Сектант

Михаил Борисович Земсков

Остросюжетный иронично-философский триллер Михаила Земскова «Сектант» рассказывает о поисках «подлинного» Евангелия от Иоанна, согласно легенде спрятанного в степях Центральной Азии ранними христианами. Компания молодых людей, возглавляемая чудаковатым «гуру», в поисках приключений отправляется в путешествие, которое перевернет жизнь каждого из них. Книга содержит нецензурную брань.

К. Р.

Дизайнер обложки Роман Батуев

© Михаил Борисович Земсков, 2020

© Роман Батуев, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4474-4434-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Мы с Виталиком сидели на летней площадке.

— Евангелие от Иоанна, включенное в Новый Завет — не настоящее. Настоящее спрятано в среднеазиатских степях, — с заговорщицким видом сообщал мне он.

— С чего ты взял?

— Да куда ты, сука, тянешь! — Виталик дернул поводок, и несчастная шавка (то ли той-терьер, то ли псина еще какой-то мелкой, но дорогой породы) с писклявым скуляжом подлетела в воздух.

— За что ты ее так? — Я нагнулся, взял собаку на руки и поставил ее на столик. Она уставилась на меня тоскливыми выпученными глазами, в которых читалось осознание ужаса всепланетарного существования.

— Достала, блин… Тянет ее все время куда-то, и все рывками, рывками…

— Как ее зовут? — Я погладил маленькую головку с торчащими ушами, суетливый носик.

— Айседора… Так вот, — продолжил он, — простой анализ евангелических текстов показывает, что включенное в Новый завет евангелие от Иоанна сильно отличается, а иногда и противоречит остальным текстам. Также большинство экспертов доказывают, что Евангелие от Иоанна и Откровение Иоанна…

— Апокалипсис? — Переспросил я.

— Да, Апокалипсис Иоанна и Евангелие от Иоанна написаны разными людьми. Ну и раз евангелие от Иоанна так отличается от остальных трех евангелий, логично предположить, что именно оно написано не Иоанном, а является подделкой…

— Откуда ты все это знаешь?

— Мне Сергей рассказывал. Например, в Евангелии от Иоанна говорится, что Иисус родился в Назарете, а в Евангелии от Матфея — что в Вифлееме. Остальные три Евангелия говорят, что он проповедовал около года, а согласно Иоанну — более трех лет, причем последовательность событий описана совсем по-другому. И даже день распятия Иисуса — и, значит, день Его воскрешения — Иоанн называет другой — не такой, как у Матфея, Луки и Марка. О таком чуде, как воскрешение Лазаря, написано только у Иоанна, и ничего нет у остальных евангелистов. И таких несоответствий еще куча… Ну что, поехали с нами? Тебе сейчас как раз нужно развеяться…

Я ничего не ответил.

Мне тридцать один год, но выгляжу я все еще на двадцать пять (принципиальная деталь, учитывая особенности моей профессии). Казалось бы самое время радоваться жизни и получать от нее удовольствие. Мало. Просто мне всего мало. Мало этих вечеров, мало лета, осени, зимы, весны, мало людей, мало любви, мало меня, мало этого шарика — планеты, называемой Землей… А Виталику — почему-то достаточно.

Поезд идет на Запад. В теплом чреве купе пассажиры раскладывают на столе припасенную на ужин еду — жареная курица, пирожки, яйца, отварная картошка, соленые огурцы. С преувеличенным радушием они угощают друг друга, протягивают соседям пирожки, куриные ножки. Я не хочу есть. Мама зовет меня, но я отказываюсь идти. Стою в коридоре и смотрю в окно. Больше всего мне нравится смотреть на стальные линии рельсов встречного пути и на провода линии электропередач, тянущиеся вдоль железной дороги. Провода плавно опускаются вниз, потом резко поднимаются вверх, цепляются за вершину столба и снова плавно опускаются вниз. Мне так нравится это неторопливое и полное достоинства движение вниз — настолько, что замирает дыхание, словно я сам соскальзываю вниз по пологому спуску проводов. «Когда они закончатся? Наверное, они никогда не закончатся…»

В другом конце коридора стоит девочка и тоже, не отрываясь, смотрит в окно. Она в голубом платьице в белый горошек, немного выше меня и наверное немного старше. Интересно, ей тоже нравится смотреть на провода и рельсы? У нее красивое спокойное лицо и вдумчивый взгляд.

Около своих окон мы провели около часа. Несколько раз мы обменивались взглядами; разными — и внимательными, и надменными, и смешливыми, и солидарными, и тайными. Вся короткая история наших отношений ограничилась только этими взглядами.

Сейчас кажется, что целая вселенная была потеряна в тот вечер…

Айседора нервно оглядывалась по сторонам и нетерпеливо подрагивала всем телом. Ей хотелось бежать на зеленую поляну, вперед к новым впечатлениям и переживаниям, которые главным образом были связаны с запахами мочи и фекалий, оставленными ее собратьями.

Виталик повернулся ко мне и со значительным видом добавил:

— А организовывает всю поездку Давид, — как будто это имя должно было иметь для меня решающее значение.

— Это что за хрен с горы? — Безразлично спросил я.

Виталик растерялся:

— Я же тебе рассказывал… Очень продвинутый мистик, свои практики ведет… Он говорит, что наша жизнь — иллюзия, а те, кто нами управляют, с детства программируют нас на то, чтобы мы не могли увидеть реальность.

— Фигня все это… — Мои губы скривились в презрительной усмешке.

Я второй раз видел этого человека. Может быть, третий. В московском мегаполисе это должно удивлять, но меня не удивляет. Все бывает. Я больше взволнован тем, что он одет в тот же самый пиджак, в котором я видел его в первый раз. По какой-то необъяснимой причине это кажется гораздо более подозрительным. Я еще не боюсь, но уже насторожен. Я всегда помню, кто и зачем может меня преследовать.

Бегу по эскалатору метро вверх, быстрым шагом прохожу через турникет, ныряю в двери, оказываюсь на улице, потом в подземный переход и на другую сторону садового кольца.

Выйдя из магазина, я неторопливо брел мимо бутиков, сверкавших красками, огнями. В витринах — кофточки, топики, юбочки, брючки, шляпки, сумочки, туфельки. Разные цвета, разные ткани. Какую бы одежду носило наше тело, если бы оно состояло только из сердца или только из души?

По проезжей части неслись машины. Вдруг я заметил какое-то движение с противоположной стороны — от бутиков. Повернув голову, увидел, как за стеклом витрины сдвинулся с места манекен. Немного, почти незаметно. Или мне показалось? Я зашагал быстрее. Что происходит? Есть ли хотя бы один человек среди моих знакомых, кто мог бы объяснить мне, что происходит в этой странной и бессмысленной жизни?

В переходе я остановился у ларька купить горячую ватрушку и питьевой йогурт. Протянул продавщице сторублевку. Она вытащила из микроволновки булочку, сунула ее в пакетик и вручила мне. Посчитала десятирублевые бумажки, мелочь и небрежно выложила все на блюдце. Я не глядя сложил купюры, собрал монеты, сунул их в карман и пошел дальше. Вдруг в голове срабатывает: «что-то не так». Я вытащил деньги из кармана, пересчитал. Действительно, не хватало пятидесятки.

— Вот блин… — Развернувшись, я пошел обратно к ларьку с выпечкой. Дойдя до него, увидел в нескольких метрах от себя знакомый пиджак и очки. Мужчина, как ни в чем ни бывало, свернул влево, зашел за колонну и смешался с толпой.

Я остановился как вкопанный, попытался проследить взглядом за своим преследователем, но он исчез в бесконечном потоке людей. Я забыл о том, что меня обсчитали. Продолжая искать взглядом в толпе черный пиджак, пошел ко входу в метро.

Страх неизвестности и неопределенности. Кто-то сумел разворошить прошлое. Кто-то нашел меня. Скорее всего, милиция. Но только почему они не арестуют меня сразу, а ведут глупую, непрофессиональную слежку? Я вошел в метро, поехал вниз на эскалаторе. В груди быстро и необратимо осела холодная тяжесть.

Рисуя сотни раз в своем воображении картину того, как меня поймают, я никак не мог представить себе эту холодную вибрацию страха внутри, отвратительную в своей всепроникаемости и давлении на все клетки тела.

Приехав домой, сделал себе бутерброд, потом еще один. От телефонного звонка екнуло сердце. На какую-то долю секунды возникло желание не поднимать трубку.

— Алло, — нарочито громко и бодро ответил я.

— Привет, — чуть охрипший голос Виталика.

— Здорово. Как дела?

— С почтой что-то случилось. Ящик не открывается. Че, может, в кино сходим?

— На что?

— Не знаю, посмотрим.

Оставаться дома в моем параноидальном состоянии не было никакого желания…

Повесив трубку, я посмотрел в зеркало. Люблю смотреть на свое отражение. Поправил прядь волос, исследовал поры кожи на носу, встретился взглядом с самим собой. Долго, с любопытством и неким особенным удовольствием смотрел в свои глаза.

В вагоне метро людей немного. Я оглядывался по сторонам, смотрел на рекламные постеры. Вдруг почувствовал чей-то взгляд. Медленно обернулся. В глубине вагона, за чьими-то плечами, спинами и головами развевались волосы девушки, пытаясь остаться в ее прошлом. Внутри меня похолодело. Та же девушка, с которой в детстве мы ехали в одном поезде и, стоя в разных концах вагона, заворожено наблюдали за рельсами и проводами. Тоскливо сдавило сердце оттого, что я и сейчас не смогу приблизиться к ней и никогда не узнаю, кто она — столько холода в ветре ее волос.

Встретившись со мной взглядом, она отвернулась.

— На следующей выходите? — Чей-то вопрос ко мне. Я молча прохожу вглубь вагона — на два шага ближе к развевающимся волосам. Моя рука непроизвольно тянется к плееру и включает play. Двадцать третья соната Моцарта. Концентрированный сгусток грусти и надежды. Поднятая им волна несет меня к девушке. В закипающем холоде я протягиваю ей наушники. Она с любопытством смотрит на меня, потом берет наушники и слушает Моцарта. Холод отступает из пяток и остальных частей тела.