Тю!

Михаил Шабашов

Сборник рассказов о сценках из жизни простых людей, размышления и воспоминания о доброте и дружбе. Словом, о том, что сейчас в дефиците…

Родительский дом

Матушка моя, славная дочь славной Украины, говорила на стыке русского языка с украинским. Отец — уральская душа. В совершенстве владел русским. Разговаривал, как диктор Кириллов.

— Грыша, та нэ бэры ты то полотенце! Оно ж похганое! — возмущается, к примеру, матушка.

— Как это — поганое? — недоумевает отец. — Поганым может быть только ведро!

И так — всю их совместную жизнь, за которую ни один грамм отцовского спокойствия не перекочевал в потешную суету мамы. Своим союзом они наглядно демонстрировали философскую категорию единства противоположностей, но при этом жили как голубки. Мама отца называла Грышей, он ее — Евгенией Федоровной. Ругательство у Грышы было одно — сака-бока… (Что это такое и откуда — так и не узнал…)

Жили мы в своем доме — дрова носили в сопетках (плетеные корзины), уголь, воду — ведрами.

Когда была бабушка — мамина мама — было сложнее, потому в доме сосуществовали два ходячих принципа — зять и теща. Бабушка любила (!): топить печку, следить за порядком в погребе и окучивать грядки. Отцу не всегда нравилось, как все она это делала… Когда теща исчезала из поля зрения зятя, тот переделывал все по-своему. Претензии друг к другу они предъявляли маме. Происходило это во время завтрака, обеда или ужина и подавалось в виде нудного бурчания бабушки и угрюмого молчания отца.

Конфликты были, например, такого рода:

— Шо ж це вин зробыв, га? Я ж ото грядочку гарнэнько подгорнула, а вин взяв и пэрэкопав усэ! — бухтела бабка.

— Ой, та мама, ну и хай себе! Шо ж теперь, опять все перегортать, чи шо? — успокаивала дочь.

— Грыша, а на шо ты копал? Ты ж бачив, шо там все в порядке… — умиротворяла жена.

— А она сегодня печку опять сама растопила. Вот она никак и не разгорится! — «оправдывался» отец… И т. д.

…Перед смертью бабушка слегла. Жизнь угасала потихоньку.

Однажды, открыв глаза, она пролепетала:

— Женя, дай мне лекарство.

— Якэ? Шо у тебя болит? — с готовностью спросила мама.

— Та дай то, шо 10 капель…

Мама стала выбирать, что же больной дать из вороха лекарств «шо 10 капель».

— Шо там в погребе делается? — обеспокоенно спросила бабушка.

— Та все хорошо, все в порядке, — накапывая лекарство, ответила мама.

— Я в погреб хочу, — раздалось шепотом.

Мама аж лекарство пролила:

— Та ты шо?! Ну, куды ты отака больна — и в погреб?!

Бабуля умоляюще дрогнула бровями…

— Ну, хорошо, спущу я тебя в погреб… — высказала матушка половинчатое согласие, чтоб не огорчать старушку. Та благодарно закрыла глаза, представляя, вероятно, себя среди консерваций.

— А потом шо?! — категорично отвергла предположение мама, — кран вызывать, шоб тебя вытащили?! Ты ж сама знаешь, яки у нас неудобные ступеньки!!!

И это действительно так — ступеньки в погреб были какие-то неодинаковые, кривые…

Зимой бабушка умерла. Летом приезжаю на каникулы. Среди глобальных новостей мама сообщила и такую:

— Ой, Грыша-то лестницу в погреб зробыв. Деревянненьку. Приставишь — и так удобно залазить, так удобно! И чего это он раньше не додумался?! Бабушка так хотела в погреб, так хотела…