Петербургский сыск. 1874 год, апрель

Игорь Москвин

Нет в истории времени, когда один человек не строил бы преступных планов, а второй пытался если не помешать, то хотя бы найти преступника, чтобы воздать последнему по заслугам. Так и Сыскная Полиция Российской Империи стояла на переднем крае борьбы.

Глава восьмая. Неспешная поступь

Иван Иванович Соловьёв, надворный советник и кавалер «Станислава» 3 степени, поднялся, как говорят, ни свет, ни заря в весьма благодушном настроении, и это не смотря на вчерашний суматошный день в Стрельне, который, по чести говоря, порядком вымотал. Выкушал стакан горячего чая с пирожками, испечёнными накануне днём кухаркой, просмотрел заново вчерашние газеты, выискивая в них интересное, и нетерпеливым взглядом поглядывал на едва бегущие по циферблату стрелки. Почтовое отделение при Варшавском вокзале открывало двери для обывателей в восемь часов. Вряд ли можно застать ответственных лиц ранее сего часа, рассуждал Иван Иванович, и, не выдержав, накинул верхнее платье. На улице кликнул извозчика и, удобно устроившись на медвежьей шкуре, произнёс:

— На Варшавский.

Город давно пробудился ото сна, по улицам сновали торговцы, расхваливая товар, письмоводители и мелкие чиновники, подняв воротники и поёживаясь от утренней прохлады, спешили на службу.

Надворный советник расплатился с извозчиком и сошёл на выложенную булыжником мостовую на площади слева от вокзала. Люди, словно муравьи в ульи, сновали, кто куда — кто спешил на поезд, кто только приехал и теперь направлялся в город.

— Прощения—с просим, господин надворный советник, — развёл руками почтовый чиновник, выделяя это «надворный советник», и на лице появилась лисья улыбка, — без позволения господина Вербицкого никак невозможно вам помочь.

— Где я могу найти господина Вербицкого? — Иван Иванович теперь в подражание чиновнику выделил фамилию начальника почтового отделения.

— Так пройдёте по коридору и в самом конце дверь коричневую увидите, вот за нею и восседает наш Никифор Трофимыч, — и лисья улыбка стала ещё гаже и лицо, словно бы вытянулось, заострилось.

Соловьёв прошёл по длинному коридору, освещённому весенним утренним светом сквозь чистые стекла без единого пятнышка. Постучал и, не дождавшись ответа, отворил дверь с ступил в кабинет.

Никифор Трофимыч, сидевший за столом, поднял голову и с удивлением посмотрел на раннего посетителя, видимо, визитами начальника почтового отделения не баловали.

Иван Иванович ожидал увидеть человека в летах, обременённого долголетней службой и уставшего от неё. Из—за стола поднялся довольно молодой мужчина в отутюженном мундире зелёного цвета с начищенными пуговицами.

— Доброе утро! — Молодой человек одёрнул полы мундира, — чем могу быть полезен?

— Надворный советник Соловьёв. — представился Иван Иванович, — чиновник по поручениям при отделении сыскной полиции.

— Любопытно, — произнёс с ещё большим удивлением Вербицкий, — я никого не вызывал и никаких происшествий, способных заинтересовать ваше ведомство у нас не случилось.

— Я по делу службы.

— Если так, то вас слушаю. Присаживайтесь, — Никифор Трофимович указал на стул, стоящий перед столом.

— Благодарю, господин Вербицкий.

— Можно просто Никифор Трофимович, — начальник почтового отделения покраснел, — я только испольняющий должность и не привык к официальному обращению.

— Хорошо, — улыбнулся Соловьёв, — не буду вас задерживать. Вот, — он достал из бумажника квитанцию и положил перед Вербицким, — помогите мне выяснить, кем и когда была отправлена телеграмма.

— Только—то, — с облегчением вздохнул начальник, — это я мигом, — он вскочил из—за стола и быстрым шагом пересёк кабинет. Обернулся у самой двери и смущённо произнёс, — простите, ради Бога, я ещё не привык к новому положению, — и скрылся за дверью.

Ждать пришлось около пяти минут, в течении которых Иван Иванович с интересом рассматривал кабинет, где кроме стола, покрытого зеленным сукном в цвет мундиров почтового ведомства, трёх стульев, большого шкапа, сквозь стекла которого проглядывались корешки Свода Законов с золотым теснением и двух небольших картин — на одной изображена несущаяся тройка, видимо, символизирующая быстроту доставки почтовых отправлений, на второй — заснеженный лес. Обязательного в чиновничьих кабинетах портрета Государя Иван Иванович не обнаружил.

— Вот, — дверь распахнулась и в кабинет влетел хозяин, — вот, — повторил Вербицкий ещё раз и положил перед Соловьёв квитанцию и поверх неё листок бумаги, — затараторил, — здесь я написал, кто отправил, когда, то есть какого числа и во сколько, кому. Да, принимающий телеграмму Иванов сказал, что гимназист был не один и запомнил потому, что они шумели, громко переговаривались и притихли после того, как им сделал замечание какой—то господин.

В кабинете воистину воцарилась тишина.

— Иванов не запомнил, сколько было молодых людей и сможет их опознать?

— Господин Соловьёв, я приведу Иванова и он сам вам расскажет.

— Хорошо.

Через минуту дверь распахнулась и на пороге появился маленький щуплый человек неопределённых лет с бегающими глазками и обветренным лицом.

— Иван Иванович Иванов, — представил исполняющий должность начальника почтового отделения.

— Так, голубчик, — Соловьёв осмотрел вошедшего внимательным взглядом с головы до пят, — скажи—ка про тех молодцев, что были с гимназистом.

— С Мякотиным? — уточнил Иванов.

— Так точно.

— Двое их было, а вот как выглядели не помню. У меня память больше фамилии да имена запоминает, а вот лица, прошу прощения, не слишком.

— Ты говорил, шумели они?

— Истинно так, словно из лесу приехали и города не видели.

— Может помнишь, в гимназических тужурках они были или нет?

Иванов на секунду задумался, даже глаза закрыл.

— Нет, в цивильном платье.

— Точно в цивильном?

— Вот вам крест в цивильном, — и Иванов перекрестился.

— Ты бы их распознал, если тебе их показать?

— Никак нет, — Иванов посмотрел в пол, словно провинившийся ребёнок, — фамилии — другое дело, а вот лица… На них памяти нет.

— Ладно, ступай, — Соловьёв поднялся со стула, — постой, — ему пришла нелепая мысль, — ты говорил господину Вербицкому, что какой—то господин сделал гимназисту замечание, не помнишь его?

— Дак он сразу за гимназистом отправлял телеграмму, его фамилия, — Иванов вскинул брови к верху, — Степанов… отправлял телеграмму… сейчас, сейчас… в Гатчину, да, да, в Гатчину, по адресу, — и продиктовал адрес, — а запомнил его оттого, что тепло на улице, а он был в шубе.

— Более ничем молодые люди не запомнились?

— Никак нет, ничем.

— Ступай, — когда Иванов вышел, Соловьёв произнёс, — Благодарю, господин Вербицкий, за помощь.

Улица встретила надворного советника городской суетой, словно окунулся в воды холодной до озноба реки.

Степановых в столице пруд пруди, поэтому стоит начинать с Гатчины, оттуда наверняка укажут, где искать господина в шубе. Может быть, он запомнил молодых людей, а, может, что и из их разговора. В начале расследования, как говорит Иван Дмитриевич, надо хвататься за любую ниточку и тянуть её, пока она не закончится либо выведет к клубку.

Соловьёв вернулся и отправил телеграмму в Гатчину, попросив, чтобы ответ направили на адрес сыскного столичного отделения.

— Иван Иванович, вы вовремя, — вместо приветствия произнёс Путилин, сидевший в излюбленном кресле со скрещёнными на груди руками, — присаживайтесь, — кивнул подбородком на свободный стул. Докладывайте, что у вас.

— Телеграмма послана четвёртого числа сего месяца Сергеем Мякотиным, одетым в гимназическую тужурку, Марии Алексеевне, проживающей на Наличной улице. С Сергеем в почтовом отделении было ещё двое то ли приятелей, то ли знакомых.

— Это уже след, — потёр руки Иван Дмитриевич. — Вы чем порадуете, Василий Михайлович?

— Убитый, в самом деле, Сергей Мякотин, его опознал брат Венедикт.

— Лицо же порезано? — не сдержался помощник Путилина Жуков.

— По рваному шраму на ноге, — бросил хмурый взгляд на Мишу.

— Понятно. — разочарованно произнёс помощник.

— Я разговаривал и с госпожой Мякотиной, и со смотрителем гимназии, и с соучениками убитого. Ничего о нем сказать не могли, кроме того, что был замкнутым и не имел приятелей.

— Любопытно, — добавил Соловьёв, — но Сергей в почтовом отделении был не один, их запомнил чиновник потому, что они шумели.

— Этих двоих сможет опознать ваш чиновник?

— К моему прискорбию, нет, но он запомнил фамилию господина, который сделал замечание молодым людям, — и предвосхищая вопрос Путилина, Соловьёв сказал, — я занят поисками этого господина.

— Немного, но уже кое—что есть, — подвёл итог Иван Дмитриевич, — отсюда следует, что вы, Иван Иванович, занимаетесь поисками господина, сделавшего замечание, и гимназистов….

— Они не были в форменном одеянии.

— Будем их называть так.

Соловьёв пожал плечами.

— Пусть будет так.

— Миша, ты съездишь в Стрельну и пораспрашиваешь про трёх молодых людей, одного в гимназической тужурке и двоих в цивильной, так, Иван Иванович.

— Совершенно верно.

— Вам же, Василий Михайлович, надо посетить квартиру господина Реброва, дяди нашего убиенного. Возможно, что—то расскажет служанка, возможно, дворник, может быть, и соседи, хотя имею сомнение. Более не смею вас задерживать, господа, жду с добрыми новостями.