Тю!

Михаил Шабашов

Сборник рассказов о сценках из жизни простых людей, размышления и воспоминания о доброте и дружбе. Словом, о том, что сейчас в дефиците…

Говорит мама

Меня, студента, она частенько предупреждала:

— Ты ж там сильно по ресторанам-то не ходи. А то потом будешь голодать, дистрофиком станешь — все болезни начнут приставать…

Поужинали. Батя берет конфету к чаю, пытается ее раскусить, но не получается. Матушка: «Та брось в чай, там растает, або другую возьми, шо ты мучаешься?!»

Что-то дожевывая, я невнятно произношу:

— Шлоны, кода шточат жубы, уирают.

Отец, соображая, что я сказал, спрашивает сразу маму, будто я — безответное радио:

— Что он сказал?

Махнув рукой, она переводит:

— Та вин каже, шо слоны, когда сточат зубы, играют…

Я поперхнулся от зарождающегося хохота:

— Да не играют, а умирают!

Смеемся вместе с мамой. Она сквозь смех:

— Та я ж и думаю — в чего ж они могут играть? Без

зубов-то?!..

Получили телепрограмму на будущую неделю. Мама взялась отмечать интересные передачи. Все мыльные оперы подчеркнула, что-то еще. Потом прочитала что-то такое, что воскликнула:

— О-го!

— Что там такое? — удивился я.

— Ото да, стара яка!

— Кто?!

— Та ось тут написали: «Жан Марэ. Мне 80 с половиной лет». Ото стара яка!

— Так это французская кинозвезда.

— Та я знаю, шо звезда, — с видом киноведа отмахнулась матушка. — Так стара яка!!!

— И это мужчина…

— М-да? Ой, ну старый якый…

Увидела в телепрограмме какой-то фильм Кончаловского.

— А хто це? — спрашивает.

Я объяснил, что это брат Никиты и сын Сергея Михалковых, что тоже кинорежиссер, только снимает фильмы в Америке. Что очень похож на Никиту, а по голосу они все как-то одинаковы… Она махнула рукой:

— А-а… Та знаю я прекрасно того Михалкова…

В эпоху суверенизации Украины, когда стали отключать свет, по радио услышали рекламу каких-то новых люстр, кажется: «Багато пройдэно шляхив людством для того, щоб було свитло!» (Много пройдено дорог человечеством для того, чтоб был свет!)

— Ага. Зато теперь хоть в темноте сиди! — тут же отреагировала матушка…

Когда Украина обзавелась своим «незалежным» телевидением, матушка поясняла новую структуру программы «Время»:

— Сначала говорят, шо у нас ото творится, потом — шо у вас, но без физкультуры. Бо она тоже только наша…

— Як ты часто пьешь кофэ свое! — сокрушалась матушка.

— Ма-а-а-ма, — огорчался я, — надо говорить не «кофэ», а «кофе». И не оно, а он. Кофе мужского рода!

— Да? Ну ладно. Так все равно ж ты пьешь его много!

Дня два я поправлял мамино «кофэ». Утром третьего дня после завтрака:

— Ну а теперь будем пить хто шо хочет. Миша, наверное, свое кофэ, да?

— Ма-а-а-а-ма!

— КофЕ-кофЕ-кофЕ-кофЕ! — улыбаясь, скороговоркой исправилась матушка.

В каждый мой приезд матушка стояла у плиты, как сталевар — варила, жарила, парила всякие вкусности. Потом обставляла стол тарелками, кастрюльками, сковородками.

Зачастую по вечерам я ходил в гости к Татьяне. У нее тоже — борщ, котлеты, рыба и т. п.

Как-то, накрывая на стол, мама произнесла:

— Оце ты сейчас покушаешь борщечку, потом — гречневу кашку — ой вкусная ж! — с отбивными, потом погуляешь — я сырники пожарю. Со сметанкой чи с чем ты захочешь. А после тебе надо будет БЫСТРО проголодаться — к Татьяне ж пойдешь…

— Галя письмо прислала. Обижается, шо дочка на

нее голос повышает… Та сейчас такая жизнь настала, шо сам на себя будешь голос повышать…

В программе «Время» показывали Павла Грачева, бывшего тогда еще министром обороны. Он «лепил горбатого» по поводу применения какой-то бомбы (чуть ли не атомной) в Чечне.

— От дурко! — всплеснула руками мама, — он хоть соображает, шо говорит?! Та бомба як хгахнет — будет знать!!!

Мама все время думала, что она толстая. Хотя на самом деле ее можно было с большой натяжкой назвать «полненькой». Если видела действительно толстую тетку, то говорила: «Оце да. Ну, я ж-то не такая, правда?» Ходила мама «уточкой», в перевалочку, потому что ноги болели. Отправляясь за покупками, брала «кравчучку» — сумку на колесиках. Рано утром уходила на рынок. Возвращалась, когда я уже просыпался… Однажды приходит и говорит:

— БЕГУ я на базар. Дывлюсь — две старухи тоже БЕГУТ…

В одно лето в гости приехали я, брат с женой и дочкой. Матушка купила две буханки хлеба. И прокомментировала:

Народу у нас теперь багато. Поэтому я буду ВСЁ по две буханки брать!

Привез ей какую-то книгу почитать. Кажется, Викторию Токареву.

— Ну, оставь, гляну — шо там.

— Ой, вам понравится. А потом можете Татьяне дать почитать.

Мама полистала книжку, потом выдала:

— Та хто, чи захочет она? Ей нравится читать такое — ШОБ В ТАЙГЕ ТАМ ШО-НИБУДЬ!!!

Поздно вечером по телевизору шла передача со Жванецким. Известный сатирик, сидя на даче, размышлял о жизни. Т. е. на экране был антиЖванецкий. Обычно такие «разговорные» вещи матушка недосматривала — засыпала. А тут была — вся внимание. Досмотрела Михал Михалыча, размышляющего на фоне цикад, и задумчиво сказала:

Ты ба-а-а… А я и не знала, что он такой печальный…

После очередного выпуска последних теленовостей:

— Ну, шо творится, това-а-арищи! Шо творится…

Потом задумалась на секунду и сказала:

— Та може, шо наладится, чи так и сдохнем при недохватке?!

Просевая муку, советовала:

— Я прочитала, что муку очень полезно просеивать. Тогда воздух соединяется с… Ну, тот воздух, шо вокруг нас, соединяется с тем, шо в муке… Ну или шо-то такое… Словом, очень полезно!

Привез фотографию моей подруги. Фотография черно-белая. Подруга — брюнетка.

— О, красивая девочка.

Пауза.

— Красивая. А она русская?

— Гречанка! — хохмацки отмел я все подозрения.

— О-о… Хто?! — почему-то на полуиспуге спохватилась мама.

— Гречанка! — не сдавался я.

— Ой, мне ж гречку перебрать надо! — и быстро пошлепала за гречкой, продолжая говорить, что да, девочка красивая…

— Ходила тут я в собес. Чи куда? Ну, там, где пенсию начисляют. Собес же? Пришла и кажу, шо я всю жизнь проработала, а одна знакомая и дня не работала — все домохозяйкой была. И шо? Я получаю такую ж пенсию, как и она. Як це так можэ буть? А они мне и начали шось объяснять. Долго говорили, якись проценты там… Я ничего и не поняла. Так и ушла. И даже спорить с ними не стала. А то одна с ними спорила-спорила, та умерла…

Гладит белье и говорит:

— Ото я дэсь прочитала, шо когда человек гладит утюгом, то у него калории расходуются, як у шахтера. Ты чуешь, Грыша? — кричит в спальню к отцу. — Я сейчас шахтером работаю!

Увидев трехэтажный частный дом, недавно построенный:

— Ото да! Това-а-арищи! Я издалека думала, что то кинотеатр новый. А оказалось, шо це дом такой выгатили! И нашо такой большой? Там же одних полов — мыть — не перемыть…

Заготовки угля и картошки — две осенние головные боли, которые постоянно мучили матушку. В итоге всегда все складывалось удачно — доставали и то, и другое.

Однажды привезли какую-то картошку. Может быть, не совсем ту, какую она хотела. Но чтобы как-то оправдать свершившийся факт, самоуспокаивалась:

— Ставчанскую картошку привезли… Вроде б то хорошая. В прошлом году соседка Валя посадила, и уродила картошка с ладошку. А ота, як ее — финская, чи шо, — говорят, якась невкусная. Желтая какая-то. Наверное, кормовая. Чи не финская?

— Голландская, — поправляет папа.

— А, да, голландская. Ну ото ж. Поганая она. Та хто зна… А шо делать? Это ж 450 тысяч одно ведро! Това-а-арищи! Когда ж такое было? Но ставчанская — все говорят — хорошая картошка. Валя ж садила. А накопала такую большую. Больше ладошки! Та теперь я спокойная — картошка есть. Три мешка аж. Хорошо, шо не ота — венгерская, чи яка она там? Шо там могут сажать в Венгрии той? Невкусная, кажуть. Один дядька взял ведро за 500 тыщ, и сварил. Съел и сказал — невкусная! А ставчанская — загляденье! От и Валентина ж посадила и не знала — будет чине? А она как пошла! От такие поросята! Та то и хорошо, шо не ота, не импортная… Теперь нам на зиму хватит. До весны надо съесть. А то в прошлый год столько набрали картошки, что уже весна — а она у нас есть и есть. Все уже молодую картошку кушают, а мы все старую кушаем…

Матушка больше 30-ти лет проработала регистратором в стоматологической поликлинике. Напарница у нее была — не подарок. Мама на нее жаловалась: «Ой, сколько слез я от той Марковны пролила — в уме не сосчитать. Ушла якось она в отпуск. С собой забрала будильник. А возвращается и — „где будильник?“ Та ты ж домой забрала, — кажу. Не поверила! Това-а-а-арищи! Хоть кол на голове теши! Ну, шо я тот будильник — съем, чи шо? У меня ж свой есть, только там батарейки надо поменять. А тут недавно шо утворила? Положила карту одного пациента не на ту букву. А пациент тот — ветеран войны, ходит челюсть вставляет себе. Он как бучу утворил! Все перерыли — нэма! Марковна в слезы и на меня — шо то я куда-то задевала карту ту! Това-а-арищи! А я как-то случайно глянула на другую букву — а карта та боком торчит!.. И главное ж, ходит — и не здоровается! Но ото если в следующий раз вона сама не поздоровается, то я тоже не поздороваюсь. От же ж хамка какая, а?!»

Это самый тяжеловесный приговор. Я ни разу не слышал от нее ни одного грубого (уж не говоря о матерном) слова. Предел ее возмущения звучал так: «Ну, хиба ж так можно делать?!» — ну разве так можно? Вроде бы, нельзя ж…

Не знаю, с кем можно сравнить маму по доброте душевной. Не знаю. Таких больше не встречал…