Буран 2.0

Михаил Миллан, 2018

Открывая глаза с утра, мы, как правило, видим привычную картину нашего с вами мира: комната, дом, улица, люди, которые окружают нас, и события, происходящие с нами по нашей воле или же вопреки ей. Но обычно никто не задается главным вопросом: действительно ли наши глаза открыты?.. Роман о мире, где привычные вещи приобретают совершенно иной смысл, где всё не то, чем кажется на первый взгляд, и о человеке, по воле случая ставшем игрушкой в руках мироздания. Содержит нецензурную брань.

11.

Следующим утром, почти ровно через сутки после попытки покушения, агент спецотдела ФБР сидел в кресле для посетителей и с любопытством рассматривал интерьер Овального кабинета, знакомый лишь по фотографиям и телерепортажам. (Когда ещё снова придется побывать!) Президент стоял возле окна, отодвинув рукой портьеру, и отрешённо всматривался вдаль, словно пытаясь разглядеть что-то очень важное.

–…Я работал. Вот за этим столом. — Он кивнул, не поворачиваясь, на легендарный «Резолют». — Я много думал о произошедшем. И вчера, и сегодня. Подспудно любой человек на этом посту понимает, что в любой момент может стать жертвой покушения. И я не исключение. Невозможно быть хорошим для всех. И вы это лучше меня знаете — за это вам и платят. Люди не меняются, и я всегда чётко понимал, что должность президента — это мишень. Но знаете, что меня беспокоит больше? Непостижимая странность произошедшего. Я этого охранника хорошо знал. Вчера утром его видел. Мы даже поприветствовали друг друга. Так принято. А через полчаса он вошёл ко мне в кабинет с оружием в руках… В моём представлении это не вяжется.

Президент замолчал. После паузы заговорил фэбээровец, спросил:

— Господин президент, про момент появления Джексона расскажите максимально подробно. Вы упомянули про некую странность. В чём она состояла? Может быть, вам удалось что-то вспомнить, о чём вчера вы не сказали? Может быть, у вас за ночь возникли какие-нибудь мысли по этому поводу, или предположения, пусть даже самые невероятные? Мне важна любая деталь.

Президент оторвался от разглядывания пейзажа за окном и посмотрел на следователя:

— Сам Джексон был странным.

— Простите, а в чём эта странность проявилась?

— То, как он шёл и как себя вёл. Джексон — бывший «морской котик», у него походка подтянутая, как у любого военного, а вчера он шёл иначе: осторожно и неуверенно. Кроме того, он, хоть и держал меня на мушке, но глазами вертел по сторонам, словно впервые попал в Овальный кабинет и раритеты на стенах ему в диковинку. Как и вам, к примеру.

Следователь смутился:

— Простите, но я первый раз в Белом доме — вряд ли когда-нибудь придётся побывать здесь снова.

— Вот-вот, в первый раз… Вы не смущайтесь, это особое место — здесь все в первый раз ведут себя с любопытством. И он также… Смотрел кругом, словно ничего этого никогда не видел.

— И?

— Вы знаете, страха не было. Я почему-то сразу понял, что происходит. Эмоций не было вообще. Говорят, в минуту смертельной опасности у человека вся жизнь перед глазами проходит. У меня не так. Всё было спокойно, как сейчас, но только тогда на меня был ещё направлен пистолет. Да, вот что! Вчера в суматохе я этого не осознавал, а агентов, что восстанавливали картину нападения, волновали внешние детали, да и мне то, что я хочу сейчас сказать, представлялось вчера несущественным и казалось результатом стресса.

Президент снова замолчал, что-то обдумывая или вспоминая.

— Мне вчера показалось, что время остановилось. Или чудовищно замедлилось. Перед столом Джонсон остановился, и мы долго, бесконечно долго смотрели друг другу в глаза. Так долго, что я не выдержал этой пытки, схватил со стола то, что под руку попалось, и бросил в него… Стоп! Может быть, всё же… — Президент повернулся к столу и пошарил по вороху бумаг, что в беспорядке — видимо, со времени покушения — были разбросаны по столу. Медленно сел в президентское кресло, попеременно открыл один за другим ящики стола и так же медленно произнёс:

— Нету.

— Что случилось, господин президент?

Вместо ответа президент ещё раз переворошил бумаги со стола, переставил с места на место телефон правительственной связи.

— Печать.

— Что печать?

— Я бросил в него большую печать Соединённых Штатов.

— Ту самую? Реликвию?

— Ту самую, с двумя оттисками. А что мне оставалось делать? Безропотно ждать смерти, как агнец на заклании? Наверное, да. А так схватил, что попалось под руку.

— Понимаю… А он что?

— Он мой снаряд поймал и почему-то медлил, не стрелял. Потом опустил пистолет и явственно произнёс слово «СЕТЬ». Что это значит — ума не приложу. И сразу его взгляд потух, и он как подкошенный рухнул прямо перед столом. Началась суматоха, прибежали люди. Подбежали, спрашивали, всё ли в порядке. Я охране показываю на него, говорю: «У него печать». А стали его обыскивать — нет ничего. Себя я чувствовал, как механическая кукла, — мыслей нет, эмоций нет. Попытался выйти из-за стола, но не смог — колени подгибались…

— От сильного стресса — такое не редкость, господин президент.

–…Мне помогли встать, по требованию охраны мы спустились в бункер. А печать так и не нашли. Обшарили весь Овальный кабинет, потом весь дом. Печать, да ещё в футляре — это не иголка.

— В карманах арестованного тоже ничего не было.

— Я знаю: его обшарили первого, сразу. И эта подозрительная, нелепая смерть…

— Как раз это в порядке вещей. От исполнителей избавляются. Всегда. Вспомните Ли Харви Освальда.

— Да, но того пристрелили, а здесь что случилось? Он был отравлен? Что за препарат ему ввели?

— Абсолютно безопасное сильное тонизирующее средство. Дело не в препарате. Этого человека просто отключили.

— Как это?

— Отключили от жизни за ненадобностью. У него не было шансов. Он при любом раскладе был бы убит. И если бы покушение удалось — к счастью, этого не произошло, — или же, в нашем случае, как не оправдавшего ожиданий. Мы сталкиваемся с таким уже не первый раз.

— «Мы» — это кто?

— ФБР. Точнее — наш отдел. Есть указание всем отделам, всем подразделениям полиции, что, если где-то люди умирают при странных обстоятельствах, или происходят события, которым нет логического объяснения, или в случае внезапного кардинального изменения поведения адекватных в прошлом людей (как вчера, к примеру), то отправлять информацию к нам. Мы собираем статистику и пытаемся систематизировать полученные данные, чтобы в конечном итоге понять, что происходит.

— И что, много в нашей жизни такого… э-э-э… необъяснимого?

— Не хочу вас расстраивать, господин президент, но работы нам хватает. Правда, много информационного шума, но сейчас мы научились его фильтровать, и база собранных фактов достаточно объективна.

— На основании собранных данных можно ли делать уже какие-нибудь выводы? Объяснить, как человек, которому безоговорочно доверяли, решился на убийство? И куда пропала печать? Возврат этой реликвии — это вопрос государственной важности. Она пропала здесь. Хотя по регламенту должна находиться у госсекретаря. Он хранитель большой печати. Я боюсь, что это нарушение может нам обоим стоить карьеры, но это просто мелочь по сравнению с последствиями, которые могут наступить, если она не отыщется.

— Мистер президент, версия, которой я придерживаюсь, несколько фантастична для человека, не знакомого с реальным положением вещей. И в подобную трактовку событий очень трудно поверить, но это напрямую касается как вашей безопасности, так и безопасности страны. Именно поэтому я настоятельно просил о встрече с вами. Кстати, прежний президент считал себя сторонником научного прогресса (в его понимании, конечно), с недоверием относился к нашей работе и считал, что мы напрасно тратим государственные деньги…

— Давайте уже ближе к делу.

— Мистер президент, на основании собранных данных уже сейчас можно сказать, что, помимо известных физических законов, существует некая сила (или силы), способная даже временно изменять базовые законы природы, происхождение которой пока непонятно, причём достаточно недобрая к людям. Вернее, она — эта сила — использует людей для каких-то своих целей, считаясь с ними не больше, чем сами люди считаются с назойливыми насекомыми. Эта сила способна на многое. Например, воздействовать на сознание людей, подчинять его и управлять им. Правда, не всегда и не всех. Вчерашнее покушение наглядно это продемонстрировало. Несомненно, сознание охранника было перехвачено — я так это называю, — но до конца подчинить его она, эта сила (или, может быть, они, то есть силы) так и не смогла. Ведь в самый последний момент он опустил оружие и отказался стрелять…

— Он ещё явственно сказал: «СЕТЬ»…

— Мы к этой фразе ещё вернёмся. Это решение — а оно требует определённого мужества — его и погубило. Как только кому-то стало ясно, что подопытного нельзя заставить стрелять, его выключили, как ставшее ненужным устройство, — он рухнул, словно мешок, у вас перед столом. И потом грубо перетасовали память…

— Кто, кто выключил?

— Этого я пока, к сожалению, не знаю… А когда подлог мне и мистеру Макларри стал очевиден, кем-то было решено отключить ему жизненно важные функции. Я с такими вещами уже сталкивался. Программ уничтожения в таких случаях, как удалось определить, немного. И все они незатейливы. Главное в них одно: человек с захваченным сознанием совершает неадекватные поступки — в нашем случае стал киллером, — а после выполнения задания нейтрализуется. Но становиться киллером — это не обязательно. В принципе, его могут заставить делать всё что угодно, ненужную память потом стереть, а освободившееся место заполнить тем, что называют каждодневной рутиной. Подопытный живёт себе спокойно дальше, ни о чём не подозревая. Но это только в том случае, если содеянное можно скрыть. Впрочем, и о тайне тоже не всегда заботятся. Важность событий и реакция на них у этой… э-э-э… субстанции лежат зачастую вне человеческой логики. Ясно одно: если же подопытного считают очень опасным — его уничтожают. Либо провоцируют на суицид, а если он не поддаётся — я об этом ещё отдельно скажу, — инсультом блокируют высшую нервную деятельность; а если этого недостаточно, то через две минуты — инфаркт и остановка сердца. Так поступили с мистером Джексоном.

— Как? Как это возможно?

— Мистер президент, человек хрупок, а я работаю в организации, которая знает об этом очень хорошо. Если позволите, я продолжу… Надо признаться, в его случае есть один нюанс, с которым мне не приходилось сталкиваться. У него на руке обнаружили татуировку. Четыре буквенных символа. Татуировка старая, причём когда-то была неудачная попытка её свести. На коже в этом месте — грубый шрам, но буквы всё равно остались разборчивы. Мистер Макларри не верил своим глазам, потому что, во-первых, пирсинг и татуировки запрещены контрактом, а во-вторых, он готов был поклясться, что никакой татуировки до вчерашнего дня у Джексона не было. Дальше начинаются чудеса. Файлы с фотографиями, на которых она была зафиксирована, были скопированы на компьютер, который вечером загорелся — короткое замыкание в блоке питания. Словно компьютеры в ФБР — с китайской помойки. Самого фотографа неизвестные ограбили и избили по дороге домой. Фотоаппарат — не из дешёвых — пропал вместе с бумажником, а сам он, с перевязанной головой, уже не помнит ни о какой татуировке. Я настоял спуститься в морг и там выглядел полным идиотом — татуировка с тела исчезла, как не было! А перед нашей встречей, уже здесь, в Белом доме, я попросил мистера Макларри вспомнить вчерашний день. Он, в принципе, верно всё запомнил, но когда я спросил, что он скажет о татуировке на руке его бывшего подчинённого, он очень удивился и решил, что я что-то путаю, потому что условиями контракта, бла-бла-бла и так далее, по тексту. Другой человек на моём месте уже подумал бы относительно себя: а не пора ли врачу показаться — с такими странными видениями и такими навязчивыми вопросами? Но у меня есть хорошая профессиональная привычка записывать важные события и разговоры на телефон. Правда, с такой работой эта привычка всё больше принимает параноидальную форму, потому что особо важные данные я, вдобавок ко всему, шифрую и отправляю в облако. Но иногда привычка себя оправдывает. Вчера вечером мой телефон мирно лежал на столе — и вдруг ни с того ни с сего упал на пол. Поднял — не работает. Обратился в сервис — говорят: зачем вы его отформатировали? Уверяю: со стола упал — не верят! Если бы не облако… Господин президент, взгляните на это и послушайте.

Президент осторожно вставил наушник гарнитуры в ухо и уставился в переданный ему экран.

— Если всё обстоит так, как вы говорите, почему и этот материал не был уничтожен?

— Не знаю, вариантов масса. Может быть, всерьёз нас не воспринимают, может быть, они не настолько умны, чтобы всё предусмотреть, может быть, кому-то просто лень глубоко рыть, да может быть всё что угодно.

— Вы показывали эту запись начальнику охраны?

— Нет — кто знает, к каким последствиям это может привести. Выяснилось, что он тоже внушаем, возможно, что и не в такой степени, как Джексон. Но всё же. Зачем нам ещё один труп?

— А у вас есть предположения, что означают эти литеры на татуировке?

— Литеры… — Следователь задумался. — Джексон произнёс «СЕТЬ» прямо перед тем как упасть?

— Верно. Сказал и тут же рухнул.

— Господин президент, боюсь ошибиться и понимаю возможные последствия такой ошибки, но у меня возникло предположение, что эти буквы на руке — не латинские.

— А какие же?

— Это может быть кириллица. И означают они имя. Типичное русское имя Ваня. Полное написание — Иван. И ни про какую сеть речи не было. В русском и в ряде других славянских языков произношение слова НЕТ созвучно с английским СЕТЬ. Возможно, что Джексон во время транса пытался вести с кем-то диалог, возможно, его держали в неведении относительно его задачи…

— Но почему по-русски? Какое отношение простой охранник может иметь к ним? Он и пары слов по-русски не знал. Получается, что к покушению на меня приложили руку русские? Неужели правы эти маразматики из сената, которые утверждают, что Америка под колпаком у Путина? И неужели КГБ владеет такими адскими технологиями, способными управлять людьми на расстоянии и делать из них убийц?

— Не думаю, господин президент. И у русских есть схожие проблемы, и тоже существует служба, подобная нашей. Пока наши отношения не были столь напряжёнными и шёл обмен информацией, мы знали об их озабоченности в этой области. Начиная с Чернобыльской аварии. Ведь тогда очень много компетентных людей — и дежурные сотрудники станции, и лица, отвечающие за безопасность — сначала отключили все системы безопасности, а затем искусственно стали создавать аварийную ситуацию, отключив охлаждение реактора, как бы в качестве плановой проверки. Хотя они, как никто, должны были знать, к чему это может привести. Получается, что они сами, своими же руками довели реактор до взрыва. Налицо факт массового воздействия на психику. У русских тогда было предположение, что эти события — результат применения нами психотропного оружия.

— Наличие проблем у конкурентов — не повод для собственной беспечности.

— Вы правы, господин президент, но и не почва для необоснованных обвинений. Думаю, ни одна страна в мире не владеет технологиями, позволяющими останавливать или менять действия законов природы. И вряд ли вообще можно говорить о каких-либо технологиях. С человеческой точки зрения, конечно.

— Так с чем же тогда мы имеем дело? С пришельцами? Или с нечистой силой? С чем? А вы уверены, что всё вообще обстоит именно так? До вас я беседовал с психологами — задавал им тот же вопрос о причинах и мотивах. Так они бойко поведали, что причиной покушения могут быть и детская сексуальная травма, и конфликты в семье, перешедшие в навязчивую идею. Хотелось спросить: ребята, вы же сами досконально проверяли его психику, принимая на работу! Охрана в Белом доме — работа серьёзная. Значит, никаких нареканий этот человек у вас не вызывал?

— Господин президент, не хочу ничего плохого сказать о работе психологов — думаю, они деньги не зря получают, но объяснять всё только детскими травмами, на мой взгляд, недостаточно Мир слишком сложен, чтобы давать однозначные оценки. Версию же с нечистой силой следует оставить церкви — сейчас, слава Богу, не Средние века. А вот идею про внеземную жизнь я бы отметать не стал. Голливуд приучил нас к представлению о пришельцах как о марсианах на треножниках с лучами смерти, но в реальности они могут быть какими угодно. Хоть плесенью на стенах, хоть москитным роем или дождевой тучей. Впрочем, это только предположение. Пока что я предпочитаю называть эту силу просто «ЯВЛЕНИЕ». И она может выглядеть как угодно.

— Значит, вы настаиваете на внешнем воздействии?

— Нет, не настаиваю. Но такая трактовка позволяет хоть как-то увязать цепь событий в единое целое. И необъяснимое поведение адекватного в прошлом охранника, и его смерть без видимых причин.

— Результаты вскрытия уже известны?

— Да. Обширное кровоизлияние в мозг и ровно через две минуты — остановка сердца вследствие острой сердечной недостаточности. Медицина почти всегда отвечает на вопрос, что произошло, но крайне редко — по какой причине.

— Вы сделали акцент на времени. Почему две минуты? Отчего такая точность?

— Статистика, господин президент. Было несколько случаев, когда полиции удавалось задерживать неадекватного убийцу, и всякий раз при попытке допроса осуществлялся один и тот же сценарий. Видимо, это одна из программ уничтожения, о которых я уже упоминал, внедрённая извне в мозг потенциального убийцы. Но это что касается киллеров поневоле, когда Явление так грубо заметает следы своего присутствия, что это сразу бросается в глаза. Если нет большой срочности зачистки, существует такое безотказное средство, как рак. Небольшое и незатратное изменение на генном уровне, которое носит скорее программный характер, — и организм неудобного по какой-то причине человека начинает сам себя убивать. Дёшево и сердито. И в крайних, в очень крайних случаях людей просто превращают в пыль. И не обязательно занимающих важные посты. Человек, к примеру, ложится вечером спать, а утром на постели — горстка пепла или, лучше сказать, пыли. Недавно была резонансная история с канадскими лесорубами — вы, наверное, слышали? Когда бесследно исчезла бригада.

— Что-то приходилось слышать. Но мне некогда интересоваться жёлтыми новостями. Каких только небылиц эти мерзавцы не насочиняют!

— Понимаю вас, но там всё просто. Простые ребята, просто легли спать. А утром не вышли на работу. Исчезли. Бесследно. В спальных мешках осталось носимое бельё — трусы, майка. Вся обувь и верхняя одежда на месте. Ушли ночью на мороз? Голые? Все были в шоке. Полиция безуспешно искала следы. Мы предложили канадским копам помощь. Те с радостью согласились. Исследовали спальные мешки — обнаружили внутри чёрно-серую пыль. Мелкую, как тонер для принтеров. По составу эта пыль оказалась невероятно чистым углеродом — девяносто восемь процентов, — химики удивлялись. Связались с канадцами, спрашиваем насчёт этой пыли. Они мнутся, говорят, что да, была пыль, но мы вытряхнули её в снег, потому что неудобно было в ФБР отправлять спальные мешки с таким количеством земли внутри. «Да какая земля зимой? У вас снег шесть месяцев в году!» — «Да, верно, но ребята ведь были лесорубы, а они, в принципе, не самые аккуратные люди на свете». Спрашиваем: сколько земли вытрясли? Отвечают: примерно килограмм из каждого мешка. А килограмм — это то, что остаётся в сухом остатке от человека после кремации. Но. Если просто сжечь тело, то пепел грязный. В нём много всяких примесей и микроэлементов. Получается, что этих бедолаг не сжигали — да и постель осталась нетронутой огнём, — а преобразовали в чистый угольный порошок. Но это, пожалуй, экзотика — применяется редко.

— Зачем? И как такое возможно?

— Зачем этим тварям понадобились лесорубы? Это надо у них спросить. Логики тут мало. Впрочем, полиция приостановила лесозаготовительные работы на том участке до выяснения причин. Может, дело в этом? Может быть, не надо там лес рубить?

— Не иначе как Гринпис замешан. — Президент впервые за утро пошутил. Он вообще отличался несколько циничным чувством юмора, и фэбээровец ему поддакнул:

— Видимо, так проще бороться за окружающую среду.

Поддакнул и продолжил:

— И это лишь малая часть из того, что происходит в последнее время. Иногда критерии событий, с точки зрения людей, логичны, но чаще всего нет. Порой создаётся впечатление, что человечество просто путается у кого-то под ногами. Возможности же у этих тварей почти безграничны. Но вот с ресурсами туговато. Основное правило — делать грязную работу чужими руками. Полагаю, так менее затратно. Впрочем, нередко люди тоже так поступают. Заставить кого-то что-то делать, внушить нужную мысль или стереть память проще, чем, скажем, физически обвалить здесь, в Овальном кабинете, потолок. Хотя обвалить потолок они тоже способны. И не только. Вспомните одиннадцатое сентября. Но это требует бóльших ресурсов, бóльших затрат энергии, а эти ребята, если можно их так назвать, не любят лишних расходов и совершают их только тогда, когда этого нельзя избежать. Если какой-то человек является помехой или представляет опасность, сначала делается попытка изменить его сознание в нужном ключе. Причём работают грубо, расчёт идёт на жадность, страх и другие низменные инстинкты. Если это не получается (а у них не всегда получается — видимо, потому, что люди всё-таки не свиньи, вернее — не всегда свиньи), то делается попытка влиять в том же духе на окружение человека. И только если и это по каким-либо причинам не удаётся, в ход могут пойти физические методы воздействия. Но и то не всегда. Если усилия и затраты по нейтрализации человека превышают негативные последствия от его действий или даже мыслей — опасных, с их точки зрения, конечно, — его могут даже временно оставить в покое.

Президент, подперев подбородок тыльными сторонами ладоней, внимательно слушал, глядя не на собеседника, а куда-то в пространство, сквозь стены с портретами основателей американского государства и картинами на сюжеты важнейших исторических событий. А слушать он умел.

— И что, любого можно заставить делать всё что угодно?

— Почти. Вас нельзя.

— Почему?

— Ваша работа связана с принятием важных решений, и кому-то не терпится взять это дело под контроль. Если подослали убийцу — значит, влиять напрямую на вас невозможно. Семья с вами заодно. Вой прессы и TV на вас тоже не действует. И то единодушие, с которым и конгресс, и сенат хотят вас утопить, говорит о многом. Видимо, последствия решений — и тех, что вы уже приняли, и тех, что вы только собираетесь принять, а возможно, и таких, которые не стоят ещё на повестке дня и о которых вы даже и не догадываетесь, — вызывают опасения.

— У кого?

— Если б я знал… Трудно уловить закономерности там, где может произойти всё что угодно. С достаточной вероятностью можно говорить лишь о том, где действуют люди, а где людей просто используют, как марионеток. Но грань весьма зыбкая.

— А одиннадцатое?

— Что одиннадцатое?

— Одиннадцатое сентября. Вы упомянули про одиннадцатое сентября.

— Господин президент, это будет очень долгий рассказ, я постараюсь прислать вам материалы с нашим расследованием. К официальным выводам оно не имеет ни малейшего отношения.

— Согласен. Официальные выводы смехотворны. Любой непредвзятый и здравомыслящий человек никогда не сможет поверить, что дюралевый самолёт способен пронзить прочнейшие стальные колонны, как горячий нож сливочное масло. И обрушить их потом, как карточный домик.

— Вы правы: версия с самолётами несостоятельна. А материалы прислать постараюсь. Постараюсь, потому что не могу знать, как наши, — фэбээровец изобразил кривую улыбку, — в кавычках «друзья» отнесутся к подобному обстоятельству. Могут возникнуть проблемы с доставкой.

— Это всё любопытно, но сейчас меня больше волнует, где искать пропавшую печать.

— Пока не знаю, господин президент, но уверяю вас, что приложу все силы для поиска.

— Постарайтесь это делать негласно…

И когда фэбээровец, распрощавшись, подходил к дверям, президент снова его окликнул:

— Как, как в таких условиях работать, если никому нельзя доверять, а результат может быть непредсказуем?

— Я не вправе давать вам советы, но полагаю, что вы должны чувствовать это интуитивно. Извините за банальность, но если ваши действия встречают бешеное сопротивление со всех сторон, велика вероятность, что вы на правильном пути. А если что-то идёт как по маслу, то есть повод задуматься, усомниться и всё ещё раз перепроверить. И старый рыцарский девиз — «Делай, что должно, — и будь, что будет» — актуален сегодня как никогда.