Мечта прекрасная. Вторая книга-антидепрессант серии «Скрытый остров»

Михаил Авдеев-Ильченко

Остросюжетный, динамичный историко-приключенческий роман о судьбах бывших подданных Российской империи, которых революция и гражданская война разбросали по всем континентам планеты. Главные герои, взяв в аренду два тихоокеанских острова, пытаются заново начать жизнь, создать свой новый мир.Большая часть описанных в книге событий, судеб, диалогов взяты из мемуаров очевидцев и относятся к 1923—1924 годам.

Глава вторая. Баловень судьбы

— Хорошо то как, Господи…

Никита присел на деревянный настил набережной порта, удобно облокотился спиной о мешок с чем-то мягким, зажмурился от солнечных бликов на волнах, блаженно замер.

Лошаков сказал, что шхуна с рисом, которую ожидала их бригада грузчиков, задерживается часа на два. Значит, можно отдохнуть. Ничего не делать. Лежать на солнце, в полудрёме. Вспоминать, мечтать… Счастье.

Хороший человек — Лошаков. Канонерской лодкой командовал.

В приливе симпатии, Никита подумал, что раньше мог купить Лошакову собственную канонерскую лодку. Хотя бы и три… Да только где те времена, когда Никита Андреевич Широкий, единственный сын миллионера, жил под защитой могучей империи, у ног его лежали все блага мира. От влиятельных друзей не было отбоя, красавицы любили и исполнения желаний не знали препятствий…

Никита улыбнулся: есть чем утешиться — в этом порту он, возможно, самый образованный и эрудированный грузчик. Как бы это выяснить? Остроумный, к тому же…

Он улыбнулся вновь: вспомнил старую знакомую мадам Кюри, из которой чрезвычайно сложно было вытянуть хотя бы одно доброе слово. Когда это вдруг удавалось, за добрым словом мадам следовало несколько оговорок, преимущественно оскорбительного характера, как бы оправдывающих её нечаянную милость.

Мадам Кюри лишь один раз похвалила Никиту: «Вы великолепно, даже избыточно образованы…» После, немного подумав, добавила: «Вследствие этого недостаточно умны… Вам следует более учиться размышлять, нежели просто поглощать прочитанное… Иначе уподобитесь ослу, нагруженному книгами…»

Теперь, пока не пришла шхуна под разгрузку, у Никиты было полно времени для размышлений и воспоминаний, чем он и занялся…

* * *

В отцовских миллионах — в этом основании благополучия и источнике гордости — таились причины будущих бед семьи Широких.

Революция разорила их внезапно. Родители Никиты не смогли пережить крушения своего мира, ушли в мир иной — быстро, один за другим.

Дворянин и сын миллионера Никита оказался совершенно не нужен Советской власти. Что ему могли доверить большевики? Метлу дворника? Лопату на стройке? Если ты — классово чуждый элемент, значение блестящего образования, знание языков ничтожно. Благодари власть, что пока не расстреляли.

Никита погрузился в нищету.

Искренне изумлялся: разве возможны такие стремительные и ужасные перемены в жизни? В чём замысел божий? Надолго ли беда?

Потом пришла и накрыла волна чёрной обиды на весь мир. Вокруг внезапно оказалось много людей, которые маниакально стремились причинить Никите зло, пусть мелкое, хотя бы какое-нибудь.

Этого было не понять. Разве он обидел кого, нарушил закон? Всю жизнь был добр ко всем, с кем сводила судьба. Обожал делать подарки, приятные сюрпризы, Препятствий никому не чинил. Любил природу, красивых и умных людей. Собирался посвятить себя наукам…

Разве родиться у богатого папеньки — преступление?! Родители тоже ничего дурного не сделали. О рабочих своих фабрик заботились. Щедро раздавали пожертвования: от больниц до театров…

Множество великих книг хранила память Никиты, бессчётное количество гениальных мыслей, но не оказалось в его голове ничего, что помогло бы дать ответ на один-единственный вопрос: отчего хороших, добрых людей другие люди безо всякой причины притеснять и угнетать могут? И что самое невероятное — некоторые из них стремятся к этому, делают гадости с искреннем удовольствием!

Совершенно отчётливо стало понятно одно: он на краю пропасти и беда эта навсегда. Без денег и прежнего влияния — силы его презренно ничтожны. Их едва достаточно чтобы победить сквозняк в окошке полуподвала. События, происходящие за этим окошком ему ни в малейшей степени не подвластны.

Единственным человеком, кто удерживал на краю пропасти, была супруга Ольга. В ней сохранялся их общий счастливый мир, их самое важное пространство жизни, где дарят друг другу всё тепло и доброту души. Этот мир не имел никакого отношения ни к деньгам папеньки, ни к революциям, ни к большевикам.

Никита справился с паникой, осмотрелся вокруг: что происходит. Вскоре стал немного зарабатывать переводами — работу подбрасывали друзья, из тех немногих, кто сумел устроиться в новой жизни. Эта работа позволяла не умереть с голода сегодня, на этой неделе, может даже в следующем месяце, но ничего не обещала в более отдалённом будущем.

Особенно донимала новая жизнь регулярными обысками. В доме давным-давно ничего нет ценного. Совсем ничего. На буханку хлеба выменять нечего. Но всё равно приходят. Бесцеремонно всё разворошат, раскидают. Наступят уродливым сапогом на дорогие сердцу письма, записки. С подозрением будут вертеть грязными пальцами родные фотографии из того времени, которое жизнью было…

Счастливо ушла из кромешного бардака тётушка: тихо и спокойно — преклонный возраст и нарушения памяти не позволяли ей понять, и уж тем более прочуствовать, что происходит вокруг.

Денег или досок на гроб не оказалось. Тётушку опустили в общую могилу вместе с телами незнакомых мужчин и женщин, забросали комьями мёрзлой земли со снегом…

Конечно, надо было бежать. Пробираться к богатым и влиятельным родственникам в Германию. Там его помнят и любят. Там у Никиты есть деньги в банке и даже какой-то небольшой, но изящный замок — подарок отца на тридцать лет. Там можно будет отлежаться в покое, тепле, сытости и спокойно, взвешенно, без эмоций решить, как жить дальше.

Бежать! Иначе не выжить сыну миллионера в стране победившего пролетариата. Совсем, оказалось, это разные вещи: уметь планировать интересную, наполненную полезными делами жизнь и уметь просто выживать.

Пытаться прорваться через границу на западе — опасно. Бывалые люди утверждали, что там всё добросовестно перекрыто. Кого из перебежчиков ловят — тюрьма или расстрел.

Считалось, что на востоке страны перейти границу проще. Прямо так и говорили: вернее всего попасть на Запад, двигаясь на Восток.

Посовещались с Ольгой. Решили отправиться к её дальней родне, в небольшой городок Забайкалья. Никита почему-то был совершенно уверен, что люди, живущие среди красот Байкала, обязательно должны быть добрее и благороднее тех, кто ходит по грязным мостовым среди каменных стен, дышит гарью войн и революционных погромов.

Нищим сборы недолги. Дошли до вокзала. Какое-то время Никита и Ольга наблюдали за тем, как люди проникают в переполненные вагоны. Наконец две неприкаянные привокзальные тени дерзнули стать пассажирами.

С шестой попытки втиснулись. Через несколько часов труднопереносимой толкотни и давки смогли даже усесться на лавке.

Удача оказалась фальшивой. Никита и Ольга приобрели врага в лице соседа, мелкого чиновника, который присмотрел занятые ими места для своих братьев, скучающих в тамбуре.

Чиновник, улучив момент, пошептался с братьями, а те что-то наболтали милиционерам, которые ссадили супружескую чету Широких на станции какого-то провинциального городка, передав их в руки двум неприятным типам, по виду оборванцам, но при фуражках и револьверах.

Никиту арестовали. Равнодушно, на скорую руку допросили. Он, владея нескольким языками, решительно не мог понять сути бредовых вопросов про какие-то контрреволюционные настроения. Скучающим голосом ему объявили, что утром расстреляют и затолкали в подвал, в котором не было ничего, кроме каменных стен, холода и сырости.

Всю ночь Никита прошагал взад-вперёд, согреваясь и потрясённо раздумывая: какой же кошмарно правдоподобный сон ему снится и почему не получается наконец проснуться. Уже и по щекам себя звучно хлопал. По стене ударил, руке больно…

Не могут же человека убить так легко и обыденно, будто, мимоходом, мусор какой с дороги пнули. Не должна жизнь, в этом прекраснейшем из миров, о котором ему так много известно, обрываться столь нелепо, пошло и вообще из-за ничего. Нет, он слышал, конечно, что в нынешние времена среди вершителей судеб оказалось полно проходимцев и просто преступников, но не верил, гнал прочь от себя эти мысли. Его же это не должно это коснуться… Его совсем не за что убивать.

Ольга тем временем, в ознобе от испуга, продавала в тёмном углу местного рынка каким-то лихим бабёнкам кольцо с рубином, предпоследнюю семейную реликвию.

Ранним утром она выкупила Никиту у охранников здания. Те посоветовали супругам срочно убираться из городка, так как начальству доложат, будто Никиту пристрелили при попытке к бегству. Никто об этом, не пожалеет, бродягу искать не будут. Однако, если ещё раз попадётся, могут осерчать и уже не дать времени до утра.

Маятник везения вновь качнулся. Никите с Ольгой чудом удалось занять тормозную будку железнодорожной цистерны, что на какое-то время гарантировало вполне комфортные условия путешествия.

Более трёх суток им удавалось передвигаться в пространстве, покидая эту будку по очереди, на короткое время, пока голод не выгнал их за пределы запасных путей очередной станции.

Добрались, расспрашивая на бегу о дороге, до сельского рынка. Купили хлеба, яблок. Когда вернулись — поезд уже ушёл. Маятник удачи вечно в движении.

Дальнейшее путешествие Никита запомнил плохо. Защитный рефлекс — отключить чувства и эмоции, пройти через невыносимые обстоятельства бездушным механизмом. Так легче потом всё забыть.

Жизненные стратегии сводились к двум правилам: что-то поесть и к чему-нибудь прислониться, подремать. В полуобморочном состоянии втискивались в более чем по-скотски забитые вагоны. Отчаянно работали локтями и коленями, научились выражать своё недовольство по-простому, отчаянной руганью, с использованием слов, о существовании которых раньше только подозревали. Пару раз Никиту за что-то несильно побили. Он не сопротивлялся, только с удивлением смотрел на обидчиков.

В пути Никита не раз, как молитву, повторял слова деда: «когда всё рушится, из рук валится — это ещё ничего не значит. Спокойно жди, веря Богу и в себя — везение вернётся…»

Заклинание реально помогало, они двигались дальше, всё дальше на Восток.

Наконец, добрались.

Дальние родственники встретили Ольгу настороженно, без чрезмерного радушия, а Никите сразу посоветовали не задерживаться в гостях. Рассказали, что неделю назад посёлок прочёсывали чекисты, нашли каких-то трёх подозрительных бедолаг, повели расстреливать.

По дороге встретилась жена одного из несчастных, спросила:

— Куда это вы?

Чекисты отвечают: «пойдём с нами, узнаешь…»

Она пошла. Её тоже расстреляли.

Никита обиженно смотрел на дальних родственников жены и ничего не хотел понимать.

Ему продолжали терпеливо объяснять, почему прогоняют — морда у него уж больно интеллигентная. Заговорит только речью человека грамотного, учёного — местные сразу поймут, что из леса Никита вышел, где с добровольцами партизанил. Обязательно найдутся те, кто сочтёт своим долгом, донести чекистам, на этого фрукта, из недобитых.

Выбора не было.

Брать с собой Ольгу в дальнейшее путешествие было безумием. Плохонький был из Никиты защитник, добытчик или проводник. Чудом будет, если сам доберётся до первого порта целым и невредимым.

Несколько часов супруги обсуждали дальнейшие планы на жизнь. Сошлись на том, что Никите надо добраться до любого порта в Китае, чтобы устроиться на первый корабль, идущий в Европу. Пусть уборщиком за похлёбку или помощником заместителя последнего кочегара. Главная цель — Берлин. Ключи от спасения там.

Может к тому времени уже красных скинут или белые вернутся. В любом случае, располагая серьёзными средствами, возможно будет выкупить Ольгу у большевиков или нанять для её спасения серьёзную экспедицию, профессионалов.

Едва стало светать, вышли за околицу.

— Если вдруг что, — сказал Никита, обнимая Ольгу. — Последнее, что перед смертью сделаю — помолюсь за тебя.

— Брось о смерти. Знаю, что дождусь…

Они перекрестили друг друга. Никита повернулся в сторону Китая п пошёл не оглядываясь.

Родственники Ольги, как оказалось, очень уж дальние, были небогаты и смогли снабдить Никиту только узелком еды и пятью золотыми червонцами. Если деньги тратить только на еду, да по удачно низким ценам, был шанс добраться до порта, пусть и оборванцем, не имеющим ничего кроме ветхого носильного белья и до блеска вылизанной ложки.

Пару раз, по дороге, Никиту хотели расстрелять китайские патрули. Солдаты наводили на него винтовки и что-то пронзительно кричали. Никита покорно опускал голову и старался напоследок вспомнить что-нибудь сокровенное, из ослепительно-счастливых моментов своей жизни, когда всего было в избытке, через край: любви, друзей, таланта и удачи. Какой-нибудь из многих волшебных вечеров…

Китайцы смотрели на него внимательнее — дворянин и сын миллионера совсем не был похож на беглого солдата, грабителя или даже на бродягу. Он представлял из себя какое-то жалкое, стремительно угасающее создание из неведомого погибшего мира. Жалко пулю тратить, нож пачкать, лень прикладом замахнуться. Не сегодня-завтра сам помрёт…

Никита улыбался в эти последние, как он верил, мгновения жизни. Сначала цепенел от ужаса: миллионы его связей с огромным прекрасным миром, с родными, близкими, друзьями и знакомыми, сейчас безжалостно оборвёт китайская пуля. Потом ошеломлял внезапный восторг: но он всё же познал счастливую жизнь, успел оставить добрый след!

Вместо пули получал брезгливый, злой пинок. Какое-то время лежал ничком, затем поднимался и брёл дальше в сторону моря.

Он быстро научился издалека замечать патрули или группу путников, освоил искусство прятаться. Бесправному нищему «китайцы при власти» любой день могли сделать последним или превратить в пытку тюрьмой.

Когда-то, среди богатых бездельников Петербурга, Никита услышал, будто китайский судья может назначить преступнику казнь медленным удушением. Не поверил. Спорил: разве могут люди с такой древней историей и культурой прибегать к подобному бессмысленному садизму?

Настало время сверить книжные знания и абстрактные схемы мудрецов с реальной жизнью. Лучше было бы наоборот: сначала узнать, что бывает в действительности, а лишь затем, в тиши и уюте библиотеки, почитывать умников, которые всё знают, всё готовы объяснить. В такой последовательности получилось бы не больно и гораздо смешнее. Выходит, — развивал мысль Никита, настоящий мудрец, — это человек, который, глядя, скажем на палку, сможет не только рассказать всё о древесине, способах и областях её использования, но и прекрасно осведомлён об ощущениях, которые приносит эта палка, прилетая по заднице или по хребту.

За время всего путешествия вне городов, он один раз чувствовал себя спокойно, находясь не в одиночестве. Стирая рубаху у ручья, оказался в компании старухи, которая по причине слабосилия, была не способна на грабёж. Правда, злобной от этого, она была чрезмерно…

Когда дорога до горизонта чиста была, брёл механически, совершенно равнодушным к окружающим пейзажам. Шаг за шагом. Безостановочно упрямо. Надо вызволить Ольгу. Больше нечего просить от жизни.

Тоска по милой извела уже вечером в день расставания. Как она там? Крыша пристройки, где её поселили, показалась ветхой: протекает ли во время дождя? Досаждают ли мыши? Кот, он видел, справлялся на своей должности. Душил неосторожно наглых грызунов, но мало ли… Может мыши свой большевистский переворот устроили, объявили кота уволенным, сократили должность усатого…

Иногда развлекал себя воображаемыми разговорами с мудрецами прошлого. Встретит богатого путника в роскошном экипаже с большим количеством чемоданов и передаёт мысленно привет Сократу, соглашаясь с ним: «Как много есть на свете вещей, которые мне не нужны». Устраиваясь на ночлег и оценивая пройденный за день путь, умилялся мудрости старика Гёте: «Никто не знает каковы его силы, пока он их не попробует». Вот уже удобно устроился, согрелся, впору сладко засыпать, как неуместно является философ Юм со своей фразой: «Склонность к радости и надежде — истинное счастье».

— Врёшь, дядя, — вяло отмахивался рукой Никита, устраиваясь на ночь под кустами и проваливаясь в сон, — истинное счастье, это когда надежды сбылись…

Никите очень повезло устроиться среди брёвен товарного поезда, идущего в сторону побережья. Ехал королём почти сутки. Воды только совсем не было. Посасывал корочки хлеба, пока нестерпимая жажда не заставила слезть с вагона. Он был замечен путевым обходчиком и с побоями изгнан со станции…

Пинки и затрещины давно уже не являлись для Никиты сколько-нибудь впечатлением. Он побрёл дальше, с благодарностью думая, какое же это всё-таки прекрасное изобретение человечества — железная дорога!

Наконец добрёл до первого приморского поселения. Табличку с его названием пропустил, не читая, потому что издалека увидел море и шёл в его сторону как заколдованный.

Первый встретившийся Никите полицейский решил, что внешний вид бродяги может навредить нравственности горожан. По баловню судьбы несильно настучали дубинкой и погнали его в сторону пригорода, где ютились такие же грязные, вконец опустившиеся особи.

Полицейский даже не расслышал, что Никита пытался обратиться к нему на трёх языках. Если бы и расслышал — всё равно бы не поверил, что этот оборванец может издавать какие-либо другие звуки кроме голодного мычания.

Пришло чёрное отчаяние. Никита понял, что ему не только не попасть на борт корабля — к причалу не прорваться. Он не представлял, что возможно ещё предпринять, обречённо брёл неизвестно куда, глядя только под ноги. Голова была пуста, пошатывало от отчаяния. Когда всё же поднял глаза, то неожиданно возликовал, увидел вывеску магазина одежды на немецком языке!

Как же он раньше не подумал! В этом городе обязательно должны жить нормальные люди, а не только злобные полицейские. Немцы народ культурный, воспитанный и ему обязательно подскажут, как добраться до Германии. Может быть, ещё и помогут.

Зашёл в магазин.

Девушка-продавец европейской внешности, дежурившая у входа, отшатнулась от запаха давно не мытого тела.

Никита обратился к ней на немецком: «Добрый день. Извините за беспокойство. Не могу ли я поговорить с управляющим магазина?»

Выражение брезгливого недовольства на молоденьком лице продавщицы сменили удивление, затем сомнение, серьёзные размышления… Девушке потребовалось какое-то время на раздумья: какая из мыслей в её голове правильная.

— Дитрих! — наконец крикнула она куда-то в глубь магазина.

Появился массивный мужчина лет сорока.

— Что тебе? — спросил он продавщицу. Та кивнула на Никиту, который тут же страстно и сбивчиво стал рассказывать, как жизненно важно ему добраться до Германии.

Долго слушать его не стали.

— Русский? — спросил толстяк.

Никита кивнул в ответ.

— Пошёл вон.

— Как же так?

— Тебя следовало бы поколотить, — свирепо отчеканил управляющий, — Вы, русские, испортили для европейцев весь Китай. До вашего массового появления, местные и вообразить не могли, что «белый человек» бывает нищим, голодным или бесправным. Как ты сейчас. Раньше мы были для китайцев неуязвимыми, могущественными и богатыми, за что нас всемерно уважали.

— Так что пошёл вон! Все мы здесь: немцы, англичане и другие цивилизованные люди ненавидим вас, русских беженцев, за то, что вы скинули белую расу с заслуженного пьедестала.

Баловень судьбы, медленно шаркая, покинул магазин.

Он брёл неизвестно куда. Горько думал, как сильно свалял дурака в молодости: вместо того, чтобы транжирить время на балах, умничать на приёмах, торчать в библиотеках, надо было освоить мастерство воровства или лихого разбоя. Жалок бродяга, которому воспитание не позволяет не только кого-нибудь ограбить, но хотя бы напугать.

Размышления о собственной никчёмности дожгли последние внутренние силы Никиты. Оставалось прилечь где-нибудь поудобней, на солнышке, чтобы согрело напоследок, да помереть.

Может так и случилось бы, да только речь русскую услышал. Навстречу шли какие-то тени и говорили на родном языке. Никита поднял вверх руку и слабым срывающимся голосом позвал на помощь.