Петербургский сыск. 1874 год, апрель

Игорь Москвин

Нет в истории времени, когда один человек не строил бы преступных планов, а второй пытался если не помешать, то хотя бы найти преступника, чтобы воздать последнему по заслугам. Так и Сыскная Полиция Российской Империи стояла на переднем крае борьбы.

Глава третья. Снова расспросы

— Замечательно, — сказал Иван Дмитриевич, поднял взгляд, прищурив глаза, казалось, витал где—то далеко. но не здесь, в лесочке близь станции Стрельна, возле тела незнакомого молодого человека, — да, — Путилин, словно очнулся от задумчивости. — продолжай, Миша, поиски, может, ещё что будет найдено.

— Иван Дмитрич. — к начальнику сыскной полиции подошёл исправник и заглянул в квитанцию, — но здесь только фамилия значится, — прочитал по слогам неразборчивый почерк, — Мико или мика, видимо Микотин или Микатин и ничего более?

— Нет, дорогой Константин Николаевич, — Путилин помахал бумажкой в воздухе, — это уже след и от него мы будем тянуть ниточку, не могу знать, куда она приведёт, но, однако же, смею думать, что в нужном направлении, — потом закусил нижнюю губу и добавил, — хотя всякие чудеса бывают в нашей службе.

Поиски в лесочке длились не более получаса, заглядывали под каждый куст, тревожили снежные кучи, но все без толку, ничего найдено не было, кроме прошлогодней листвы да упавших с деревьев сухих сучьев.

— Что ж, любезный господин Колмаков, — Путилин улыбнулся, — теперь к вашему счастливцу.

— Какому? — Изумился исправник.

— Как же? К тому, которому посчастливилось наткнуться на столь неприятную находку.

— Вы про Степанова?

— Именно про него.

Возвращались той же дорогой, вдоль железнодорожных путей и, как понял Иван Дмитриевич, в то же служебное помещение, которое облюбовал исправник или там часто останавливался, будучи на станции. Настроение, не смотря на смерть молодого человека, в столь ранние годы лишённого самого дорогого — жизни, улучшилось. Найденная квитанция вселяла маленькую надежду, что опознание убитого дело недалёкого будущего, а там… Вот «там» загадывать не хотелось, уж очень в иной раз становилось «там» непредсказуемым.

Степанов, оказавшийся станционным служителем, был небольшого роста, с чёрной щетиной на лице и маленькими бегающими глазками, словно нашкодил, и теперь не знает, куда спрятать взгляд. И лицо, немного одутловатое, и трясущиеся руки, как отметил Путилин, говорили о бессонной ночи, в течение которой выпито служителем было немало. Степанов вскочил со стула, когда исправник и начальник сыскной полиции вошли в служебное помещение.

Иван Дмитриевич внимательно осмотрел служителя с головы до ног, отметив, что не взирая на нездоровый вид, форменная одежда выглажена, без единого пятнышка, выглядывал накрахмаленный воротничок белоснежной рубашки. Только вот брюки снизу запачканы пятнами свежей грязи и довольно большое на правом колене, видимо, как наткнулся на обезглавленный труп, так бросился стремглав бежать, не разбирая дороги, то ли испугался, то ли по иной причине.

Степанов от пристального взгляда незнакомого господина, в котором он признал большого начальника, сконфузился и как—то даже в росте стал меньше, чувствуя себя виноватым, не понятно за что и украдкой бросал взгляды на мужчину в летах, облаченном в статский костюм, Путилин понял, что это начальник станции и в его присутствии Степанов правды не скажет.

— Константин Николаевич, — Путилин повернул голову к исправнику, — для пользы дела мне хотелось бы поговорить с господином Степановым, тет—о—тет, в приватной, так сказать, обстановке, — и глазами указал на начальника станции.

Константин Николаевич понятливо улыбнулся.

— Не вижу препятствий, Селиван, — крикнул Колмаков. — проводи господина Путилина в залу для гостей.

— Следуйте за мной, — перед Путилиным, словно из воздуха, появился полицейский, держа руку на эфесе сабли.

Исправник подтолкнул Степанова, мол, иди за петербургским гостем.

Зала для ожидающих поезда гостей оказалось небольшой, но светлой, с большими до пола окнами и удобной изящной мебелью. В этот час была пуста. Кресла и диваны с хрупкими на вид ножками не внушали доверия.

— Разрешите идти? — Полицейский приложил руку к головному убору.

— Да, ступай. голубчик, — вроде бы рассеяно произнёс Путилин, но взгляд цепко наблюдал за служащим станции.

Иван Дмитриевич прошёлся по зале, подошёл к окну, отодвинув в сторону белую невесомую гардину, выглянул на улицу, потом резко обернулся и долгим взором посмотрел на Степанова, который и так чувствовал себя неуютно, а здесь вообще оробел.

— Прошу, — наконец произнёс начальник сыскной полиции и указал рукой на одно из кресел.

— Я постою, — Степанов вцепился в фуражку, как утопающий за подвернувшуюся под руку доску.

— Присаживайся, — и Путилин опустился на диван, закинул ногу на ногу и положил руку на спинку, — в ногах правды нет.

— Я…

— Садись. — повысил голос Иван Дмитриевич и служащий станции не стал противиться, присел так, чтобы в любую секунду готовым вскочить, — итак, любезный, как твоё имя—отчество?

— Иван Иваныч, — совсем тихо пробормотал Степанов.

— Иван Иваныч, значит, — Путилин знал, как разговаривать с такими людьми, занимающими должность без чина, поначалу немного строго, чтобы тот почувствовал неудобство, а уж потом можно вытаскивать маленького человека из раковины, в которой тот прячется, — меня можешь звать Иваном Дмитриевичем.

— Да как я смею, — и впервые, как вошли в залу, поднял взгляд на Путилина.

— Давно служишь на станции?

— На этой с первого дня.

— А до этого?

— В Петербурге при Варшавском вокзале.

— Отчего сюда переехал?

— У меня семейство, а здесь жалование почти на треть выше.

— Понятно. Значит, в этих краях всех знаешь?

— Не то, чтобы всех, но знаю, вот Его Высочеств…

— Об Их Высочествах поговорим позднее. А теперь меня больше интересует, не встречал ли убитого ранее? — Вопрос был задан с умыслом, Путилин и так знал, что Иван Иваныч не мог разглядеть убитого, тем более голова с порезанным лицом найдена в другом месте.

— Я, как споткнулся об…

— Тело, — подсказал Иван Дмитриевич.

— Так точно, — торопливо произнёс Степанов, — тело. Сперва не понял, что это, а как склонился над ним, так сердце едва из груди не выскочило, пока бежал.

— Скажи, а часто ты той дорогой ходишь?

— Нет, — и прикусил губу.

— Говори, братец, — в голосе Путилина звучали участливые нотки, которые переросли в настойчивые, — все одно разузнаю, уж лучше от тебя.

— Я там хожу, когда меня в гости иной раз заносит.

— Вчера вечером и был такой день.

— Совершенно верно.

— Выкладывай на чистоту, что это я должен из тебя всякое слово тянуть клещами.

— Здесь неподалёку вдова живёт, вот я грешен, к ней и похаживаю.

— В прошлый раз, когда был?

— С неделю будет.

— Почему так рано на службу шёл?

Степанов покраснел и снова упёрся взглядом в пол.

— Ну?

— Полаялись мы, — выдавил из себя Иван Иванович, — слово за слово, вот я и хлопнул дверью.

— Верхнее платье она привела в порядок?

— Она, — Степанов погладил рукой по колену, — хозяйственная она.

— А что семья? — Иван Иваныч обиженно засопел. — Да, не моё это дело в семейных делах разбираться, — успокоил его Путилин, — мои мысли более занимает убиенный. Значит, ничего добавить к делу не можешь?

Степанов неопределённо пожал плечами.

— Так—так, а кто этой дорогою ещё ходит?

— Не знаю, — задумался служащий, — там сколько живу, никого не встречал.

— Понятно, а как тело обнаружил?

— Да как, — удивился вопросу Иван Иваныч, вроде бы уже сказал, — полаялись, я оделся, домой идти поздно, так я сразу на станцию, ведь все одно утром на службу.

— Много выпил?

— Достаточно, — и Степанов спохватился, что себя выдал.

— Давай далее, как я сказал, меня больше занимает другое.

— Иду я, ругаюсь в пол голоса, не обращаю ни на что внимания, будто с Клавкой говорю, — бросил быстрый взгляд на Путилина, имя вылетело вдовы, — споткнулся и упал, вот и брючину вымазал, — он показал рукой на пятно на колене, — когда поднялся, зажег спичку. Белое тело и без головы, меня такой испуг охватил, в миг вся хмель из головы вылетела, что я не разбирая дороги и не беспокоясь, что могу упасть, побежал на станцию, предупредить о теле. Вот и все.

— Хорошо, — изрёк Путилин, — хотя хорошего здесь мало. Скажи—ка, братец, ты ведь на службе каждый день?

— Не совсем так, воскресенье — мой неприсутственный день.

— Пусть так, — Иван Дмитриевич поднялся с дивана и. заложив руки за спину, начал прохаживаться по зале. Вслед за ним пружиной вскочил Степанов. — Ничего в последние дни необычного не было?

— Не знаю, — пожал плечами Иван Иваныч, — все, как и каждый божий день, приезжают господа и дамы, отъезжают.

— Понятно, а вот чтобы внимание привлёк, ну, там скандал какой или кто буянить начал.

— Не припомню, да и полицейский при станции приставлен, так тот не допустит ничего, слишком Селиван строг.

— Это тот, что нас провожал сюда?

— Так точно, он самый.

— Тогда более не держу, ты, братец, кликни Селивана.

Иван Дмитриевич видел, как на улице появился Степанов, плечи расправлены. словно подвиг какой совершил или от начальства поощрение получил. Подошёл к Селивану, стоящему на платформе и что—то сказал. Полицейский поправил ремень, не стал ничего спрашивать у Ивана Иваыча, а сразу направился к петербургскому гостю.

Раздался громкий требовательный стук, дверь отворилась и на пороге появилась высокая ладная фигура полицейского. По лицу невозможно было понять ни единого чувства, словно вошла статуя с каменной физиономией.

— Ваше Высокородие… — начал он, но Путилин поморщился и махнул рукой.

— Проходи.

Но Селиван так и остался стоять у двери.

— Скажи—ка мне, Селиван, — и посмотрел на стоящего у двери полицейского, но тот только недоуменно моргал и ничего не произносил.

— Как тебя по батюшке?

— Степаном отца звали.

— Вот что, Селиван Степаныч. в последнее время на станции никаких происшествий не было?

— Никак нет, — гаркнул Селиван.

Путилин вновь поморщился.

— Потише, чай не на платформе паровоз перекрикиваешь.

— Извиняюсь, Ваше Высокородие!

— Так было что—то или нет? Мне интерес представляет все, что было.

— Да ничего такого и не было, у нас же публика вся, почитай, из благородных, а они поведения богоугодного.

— И офицеры ведут себя пристойно, и, скажем, молодые люди.

— Вы про это, — Селиван выдавил на одном дыхании, — офицеры те иной раз, когда выпимши лишнего, что—нибудь учудят, но меж собой, а чтобы к статским ни—ни.

— А молодёжь?

— Они тоже, конечно, ведут не подобающе, вот намедни трое совсем молоденькие, а вина видимо, попробовали, хотя и вели себя тихо, но какие—то настороженные были.

— Если запомнил, чем привлекли взгляд?

— Больно уж тихо себя вели.

— Запомнил их?

— Увидел бы, узнал.

— В чем они одеты были.

— В гимназической форме.

— Не вспомнишь, какой гимназии?

— Никак нет.

— Убиенного видел?

— Так точно.

— Не он ли среди тех гимназистов был?

— Не могу знать, этот без головы и голый, в таком виде не признать.

— Хорошо, тогда опиши тех гимназистов.

Селиван так толково их описал, что Путилин достал книжку и занес слово в слово сказанное полицейским. Иван Дмитриевич привык запоминать или записывать все, чтобы потом отсечь лишнее, словно скульптор от куска мрамора.

— Ступай, братец, — начальник сыскного отделения смотрел в окно.