот когда — нибудь такие прелестные глаза тебя и погубят, — предрек начальник.

Саженей с полста шли молча, погруженные в свое.

Михаил за неимением новых путей в розысках, витал в облаках. Вспоминая, как в подобных случаях поступали герои романов. Они всегда находили едва заметные следы, а в данном деле: секретарь то ли жулик, то ли честный человек. Нашли бы тело — одни мысли терзали голову, можно было искать того, кто свершил злодейство, а живого нашли и невредимого — другое дело, сам бы поведал о злоключениях. Так нет, что делать дальше? Одни вопросы, да и те без полных ответов.

Иван же Дмитриевич при каждом шаге стучал тростью о булыжную мостовую, сам того не слыша. В голове роились мысли, но каждая не приходила до конца, а так отрывки. Да, секретарь исчез. Следов после себя не оставил, словно сел в извозчичью коляску и в небо унесло несчастного. Небо, небо, это мысль, пронеслось в голове, паспорта, деньги, двойная жизнь. Получается, как в пошлой пиеске, когда автор не знает, чем ее окончить. А вдруг так и есть?

— Иван Дмитрич, — перебил размышления Михаил, — будем наносить визит по второму адресу.

— Непременно, — сказал Путилин, не вдумываясь в слова помощника, — непременно нанесем визит, непременно.

— Когда?

— Что? — спросил начальник сыска, словно очнувшись от забытья.

— Когда проедем с визитом по второму адресу?

— Надо, но после получения депеши от иркутского обер—полицмейстера.

— Отчего?

— Мне не хочется выслушивать пустые ответы, которые ничего не дают в нашем и без того пустом деле. Елизавета Петровна — красивая женщина, но меня больше сию минуту интересовало продвижение следствия. Пока не найдено хладное тело господина Комарова теплится надежда на благополучный исход.

— А что Вы ожидаете от иркутского ответа?

— Откровенно говоря, даже не знаю, — честно признался Путилин, — хочется хотя бы маленького следа, иначе впереди темный беспросветный тупик, — закончил речь о безрадостном окончании дела.

— Иван Дмитрич, — посетовал Миша, — я удивляюсь Вашему настроению.

— Не обращай внимания, — отмахнулся Путилин, — допекли меня циркуляры, словно ходить стоит по дорожке, проторенной там, — и он указал рукою в верх, имея в виду канцелярию обер—полицмейстера.

Жуков промолчал.

С наступившим утром пришли новые заботы. Депеша из Иркутска прибыла ровно в полдень, словно томилась в ожидании перед тем, как попасть на стол к начальнику сыскной полиции.

Путилин, прежде чем взять бумагу, положил на нее руку, словно пытался прочесть строчки, исписанные мелким почерком, с минуту посидел в задумчивости, глядя на лежащий перед ним лист.

— Так, — произнёс он, — начальнику… так…санкт — петербургской… далее… отвечая на Ваше… далее… паспорта на… выданные мещанам… были утеряны три месяца тому… это теплее… Вот Комаров Афанасий Петрович, мещанин, уроженец города Нижнеудинск, убыл в Москву для зачисления в духовную академию, паспорт выдан… Понятно.

Миша, подай—ка мне послужной список пропавшего. Так, так.

— Есть новое? — Жуков сидел на стуле, словно на иголках.

— Ознакомься, — взял протянутую бумагу и сразу же начал читать.

— Три месяца тому, — произнёс он, оторвав от нее глаза, — так наш секретарь не уезжал из столицы последние годы и похитить паспорта не мог.

— В этом — то все дело, — прищурился Путилин, — так откуда он их взял?

— Может, у растяп похищены в столице?

— Проверь, останавливались ли данные господа у нас либо в Москве.

— Иван Дмитрич, а не проверить заодно и номера банковских билетов, найденных у господина Комарова?

— Проверь, — все тем же тоном произнёс Путилин, — вот тебе паспорта, проверь не снимались ли в последние годы квартиры или нумера в гостиницах на сии фамилии. А вот номера банковских.

Михаил поднялся со стула, держа в руках документы.

— Я в адресную, потом в казначейство. Будут еще распоряжения.

— Нет, Миша, поручений больше не будет, но прошу, поторопись.

— Непременно, Иван Дмитрич, я ж понимаю…

Ответ из иркутской канцелярии попахивал отпиской, на которую так богаты канцелярии, что, мол, своих дел невпроворот, а Вы с такой мелочью. У нас прибыл этап политических преступников более опасных для устоев Империи, чем Ваш секретарь. Но многое пришлось на пользу. Да, написано на бумаге с гербом, судебный процесс был. В нем встречалась фамилия господина Комарова, но Петра Тимофеевича, и не в качестве злодея, сидевшего на скамье обвиняемых. А на свидетельской и от его показаний зависело многое. Обвинялся же господин Крутогоров в растрате казенных средств и не в малых суммах. Ныне же господин Комаров—старший держит ответ перед очами Господа нашего и спросу с него уже нет.

Кто вы, господин Комаров? — пронеслось в голове, — и как сумели стать не последним человеком в епархии?

Снова бесконечные вопросы, прибавившие новых разъяснений и требующие детального разъяснения, снова размышления об пропавшем господине, этом, будь он не ладен, секретаре Духовной Консистории.

К вечерней зорьке явился Михаил, сияющий, словно начищенный до зеркального блеска самовар.

— Были наши растяпы в Санкт—Петербурге, и в это же время заявили о пропаже паспортов. Проживали, между прочим, на Невском в дорогой гостинице, — помощник умолк, заставляя Ивана Дмитриевича задавать новые вопросы

— Михаил, — прикрикнул на Жукова в нетерпении Путилин, — да не тяни, черт окаянный.

— Были растяпы на приеме у секретаря, но с какими просьбами помощнику господина Комарова не ведомо.

— Так, — подытожил начальник сыска, — мы обращались в Консисторию для составления списков уволенных и задержанных бракоразводных дел, а лишившиеся паспортов попадают в третий разряд — простых посетителей. Н—да, незадача.

— но мы же знаем, что лишились документов они здесь, в столице, а это говорит, что консисторский секретарь мог приложить к пропаже руку.

— Мог — то мог, но к чему? — Иван Дмитриевич с недоуменным видом взял в руку лист бумаги, повертел и положил на стол. — На мошенника Афанасий Петрович не походит, такая карьера. Не каждый удосужуется в тридцать четыре подняться на столь высокую ступень. Но для чего красть документы? — Остановил речь и в удивлении добавил, — ведь зачем — то ему понадобились паспорта?

— А может быть господин Комаров не Комаров вовсе?

— Ответить на твой вопрос могу категорично, ибо неоднократно ломал голову. Если посмотреть, что из Иркутска отбыл юноша Афанасий, а в Москву прибыл уже другой с паспортом Комарова, то возникает преграда в виде знакомых, что за это время могли в нем разоблачить самозванца.

— Может он сторонился приехавших из Иркутской губернии?

— Мог, но его родной край неблизкий, но даже эти, растяпы, пошли на прием к земляку. Губернский городок небольшой и по этой причине, я думаю, знали друг друга, тем более отец нашего пропавшего был не последним человеком в губернии и его сына могли знать многие.

— Конечно, исключать нельзя, — задумчиво произнёс Михаил, — но меня беспокоят паспорта и деньги. А не соизволили оставить их ему в залог?

— Да, — улыбнулся Путилин, — и тут же заявили в полицию об их пропаже?

— Я не прав.

— Знаю, а теперь давай вместе помыслим.

— Я всегда.

— Что же у нас, мил человек, получается? — начал Иван Дмитриевич. — Жил — был на свете чиновник, стоящий в епархии не на последнем месте. Добился поста через труд и рвение, прослыл стойким в решении вопросов. То, что самую малость замкнут, так это не повод подозревать его в злоумышлении, да и то, что в близких отношениях с приходящей прислугой, грех, но, как сказал Спаситель, кто у нас без греха? Далее следуют злополучные паспорта и деньги. Да что с номерами банковских билетов?

— Увы, — посетовал Михаил, — к сожалению, отследить не представилось возможным.

— Хорошо, перейдем к дальнейшим рассуждениям. Деньги скопил наш секретарь.

— Не возражаю.

— Паспорта? А не подброшены ли они?

— С какой целью? — неподдельное удивление читалось на лице Жукова.

— Может надо начать с этого, — Путилин постучал пальцем по столу, — к этому рассуждению меня подталкивает и иркутская депеша. Тебе так не кажется?

— Честно говоря, — осторожно произнёс Михаил, — я склоняюсь к противуположенному мнению.

— Позвольте полюбопытствовать, на чем же оно основано?

— Ну не верю я духовному ведомству, — после некоторого молчания сказал помощник.

— Михаил, — Иван Дмитриевич тяжело вздохнул, — ты молод и тебе простительны такие суждения, но, как сотруднику сыскной полиции, тебе этих слов простить нельзя. Ты в первую очередь должен, — Путилин выделил последнее слово, — руководствоваться не охватившими тебя чувствами или неприязнью к людям, встречающимся в расследовании, а чистым соображением, основанным на узнанном, увиденном и найденном. В данном случае на чиновнике нет пятен, ну кроме, ежели шалостей с домработницей, а в остальном он выполнял свои обязанности, как ему подсказывала совесть.

— Сомнительно.

— Не думаю, мои мысли основаны на имеющихся показаниях и документах. А твои?

После некоторого раздумья Михаил сказал:

— Вы правы, мои зиждутся исключительно на неприязни к данному господину.

— То—то. В конечном итоге мы имеем, — Иван Дмитриевич качнул головой из стороны в сторону, словно взвешивая слова, что хотел произнёсти, — как не смешно звучит, заговор с целью опорочить чиновника Духовной Консистории, не дающего ходу каким—то делам.

— Бракоразводным? — подхватил Жуков и брови взлетели вверх.

— Такой поворот вполне может быть.

— Но где же секретарь?

— Это—то мы с тобой и пытаемся выяснить, — Путилин поднял бумаги в поисках списка, написанного помощником господина Комарова, — что некоторых из упомянутых людей сблизило затягивание семейных дел и поэтому они могли сговорится и подстроить козни нашему приверженному принципам сохранения семейного очага чиновнику. Могли?

— Не исключено.

— Вот когда мы выясним, круг лиц, причастных к сему заговору, мы сможем выяснить, куда господина секретаря увезли.

— Вы думаете, его так запросто похитили у самых дверей Консистории?

Иван Дмитриевич вместо ответа пожал плечами, мол, додумывай сам, чай голова должна служить не только для носки картуза, а для более важных дел, требующих пошевелить мозгами.

— Тогда я не понимаю, — Михаил выглядел недоуменным, открытым взглядом вглядываясь в лицо начальника, — ну подбросили паспорта и что здесь крамольного?

— Не скажи, — Иван Дмитриевич подпер рукою щеку, — в сочетании с исчезновением да с деньгами…

— Но он—то исчез без них?

— Да, без них, — тем же тоном произнёс Путилин, — но допусти такую возможность, что наши святоши не стали выносить сор из избы, а замяли дело, будто его и не было. Какие возникли у них мысли? Молчишь? То—то. Мы с тобой хотим докопаться до истины, а Афанасия Петровича сослали бы в какой—нибудь приход на Камчатке или Сибири, чтобы не вскрылось что—нибудь неприятное, имеющее возможность нанести вред церковному ведомству, как говорится, с глаз долой и вся недолга.

— И то правда, — деваться от доводов начальника было некуда и Миша согласился.

— С чего на твой взгляд стоит начинать? — щека продолжала покоится на руке, только над переносицей появилась складка.

— Вы же сами сказали — со списка.

— Начинай.

Жуков поднес кулак к губам, несколько раз кашлянул, словно оратор на трибуне.

— Мне кажется, — скомкал слова в нерешительности, потом осипшим голосом продолжил, — может надо начать с тех, кому надо завершить бракоразводное дело незамедлительно, скажем до отъезда в другие края либо для вступления в повторный брак.

— Замечательно, — похвалил помощника Путилин, — и поэтому ты со списком возвращаешься в Духовную Консисторию и уточняешь об этих людях все, что сможет поведать секретарский помощник. Если же он мало чем сможет помочь, то уточни, кто из списка, — он потряс бумагой, — с особым рвением пытался обойти господина Комарова, нанося визиты вышестоящим духовным лицам. Это будет наш первый шаг. Ты понял.

— Так точно, — просиял Миша, вскочив неловко со стула и так же неумело, но подражая военным, поднес руку к голове, — разрешите выполнять?

— Ступай да поживее, — отмахнулся от помощника Иван Дмитриевич.

Жуков доводил до истерического состояния помощника господина Комарова своими повторяющимися вопросами о том или ином семействе. Что подвигло их на разрыв отношений? Кто из них ходил с жалобами на ретивого чиновника? Какими карами грозили секретарю за задержку дела? Какими подношениями пытались купить? Но в конечном итоге добился желаемого и с радостным чувством, с бумагою, которая казалось жгла карман, погонял извозчика за медлительность езды, хотя прохожие шарахались в сторону от боязни попасть под колеса мчащейся коляски.

Иван же Дмитриевич ноначалу с четверть часа сидел за своим столом, перечитывая раз за разом список. После каждой фамилии отводил к окну взгляд, словно там была разгадка на интересующие его вопросы. Вновь возвращался к бумаге, которая невольно притягивала к себе. Когда же почувствовал усталость в глазах, вызвал дежурного чиновника, интересуясь рапортами и вновь пришедшими циркулярами, которых то ли к счастью, то ли к сожалению не оказалось. Прошелся по этажу, здороваясь со своими сотрудниками, потом вернулся к себе в кабинет, встал у окна, наблюдая за суетой на улице, в ожидании помощника.

Дверь с едва слышным скрипом отворилась, и в небольшую щель протиснулся Михаил с сияющей улыбкой на уставшем от общения с помощником Афанасия Петровича лице.

Путилин повернул на скрип голову и укоризненно покачал, напоминая помощнику, что не плохо бы было поначалу постучать. В прочем непорядок, хотя на привычку Михаила, заходить без стука, уже давно махнул рукой, не стоило переучивать.

— Иван Дмитрич, — по лицу было видно, что возвернулся не с пустыми руками, тем более, как не пытается спрятать лукавую улыбку, ничего не выходит, — я… — хотел пошутить по поводу поездки в Духовную Консисторию, но осекся под пристальным взглядом начальника. — Иван Дмитрич, кое—что удалось разузнать, — за миг стал серьезным.

— Докладывай, — повернулся Путилин и направился к своему любимому креслу, который скрипнул под тяжестью начальника сыска, — слушаю, Миша.

Жуков достал из кармана записную книжицу, в которую заносил самое примечательное и важное, раскрыл на нужной странице, приготовился к обстоятельному разговору об узнанном от духовных лиц.

— Миша, — произнёс Иван Дмитриевич, сбивая с толку помощника, чтобы тот привел в порядок мысли и начал с главного, а не расползался, перескакивая с места на место, как бывало, когда от избытка накопившегося по розыскным делам терял нить рассказа и в конце концов погрязал в дебрях слов, и надолго замолкал, приводя мысли в порядок. Для этой цели Путилин нашел выход и прежде, чем приступать к выслушиванию отчета, давал Жукову маленькое поручение. — Вот то, пока ты не начал свою повесть, я с большим удовольствием выпил бы стакан горячего чая. Не сочти за труд, распорядись, чтобы нам принесли.

— Сию минуту, — вскочил помощник, оставив раскрытой книжицу на столе.

Через некоторое время Михаил воротился, держа в каждой руке по чашке крепкозаваренного чая и подслащенного двумя ложками, как нравилось Путилину.

Иван Дмитриевич отхлебнул глоток обжигающей жидкости и только тогда произнёс.

— Что, Михаил Силантич, готов к повествованию? Не будешь словесно частить?

— Так точно, Иван Дмитрич, — потупился Жуков, положив руки на колени. Потом потянулся к книжице, — меня заинтересовали в списке три фамилии, — взглянул на начальника.

— Фамилии потом, чем привлекли твое внимание?

— Своей неуемным стремлением завершить бракоразводные дела в кратчайшие сроки, но наш пропавший секретарь, словно каменная скала, стоял на своем и тормозил их продвижение к заветной цели. Вот эти господа, где только не побывали на аудиенциях, дошли до самого обер—прокурора, но тот, сослался на то, что решение данного вопроса находится в ведении Духовной Консистории, не дал делам ход, а оставил решение на милость господина Комарова. И такое положение длится почти что год.

— Да, крепок духом Афанасий Петрович, раз выдержал годовалую осаду.

— Не только крепок, но и отписал обер—прокурору письмо с изложением своего видения семейных уз и тот в свою очередь согласился с доводами, приведенными секретарем.

— Что было далее?

— Как ни странно, но жалобщики месяца два тому успокоились, и их не было ни слышно, ни видно, словно смирились со своей участью.

— Тогда же пропали паспорта у комаровских земляков, — дополнил слова помощника Путилин.

— Мне тоже пришли в голову те же мысли.

— Насколько богаты наши жалобщики?

— Достаточно, что подкинутая сумма не особо облегчила их карманы.

— Хорошо, Михаил Силантич, получи—ка, голуба моя, новое задание. Тебе предстоит узнать адреса…

Жуков с улыбкой протянул своему начальнику книжицу, открытую на странице, где были мелким почерком под нумерами прописаны адреса.

— Молодец, тогда мне необходимо знать, все ли из них находятся в Петербурге?

— Разрешите, Иван Дмитрич, Вас покинуть для исполнения поручения?

— Дак я тебя и не задерживаю.

Михаил в веселом расположении быстрым шагом покинул кабинет.

— Вот и все, — пронеслось в голове у начальника сыскной полиции, — кажется у клубка остался один кончик. Бедный, бедный секретарь, хотя, что ж я его жалею, каждый страдает, как наш Спаситель, за свои убеждения. Люди, какие б ни были, всегда остаются людьми. К каждому из них можно подобрать ключик, даже к самому закоренелому душегубу, а господин Комаров возомнил себя человеком, скрепляющим семейные узы посредством воспрепятствования и затягивания бракоразводных дел. Да, не могу не согласится, он стоит на страже духовного, но каждого надо рассматривать в отдельности, ведь жизнь часто подставляет ногу, а при падении не всегда успеваешь подстелить соломки. Вот взять хотя бы Серафима Никитского, образованный человек, Университетский курс философии прослушал, книгу даже написал, казалось бы радуйся жизни, ан нет сколько он крови попортил, пока не вывели его на чистую воду. Но в нынешнем деле просто все получается, как то нескладно. Похитили секретаря, можно подумать заманили за город и заперли в доме, чтобы он из—под замка не мог шагу ступить. Пока Миша занят делом, проверю я одну мыслишку, как заноза вонзилась фраза в голову.

На извозчичьей коляске быстро добрался до Консистории, хотя казалось, что плетется не резвый конь, а кляча, едва передвигавшая копыта по булыжной мостовой. Привратник с важным видом прохаживался у входа, завидев Ивана Дмитриевича, он ничуть не удивился, а наклонил с почтением голову, словно давно ждал повторного визита начальника сыскной полиции.

— Чем могу быть полезен? — без излишнего лебезения, но с каким—то достоинством произнёс он.

— Вот что, голубчик, — Путилин на миг остановился, прикусив нижнюю губу, — будь любезен, вспомни еще раз то утро, когда господин Комаров в последний раз подъехал ко входу к месту службы.

— Вашество, — приложил руку к груди, — я тогда Вам все поведал, что сохранила моя память, ничего нового к сожалению добавить не могу.

— Все же попробуй припомнить тот миг, когда Афанасия Петровича окликнула женщина в черном, — спросил Иван Дмитриевич.

— Хорошо, попробую, в то утро они еще сконфузились от окрика.

— Это понятно, но дама ничего ему не показывала?

— Не понимаю, 1.

— Дама ничего ему не передавала?

— Нет, — с уверенностью отрезал привратник, потом в его глазах мелькнула искра сомнения, он задумался, пощипывая бороду, — хотя постойте, — пальцем водил по губам, — постойте, а ведь Вы совершенно правы, господин Путилин, как же я не заметил. Дама достала из маленького ридикюля какой—то листок, протянула ему, Афанасий Петрович прочел и только после этого сел в коляску.

— Ошибки быть не может? Ничего не путаешь?

— Нет, нет, господин Путилин, я явственно вижу сию картину, ведь Афанасий Петрович стоял вот так, — привратник поворотился, показывая, как стоял в утро исчезновения секретарь Духовной Консистории, — правым боком ко мне.

— Больше ничего примечательного не припоминаешь? — еще раз задал вопрос начальник сыскной полиции. — Мне важна всякая мелочь.

— Ей Богу, — привратник перекрестился, — Вашество, не помню, — и покачал головою, ну, ей Богу, не помню да и добавить больше ничего не могу.

— И на том благодарствую, — Иван Дмитриевич скривил губы в вымученной улыбке и пошел быстрой походкой, стуча тростью по камням мостовой, к ожидавшей его извозчичьей коляске. Всю дорогу чертил правою рукою перед собою какие—то непонятные воздушные знаки, иногда резко перечеркивая и только изредка приподнимались брови, чтобы вновь нахмурится, сводя их к переносице. Ничто не могло отвлечь Путилина от тревожащих мыслей.

Медленным шагом, не обращая внимания на дежурного чиновника, Иван Дмитриевич прошел к лестнице и, держась правою рукою за перила, начал подниматься. Мыслей было много, но все какие—то скоротечные, словно искры вылетавшие мотыльками из яркого костра.

Кабинет встретил пустотою и безразличным взглядом Государя, на который Путилин ответил разведенными руками, мол, простите, Ваше Величество, делаю вопреки всему, что в моих силах, и лелею надежду — завершить сие непростое дело. Как бывало всегда, подошел к окну и посмотрел вниз на неширокую улицу, наполненную городским несмолкающим шумом. Там простоял с четверть часа, переваливаясь с пяток на носки, отбросив прочь тревожившее его в данное мгновение.

Когда за спиною скрипнула дверь, Иван Дмитриевич не обернулся, ибо пребывал в полной уверенности, что неуемный помощник, никак не отучится от вредной привычки входить без стука, вернулся с хорошими вестями и расследование близится к завершению.

— На щите иль со щитом? — повернул Путилин голову, с потаенной надеждой смотря в глаза Михаила, на лице которого сквозь маску смущения проступали черты довольства выполненным поручением.

— Не скажу, что обладаю полной картиной, но некоторые сведения имеются, — Жуков остановился у стола, поглядывая на стул.

— Присаживайся, голубчик, присаживайся, — Иван Дмитриевич понял усталый взгляд помощника, — небось намаялся, бедолага, бегая по городу.

— Не скажу, Иван Дмитрич, что Вы не правы, — произнёс Михаил, шумно опускаясь на стул, — но маленько гудение в ногах присутствует, словно уж не мои.

— Ладно, о себе поведаешь потом, — Путилин быстрым шагом пересек кабинет, присел в кресло, наклонившись вперед и облокотившись руками о столешницу, — не томи, докладывай.

Миша жеманно повел плечами.

— Да в общем докладывать — то не о чем.

— Как так? — вскинул брови начальник сыскной полиции.

— Все интересующие нас лица в городе, разве что за исключением Сергея Павловича Новосельцева, да и тот за городом, в своем доме в Сестрорецке.

— Хорошие новости, хорошие. Вот что, голубчик, отправляйся—ка к ним и пригласи их прибыть ко мне, — Иван Дмитриевич перехватил удивленно—уставший взгляд помощника, — хорошо, придется мне самому нанести визиты нашим подозреваемым. Адреса, — протянул руку.

Некоторое время Путилин пребывал в задумчивости, потом придвинул к себе стопку бумаги, где в углу значилась надпись отпечатанная в типографии «Министерство Внутренних Дел». Размашистым почерком написал десяток слов и поставил свою подпись.

— Так, Миша, убирай усталость подальше в карман, бери коляску и развези—ка господам сии приглашения, — пригрозил пальцем, — вручи лично в сиятельные руки, лично, — повторил начальник сыска.

Сам же снова подошел к окну.

— Иван Дмитрич, — окликнул Путилина, поднимающегося по лестнице помощник.

Начальник сыскной полиции остановился в ожидании, когда подойдет Жуков, — все оповещены, лично каждому из них вручил приглашение.

— Молодец, — Путилин продолжил подниматься, — как они восприняли бумаги?

— У меня складывалось впечатление, что не были удивлены моим приходом, даже некоторые из них испытали какое—то облегчение, словно с себя сняли непосильную ношу.

— А Новосельцев?

— Я был удивлен, когда его жена взялась переслать приглашение.

— Ничего удивительного, — Иван Дмитриевич остановился на площадке, — завтра, надеюсь, прояснится ситуация с исчезновением нашего героя.

— Ваша правда.

Ровно через час после разговора на лестнице в дверь постучал дежурный чиновник.

— Иван Дмитриевич, — с порога начал он, — к Вам посыльный от графини Прозоровской с приватной просьбой.

— Зови.

Вошел средних лет мужчина с коротко постриженной бородой и в отутюженном костюме, он смущенно посмотрел на Путилина.

— Прошу прощения, Ваше Превосходительство, но мне поручено поговорить с Вами без свидетелей.

— Вы свободны, — обратился к чиновнику и добавил, глядя на Жукова, — приготовь чаю. — Потом повернул голову к посетителю, — я к Вашим услугам. — тот достал из внутреннего кармана пиджака длинный конверт синего цвета и, молча, протянул хозяину кабинета.

Иван Дмитриевич достал из конверта лист плотной бумаги, развернул. В верхней части красовался замысловатый герб.

«Господин Путилин!

Я удивлена полученным приглашением и мне не хотелось бы появляться в полицейском отделении, афишируя свой приход. Если возможно сохранить инкогнито, прошу вас посетить мой дом сегодня в семь часов по полудни.»

Внизу красовалась размашистая подпись.

Начальник сыскной полиции оторвал взгляд от листа бумаги и произнёс, адресуя посыльному.

— Передайте графине, я непременно воспользуюсь ее предложением.

Посыльный наклонил голову, показывая, что передаст в точности слова Путилина, и вслед за этим вышел.

Когда снова вошел Жуков, то увидел сидящего за столом Путилина, опершегося подбородком о руки.

— Сегодня мы приглашены к графине Прозоровской.

— К Прозоровской? — изумился помощник.

— Так точно, — отрапортовал начальник, — к незабвенной графине Прозоровской, являющейся одной из подозреваемых. Так что будь любезен, приготовь костюм к аудиенции.

Ровно в семь Путилин и Жуков вошли в трехэтажный дом на… улице.

— Голубчик, — произнёс Иван Дмитриевич, протягивая швейцару цилиндр и трость, — доложи графине, что прибыл господин Путилин.

— Мне приказано Вас проводить.

— Выполняй поручение.

В гостиной, в которую был препровожден начальник сыскной полиции и его помощник, было светло, множество свечей освещали каждый закуток. В креслах сидели дамы — хозяйка графиня Прозоровская, в сиреневого цвета платье с пышной прической, рядом Глафира Нистратовна Новосельцева, пока еще жена промышленника, владельца многомиллионного состояния. В третьем с длинной папиросой в руке Ирина Мельникова, самая молодая, но уже претендующая на разрыв семейных отношений после нескольких лет замужества.

— Дамы, — Путилин галантно наклонил голову, приложив правую руку к груди, при этом смущенно улыбнулся, — и господа! — мужчины стояли вместе, бросая настороженные взгляды на начальника сыскной полиции. — Чрезвычайные обстоятельства принудили меня просить у Вас аудиенции для решения весьма щекотливого вопроса, который, поверьте, мне не хотелось выносить на суд общественного мнения.

— Nous avons besoin de cette limier? (Что от нас нужно этой ищейке?) — произнёс граф Прозоровский, выпуская дым изо рта.

— Graf, plus silencieux. Laissez—nous commencer; entendre le limier. (Граф, потише. Давайте для начала послушаем эту ищейку). — Сказал Сергей Павлович и обратился к Ивану Дмитриевичу, — и чем, милостливый государь, мы обязаны столь экстравагантной встрече.

— Позвольте у Вас полюбопытствовать, — Путилин обвел присутствующих взглядом, — насколько я осведомлен все вы собрались разорвать семейные узы?

— Это, господин полицейский, не Ваше дело, — раздраженным тоном произнёс Новосельцев.

— Да, я прошу простить за вторжение в интимную сторону ваших отношений, но речь идет о судьбе некоего господина, который препятствовал вашему счастью.

— К Вашему сведению, — граф Прозоровский пронзил Путилина заинтересованным взглядом, — у каждого из нас хватает недоброжелателей. Так о ком из них идет речь?

— О господине Комарове, — Иван Дмитриевич старался каждого окинуть взглядом, стараясь угадать охватившие присутствующих чувства.

— Боже мой, — наигранно воскликнула госпожа Новосельцева, — что же случилось с вышеуказанным господином?

Ни у кого ни лице не промелькнула искра заинтересованности судьбой секретаря Духовной Консистории.

— Он пропал, — без всякой интонации произнёс Путилин.

— Пропал? — повторила Глафира Нистратовна, а у самой промелькнули в глазах озорные искорки.

— Увы, пропал, — начальник сыскной полиции развел руками, — приехал, видите ли, к месту службы и подле самых дверей, взял и пропал, как нос господина Ковалева.

— Простите, чей нос? — нахмурил лоб господин Новосельцев.

— Серж, — повысила голос Глафира Нистратовна, по всей видимости привыкшая одергивать своего не очень образованного мужа, как иногда говорила своим наперсницам. То только сжал в раздражении губы.

— В одно прекрасное утро проснувшийся майор Ковалев, — Иван Дмитриевич смотрел только на Новосельцева, — обнаружил, что его собственный нос исчез и начал жить своей жизнью, так повествуется в сочинении литератора Гоголя.

— Как я полагаю, — граф Прозоровский перебил Путилина, — вы пришли не рассказывать нам о сочинениях литераторов, а с более определенной целью.

— Совершенно верно, — наклонил голову в знак согласия, — у меня совершенно другие цели.

— Мы вас слушаем и давайте без предисловий.

— Без предисловий, так без предисловий, — умолк на минуту, — я спрашиваю у вас всех: зачем вы похитили господина Комарова?

— Что себе позволяет этот господин? — в раздражении произнёс граф.

— Он выполняет свою работу, — и уже по—русски обратился к Путилину, — и у вас есть основания для таких чудовищных предположений?

— Некоторые существуют.

— Предъявите и нам.

— В то злосчастное утро, когда секретарь исчез, не вы ли, госпожа Мельникова, — он поворотил взгляд к Ирине, — в черном платье и вуалью на лице поджидали Комарова у дверей Духовной Консистории? Не вы ли? — ее щеки покрылись румянцем, она хотела что—то произнёсти, но Путилин остановил ее жестом и продолжил, — я не знаю, под каким предлогом вам удалось предложить сесть в коляску, но увезли его вы. Так?

Ирина молчала.

— Это переходит все границы приличия, — прошипел господин Мельников, — врываетесь и сюда и бросаете нам необоснованные обвинения.

— Мишель, успокойтесь, — произнёс Новосельцев, — это только лишь слова.

— Хорошо, — Мельников присел на стул, — продолжайте свою прелюбопытнейшую историю. Продолжайте.

— Извините. господа, — Иван Дмитриевич заложил руки за спину, — но я пришел к вам не как чиновник сыскной полиции, а как частное лицо. Мне не хотелось выносить данное происшествие на суд общественного мнения, тем более, что я уверен: господин Комаров находится в добром здравии. Не так ли, господин Новосельцев?

Тот ничего не ответил, только сжал пальцы так, что они хрустнули в наступившей тишине.

— Его можно разыскать в вашем доме в Сестрорецке, не так ли? Не делать же мне там обыск? Тем более это влечет вынесение данного дела на суд прокурора.

Желваки играли на скулах Сергея Павловича.

— Господа!

— Да, этот подлец у меня, — перебил Путилина осипшим голосом Новосельцев.

— Серж, что ты творишь? — попытался образумить граф Сергея Павловича, тот только отмахнулся.

— Господа, я надеюсь сегодня же ночью чиновник Консистории вернется в свою квартиру и вы полюбовно решите связанные с его самовольным заключением вопросы.

— А если нет?

— Мне не хотелось бы доводить дело до судебных властей и раздувать скандал.

— Разве наше дело наказуемо? — с удивлением произнёс граф Прозоровский.

— Не хочу вас огорчать, Ваше Сиятельство, но ваши действия попадают под действие статьи тясяча пятсот сороковой статье Уложения о наказаниях.

— Serge, mais vous avez dit le contraire? (Серж, но ты же утверждал обратное?)

Новосельцев вместо ответа отвернулся к окну.

— Господа, я понимаю ваше негодование действиями секретаря, но не надо же опускаться до уровня разбойников, тем более, что положение в обществе обязывает вас к более разумным решениям.

— Перестаньте, господин полицейский, этот подлец откладывал решение по нашим бракоразводным делам только по причине наших состояний.

— Я думаю, что полученный урок пойдет на пользу духовному чиновнику, и искренне надеюсь, что и вы вынесете из него определенные выводы.

— Вы правы, мы поступили глупо, — глухо прозвучал голос графини Прозоровской.

— J’esp; re que cette affaire se terminera heureusement pour tous les (Надеюсь, что данное дело завершится благополучно для всех), — с улыбкой на губах произнёс Путилин на французском языке, — pour ce permis de tirer sa r; v; rence (а за сим разрешите откланяться).

Смутился только граф Прозоровский, не ожидавший от сыскного таких познаний.

Некоторое время шли молча.

— Иван Дмитрич, а когда Вы заподозрили неладное в деле? — спросил уже на лестнице Михаил.

— Первые сомнения меня посетили, когда я нашел в бюро паспорта. Напоминало, что кто—то прямо таки желал, чтобы они были обнаружены не кем — то, а именно мною, начальником сыскной полиции, чтобы отправить розыски по ложному следу и на первых порах это действительно удалось. Я бросился, словно борзая, учуяв добычу.

— А я был уверен в виновности господина Комарова, больно все складывалось не в его сторону, ведь паспорта, деньги, притом уклончивый ответ из иркутской губернии.

— Нет, у меня все стало в обратную сторону, ответ из губернаторской канцелярии добавил немного ясности, а паспорта и деньги подброшены, тем более для этих господ сумма была отнюдь невелика.

— Н—да.

— Из губернаторской канцелярии не хотели выносить сор из избы, там в деле не все обстоит законно и поэтому в своем донесении они уклончиво касались щекотливой темы — дела его отца.

— Для чего эти господа похитили секретаря?

— Просто не нашли ничего лучшего, чем похищение и хотели выставить господина Комарова в нехорошем цвете, а когда увезли его в Сестрорецк, в головах наступило прояснение и не знали, как им поступить дальше.

— А как они его удерживали? Силой?

— Нет, думаю, опаивали маковым отваром, а может и иным сонным зельем. Он и спал эти дни, не подозревая об интриге округ его имени.

— Иван Дмитрич, а я бы не догадался об отваре. Но господа—то…

— Ты же видел облегчение, скользнувшее по их лицам.

— Я не пойму, Иван Дмитрич, как вы догадались, что именно Мельникова была той дамой в черном?

— Ну, Миша, внимательнее надо быть. Швейцар говорил о высокой даме. Так?

— Так, но все дамы сидели?

— Совершенно верно, сидели на одинаковых креслах, а кто из них был выше?

— Но прически?

— Внимательность развивай, господин Жуков, внимательность.

— Вы думаете, все окончится благополучно?

— Я уверен в этом, том более господа полюбовно решат вопрос с пропавшим чиновником.