Петербургский сыск. 1874 – 1883

Игорь Москвин

Нет в истории времени, когда один человек не строил бы преступных планов, а второй пытался если не помешать, то хотя бы найти преступника, чтобы воздать последнему по заслугам. Так и Сыскная Полиция Российской Империи стояла на переднем крае борьбы.

Газетная статья. 1874 год

День с утра не задался, это не считая того, что начальник сыскной полиции Путилин целую ночь вертелся с боку на бок, словно детская юла. Сон не шёл, только под сереющий рассвет провалился в забытье, но тут же был разбужен домохозяйкой Глашей, которой сам же велел.

Потом, потянувшись за вчерашним номером «Санкт—Петербургского вестника», задел любимую чашку рукавом халата и она разлетелась осколками по полу, хорошо, что была пуста.

Пришлось пройтись, почти что, до Петропавловской крепости, пока не изловил извозчика. Складывалось впечатление, что они исчезли с улиц в столице.

Уже в кабинете начав просматривать журнал приключений, составленный из рапортов приставов о случившихся в Санкт — Петербурге преступлений за прошедший день, внезапно разболелась голова. Да так, что пришлось отложить в сторону документы, чтобы позже вернуться к чтению. Именно в этот час дежурный чиновник доложил о приходе адъютанта градоначальника, не посыльного, а именно, адъютанта. В редких случаях недовольства Федора Федоровича за начальником сыска посылался поручик Степанцов, стройный молодой человек, получивший должность благодаря протекции дяди, действительного тайного советника, бывшего членом Государственного совета. Маленькие усики на холеном породистом лице подрагивали от раздражения. Видимо, и ему досталось от генерала Трепова.

— Фёдор Фёдорович просят прибыть вас, — не поздоровавшись, произнёс охрипшим голосом поручик.

— Господин Путилин, — доложил Степанцов.

Градоначальник сперва сжал губы в тонкую полоску, поморщился и что—то пробурчал.

Адъютант распахнул дверь, приглашая начальника сыскного отделения в кабинет.

Иван Дмитриевич на негнущихся ногах шагнул вперёд, сделал несколько шагов и остановился, вытянув руки вдоль тела. Позади бесшумно закрылась дверь.

Генерал—адъютант Трепов поднялся с места, что бывало крайне редко, и исключительно, когда градоначальник крайне недоволен вызванным на аудиенцию

Фёдор Фёдорович заложил руки за спину, прошёлся по наборному паркету, скрипнув сапогами. Подошёл к окну, устремив взгляд на Большую Морскую улицу, и не поворачиваясь, произнёс голосом, в котором звучали нотки раздражения и обиды.

— Господин Путилин, почему о преступлениях в столице я должен узнавать из газет?

Иван Дмитриевич опешил и не нашёлся, что сказать.

— На столе газета, прочтите заметку «Кража, оставшиаяся безо всякого внимания».

Начальник сыскной полиции подошёл к столу и взял газету в руки, но никак не мог начать чтение, буковки плясали и расплывались, словно шаловливые дети.

«Кража, оставшаяся безо всякого внимания.

Складывается впечатление, что жизнь простых граждан не интересна нашим столичным властях. Видимо, они заняты только важными делами — писанием отчётов, циркуляров, депеш. На остальное не хватает времени, ведь обижен простой чиновник, всего лишь помощник Управляющего Временной Ревизионной Комиссии Государственного контроля. Если бы он был не коллежским советником, а хотя бы тайным или на худой случай статским, то полицейские власти нашего города занялись бы делом.

Итак, 5 августа помощник Управляющего Временной Ревизионной Комиссии Государственного контроля коллежский советник Николай Иванович Даудель устроил приём в честь дня рождения дочери Марии. Среди приглашённых присутствовало много сослуживцев и прочей чиновничьей публики, для развлечения которых был ангажирован хор и оркестр.

Николай Иванович решил сделать семье праздник, который, к великому сожалению устроившего, кончился трагедией. Да, именно, трагедией. Не подумайте, что пролилась невинная кровь, жена чиновника лишилась драгоценностей, доставшихся в наследство.

Дело было так. Госпожа Даудель решила переодеть платье, ведь не всегда выпадает такая возможность продемонстрировать свой гардероб, ибо не так часто коллежский советник принимает в своём доме гостей. При этом Елизавета Петровна сняла с себя драгоценности, которых по словам хозяйки было на шестьдесят тысяч рублей, одно лишь колье с алмазами и рубинами стоило более сорока тысяч.

Переодевшись госпожа Даудель вспомнила, что не заперла драгоценности в ящик стола и тут же воротилась в комнату. Каково было изумление хозяйки, когда она увидела, что все драгоценности, вплоть до старинного потертого от времени серебряного колечка, исчезли.

Госпожа Даудель переодевалась одна, не привлекая прислуги, так как они были заняты гостями. В комнату никто не заходил, так как в нее вела только одна дверь, которая находилась на виду.

Хозяйка подняла тревогу, но все усилия к поиску драгоценностей ничего не дали. Из столовой никто не мог войти в комнату незамеченным и поэтому никто из гостей обвинен быть не мог, но тем не менее гости сами выразили желание, чтобы их обыскали. Только после этого в комнатах прислуги провели тщательный обыск, но, увы, так ничего и не нашли.

Но самое удивительное, что чины полиции, вызванные бедным чиновником, на место дерзкого преступления, так и не явились.

Конечно, коллежский советник, хотя и дворянин, но человек небольшого достатка, может быть, с этим связано нежелание полиции заниматься таким делом.

И зачем нам в городе градоначальник, который не может управлять подчинёнными ему полицейскими участками и частями?

Надеемся, что справедливость восторжествует в столице и мы увидим, что полиция поставлена защищать всех граждан от посягательств преступных элементов не только на наши жизни, но и на наше имущество».

Путилин бесшумно положил газету на край стола.

Градоначальник играл желваками, щёки побледнели, а глаза сощурились, словно у удава.

— Господин Путилин, я знаю о хорошем отношении к вам Государя, но позвольте полюбопытствовать, почему, я должен о преступлениях в столице узнавать из газет?

Иван Дмитриевич судорожно вспоминал, не пропустил ли он чего в журнале происшествий. Да, нет, вообще фамилия Даудель не упоминалась. Он бы точно ее запомнил. И ко всему прочему, сыскная полиция всегда выезжает по вызову приставов, но об этом начальник сыска не упомянул.

— Чтобы завтра, я повторяю, завтра, преступник был найден и господину, — градоначальник подошёл к столу, заглянул в газету, — господину Дауделю принесли нижайшие извинения и пропавшие драгоценности. Я более вас не задерживаю.

Путилин вышел из кабинета и только в приёмной вытер со лба, выступивший холодный пот. Начальник сыска робел в присутствии генерала Трепова, язык прилипал к нёбу и не мог вымолвить ни слова, словно нашкодивший ученик младших гимназических классов.

В сыскное отделение Путилин воротился не то, чтобы в плохом настроении, но близком к оному. Понапраслина всегда вызывает отторжение, особенно от стоящего ступенью выше начальства, которому вроде бы и надо высказать возражение в ответ, но боязно.

Поднимаясь по лестнице, Иван Дмитриевич встретил помощника Жукова, спешившего куда—то по поручению.

— На ловца и зверь бежит, — Путилин остановил на ходу поздоровшегося Мишу, — зайди ко мне.

— Иван Дмитриевич, — начал было Жуков.

— Все дела в сторону, — твёрдым голосом произнёс Путилин.

— Так точно, — вытянулся помощник, пародируя военного.

Начальник сыска только покачал головой и направился в кабинет, где не снимая верхнего платья, раскрыл шкап, достал справочную книгу по Санкт—Петербургу и начал листать.

«Коллежский советник Николай Иванович Даудель, помощник Управляющего Временной Ревизионной Комиссии Государственного контроля, в чине с 6 сентября 1868 года, в настоящей должности со 2 сентября 1872 года, Кавалер орденов Св. Анны, 2 и 3 степени, Св. Станислава 2 степени с Императорской короной, имеет знак отличия непорочной службы за XV лет, православный, дворянин»

В другой справочной книге Путилин узнал, что господин Даудель имеет родовое имение в Лифляндской губернии, сына четырнадцати и дочь шестнадцати лет, проживает на Гончарной улице в собственном доме, но нигде не было сказано, что дом заложен и чтобы выплатить за него деньги, госпожа Даудель в последний раз надела драгоценности, чтобы на следующий день с ними расстаться.

Хозяин встретил людей из сыскного отделения в кабинете, где ломал голову о том, где достать денег. Неужто придётся, думал он, переезжать в имение, уходить в отставку.

— Чем могу быть полезен, господа, — грудной приятный голос прозвучал, когда коллежский советник Даудель поднялся из—за стола.

— Начальник сыскной полиции статский советник Путилин, — отрекомендовался Иван Дмитриевич и, указав на Мишу, продолжил, — мой помощник господин Жуков.

— Вы…

— Да, господин Даудель, — перебил хозяина Иван Дмитриевич, — мы прибыли с целью расследования той неприятности, что случилась с вами.

— Наконец, — обрадовался Николай Иванович.

— Скажите, господин Даудель, почему вы не вызвали сразу же по обнаружению пропажи полицию?

— Я, — хозяин густо покраснел и, понизив голос почти до шёпота, произнёс, — мне не хотелось думать, что причастны к делу мои родные.

Бровь Путилина поползла вверх.

— У вас были подозрения?

— Нет, но…

— Вы можете показать комнату, из которой исчезли драгоценности.

— Да, господин Путилин, распоряжайтесь мной по своему усмотрению, — у хозяина заблестели глаза, словно начальник сыска, как фокусник, достал из шляпы золотые изделия с каменьями.

В комнату, в которой переодевалась госпожа Даудель, вела только одна дверь, по обе стороны которой стояли две низенькие подставки с деревянными кадками с зелёными растениями, раскинувшие веером тонкие длинные листья.

— Я приказал ничего не трогать в ней, ибо не знал, а скорее предчувствовал, что дело примет новый оборот.

— Хорошо, — Иван Дмитриевич остановился у двери, — а та, куда ведёт? — Указал тростью.

— В спальню.

Длинный коридор, в одном торце дверь, ведущая в спальню, со второго — в столовую, где были гости, посредине в комнату, вернее будуар Елизаветы Петровны.

— В спальню тоже ведёт одна дверь?

— Да, господин Путилин, в нее можно попасть только из этого коридора.

— Понятно, покажите комнату.

Хозяин достал из кармана ключ и отпер дверь.

— Сюда более никто не заходил.

Иван Дмитриевич внимательно окинул от двери комнату взглядом, потом начал внимательно осматривать от входа справа налево, не упуская ни единой детали. У окна он остановился подольше, подёргал форточку, которая оказалось не запертой, открыл окно и внимательно исследовал подоконник, на котором явственно выделялся след большого сапога и круглый.

Путилин хмыкнул.

— Мы можем посмотреть место под окном?

— Непременно.

Под окном валялась брошенная лестница. Путилин приставил ее к подоконнику и поднялся вверх.

— Ну что? — Нетерпеливо спросил хозяин.

— Вы, видимо, тоже осматривали здесь?

— Нет, — сказал господин Даудель и снова густо покраснел.

— Что находится там? — Путилин указал на хозяйственное строение.

— Конюшня.

— Вы ее осматривали?

— Нет, не было нужды.

— Странно, хотя… Не удивлюсь, если там найдется какое—нибудь дешёвое колечко или серьги. Миша, — подозвал Иван Дмитриевич Жукова, — проверь.

— Хотите осмотреть что—то ещё?

— Некоторые обстоятельства для меня ясны, вот только не могу понять, где, — Путилин умолк и посмотрел на окно комнаты, — вот садовая голова, — стукнул себя по лбу, — Николай Иванович, видимо, старею.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего, пройдёмте снова к двери в комнату.

Иван Дмитриевич придирчиво осмотрел сперва дверь, достал лупу наклонился и заглянул в замочную скважину.

— Это и следовало ожидать, — проговорил он очень тихо, потом обернулся к хозяину, — у кого хранятся ключи от этой комнаты?

Николай Иванович достал связку из кармана.

Путилин кивнул.

— В чём собственно дело? — Недоумевал коллежский советник.

— У вашей супруги свой ключ? — Сыскной начальник не обратил никакого внимания на слова Дауделя.

— Да.

— Мог ли кто—то взять ваши ключи или госпожи Даудель?

— Исключено.

— Мои всегда при мне и я не имею привычки разбрасываться ими, точно так же, как и моя жена.

— Кто из гостей ранее бывал в вашем доме?

— Никто.

— Это точно?

— Господин Путилин, я знаю, что говорю.

— Хорошо, тогда скажите, кто мог знать, что эта комната является будуаром Елизаветы Петровны и в ней хранятся драгоценности?

— Любой мог догадаться, что если там переодевается моя жена, то там хранятся и ее украшения.

— Не скажите, может быть, там стоит сейф, который вы используете или храните все ценности в кабинете.

Хозяин задумался.

— Сейфов у нас от роду не было, кто мог об этом знать? — Щёки господина Дауделя побледнели то ли от напряжения, то ли что—то вспомнил. Иван Дмитриевич ждал. — Не знаю, — честно признался Николай Иванович.

— Кто — то из гостей напрашивался к вам с визитом?

— Нет.

— А к вашей супруге?

— Нет.

— Вы знаете точно?

— Она бы мне сказала об этом.

— Хорошо, кто из прислуги знал, что драгоценности хранятся в запираемом ящике.

— Все, думаю.

— Понятно.

— Иван Дмитрич, — на пороге стоял улыбающийся Жуков.

— Вижу по улыбке что—то обнаружил.

— Есть немножко, — и Миша протянул Путилину раскрытую ладонь, на которой лежало потемневшее от времени серебряное колечко и такая же старая цепочка.

— Вам знакомо? — Спросил у Николая Ивановича начальник сыска.

— Да, они были со всеми драгоценностями.

— Где? — Поинтересовался у помощника.

— У кучера Василия в кармане пиджака, что висит в его комнате.

— У кучера, в кармане? — Подал голос хозяин, на который начальник сыска не обратил внимания.

— Надеюсь, ты пригласил его сюда?

— Он ждёт за дверью.

— Так, — задумчивое лицо на миг нахмурилось, — Миша, — и он что—то зашептал ему на ухо.

— Уже выполняю.

— Скажите, Николай Иванович, кто рекомендовал вам хор и оркестр.

— Не знаю, где—то читал или прослышал, что обойдутся недорого, вот и нанял.

— Позовите вашего кучера, не то мается в неизвестности.

Кучер Василий, среднего роста мужчина лет тридцати с пышным чубом, вошёл в комнату как—то бочком, словно боялся не только наследить, но и попасться на глаза. В руках мял выцветшую фуражку.

— Значит, ты служишь у господина Дауделя кучером?

— Именно так.

— Как давно? — Хозяин хотел что—то сказать, но Иван Дмитриевич так на него посмотрел, что тот не произнёс ни слова.

— Четвёртый годок.

— Доволен местом?

— Премного благодарен Николаю Ивановичу, — кучер метнул не очень дружелюбный взгляд на хозяина, — сыт, жильё имею и деньги получаю.

— Ты знаешь, что в твоём пиджаке найдено вот это, — Иван Дмитриевич показал кольцо и цепочку кучеру.

— Не—е—ет, — протянул Василий, — это не моё. Первый раз вижу.

— К тебе много знакомых ходит в гости.

Кучер покосился на хозяина и произнёс:

— Нет, нам запрещено.

— Значит, в первый раз видишь и объяснить, как попали к тебе в карман не можешь?

— Истинно так.

— Ладно ступай.

Когда кучер вышел, хозяин, багровея лицом, прошипел:

— Это же он, почему вы его отпускаете?

— Поверьте, любезный Николай Иванович, я знаю, что делаю. Я сейчас вернусь.

Кучера нагнал во дворе, Даудель видель из окна, как Иван Дмитриевич остановил Василия во дворе.

— Вот что, голубь мой сизокрылый, — произнёс Путилин, — здесь только я и ты, хозяин, хотя и видит нас, но не слышит, поэтому отвечай без утайки ты меня понял?

— Что ж не понять? Теперь я не только места лишусь, подумает Николай Иванович, что я злодейство учинил.

— Не подумает, если мне честно всё расскажешь. Кто к тебе в гости захаживает?

— Строго у нас с этим.

— Василий, мы здесь одни, так что выкладывай, если не хочешь, чтобы хозяин тебя в кутузку отправил.

— За что?

— Василий, — повысил голос Иван Дмитриевич.

— Односельчанин ко мне в последнее время приходит.

— Василий, мне надо тебе вопросы задавать или сам о нём поведаешь? Кто? Имя, фамилия, где служит, чем занимается, где проживает, характера какого. Всё рассказывай, я повторяю, всё.

Василий тяжело вздохнул.

— Степан Кольчугин, служит дворником у купца Феромонова, там же и проживает.

— Где?

— На Екатеринославской улице.

— Что мне из тебя клещами сведения тащить?

— С детства он скрытный, да к тому же завистливый.

— Когда его в последний раз видел?

— Дак, в хоре он пел.

— В каком? — Недоумевая, спросил Путилин.

— Дак, в том, что хозяин пригласил.

— Как он туда попал?

— Не знаю, — пожал плечами Василий.

— Он же дворником служит. Ты к нему в гости ходишь?

— Иной раз.

— Ты знаешь, что хозяин тебя начал подозревать?

— Знаю, — сжал губы дворник.

— Хочешь подозрение с себя снять?

— Бог — свидетель, не виновен и не хочу, чтобы обо мне дурного не думали.

— Тогда, — Иван Дмитриевич смотрел в глаза Василия, — ты должен сходить к Степану и в разговоре сказать, когда тот поинтересуется твоими хозяевами, что они, мол, сегодня в Шлиссельбург едут.

— А если не спросит?

— Будь уверен, спросит.

— Вы правы, господин Путилин, спросил и обрадовался, когда узнал о том, что хозяина с семьёй не будет дома.

— Теперь, господин Даутель, у меня к вам одна просьба.

— Если это вернёт драгоценности моей супруги, то я готов, — хозяин сделал попытку пошутить.

— Вернёт, — вполне серьёзно ответил на слова Николая Ивановича Путилин.

— Я внимательно слушаю.

— Вам есть где остановиться сегодня с семьёю?

— А дом?

— Мне нужно, чтобы вы сказали прислуге об отъезде на день — два.

— Зачем?

— Чтобы вернуть драгоценности вашей жены.

— Тогда мы поедем к моей сестре в Царское село.

— Хорошо, но скажите, что в Шлиссельбург.

— А…

— Преступник уже знает, что дом будет свободен и сможет беспрепятственно забрать похищенное.

— Вы знаете, где они лежат? — Заикаясь, спросил хозяин.

— Да.

— Почему тогда не взять их сейчас? — Господин Даудель сглотнул скопившуюся слюну.

— Тогда мы не словим злодея.

— Пойду предупрежу Елизавету Петровну.

— Более всего подозрителен односельчанин Василия Степан Кольчугин, — докладывал вернувшийся Миша.

— Всё сходится, — и Путилин рассказал, что сегодня хозяев не будет дома, и поэтому стоит ждать «гостя», который придёт за спрятанной добычей.

— Вы нашли?

— В одной из кадок.

— В левой? — Спрсил Жуков.

— В левой.

— Самое любопытное, что следы на подоконнике, натолкнули меня на одну интересную мыль.

— Извините, какую? — Спросил хозяин. — Ведь это следы вора?

— Да, именно такой была моя первая мысль, но вы не обратили внимания, что след только один.

— И что с того?

— Но ведь человек стал бы на подоконник двумя ногами, а значит должно остаться четыре следа, если вор влез в окно и вылез, а вот отпечаток локтя не вписывается. Скорее всего, можно видеть следы пальцев, а не локтя.

— Но…

— Если отнестись к следам с большей внимательностью, то без сомнения вы обнаружили, что следы оставлены вором, чтобы мы обратили внимание на кучера, ведь это в его каморке найдены серебряное колечко и цепочка.

— Нашли—то у него?

— Это вам так показалось, на самом деле кучер не виновен, да, след оставлен его сапогом, но отпечаток виден весь от носка до каблука, чтобы мы опознали его по гвоздям, каблуку, но ведь человек не наступает так, обычно, на такой узкий подоконник вор стал на носки, а здесь целый след и он оставлен руками. Нажали на сапог и вот уже есть отпечаток.

— Похоже.

— И потом, ну как мог вор оставить только один след?

— Отчего же?

— У вора две ноги.

— А может одна, — пошутил хозяин.

— Тогда он не смог подняться по лестнице, — вполне серьёзно ответил Путилин, — ко всему прочему и внизу на клумбе оставлен только один след и, именно, той ноги, что и наверху. Вас не наводит на размышления?

— Украден? — Господин Даудель почесал лоб.

— Как же может быть он краден, если мы его нашли?

— Н—да.

— Взять один сподручней и легче спрятать, чем два.

— Но как? Откуда у него ключ от комнаты?

— При некотором умении ключ не нужен, в ловких руках хватает простой отмычки.

— Но такой риск…

— Николай Иванович, вы же не следили за хористами, вот один из них, Степан Кольчугин, воспользовался таким положением.

— Но как он попал в хор?

— Хормейстер сказал, что взял нового человека из—за бархатного голоса, тем более, что Степан пел почти бесплатно. Далее было просто, на открытие двери и ящика хватило полуминуты, сунуть драгоценности тоже не ушло много времени.

— Никогда бы не догадался, а пострадал бы более всех Василий.

— Николай Иванович, почему вы не пригласили полицию, а пропечатали в газете?

Господин Даудель снова густо покраснел и не ответил.