Мечта прекрасная. Вторая книга-антидепрессант серии «Скрытый остров»

Михаил Авдеев-Ильченко

Остросюжетный, динамичный историко-приключенческий роман о судьбах бывших подданных Российской империи, которых революция и гражданская война разбросали по всем континентам планеты. Главные герои, взяв в аренду два тихоокеанских острова, пытаются заново начать жизнь, создать свой новый мир.Большая часть описанных в книге событий, судеб, диалогов взяты из мемуаров очевидцев и относятся к 1923—1924 годам.

Глава четвёртая. В походе

В час пополудни «Бродяга» покинул порт.

Никите предоставили одноместную каюту.

Широкая кровать, белоснежные простыни, кресло, шкафчик, тумбочка, пара полок с журналами. Много света — большой иллюминатор. Своя туалетная комната, душ, умывальник.

Он давно перестал верить в реальность старорежимной роскоши и ошарашено присел на кровать. Неужели маятник судьбы вновь перемещается из положения «грязный нищий» в сектор «баловень судьбы»?

Из ступора Никиту вывел громкий звук: кто-то громко пнул по двери. Затем она распахнулась, и в каюту ввалился Лунин, держа в руках большую стопку одежды.

— Вот, извольте приодеться, — сказал он, кладя на кровать свою ношу. — Портной наш видел тебя и подобрал на первое время. Там же — полотенце, мыло, разное для бритья… Поторопись прихорашиваться. Скоро обед. Напитки, добрые разговоры. Твой наряд грузчика, насквозь пропившегося ещё в прошлом году, в кают-компании будет неуместным.

Едва Никита привёл себя в порядок, прибыл вахтенный: «Капитан просит дорогих гостей пожаловать к столу!»

Дорогой гость не возражал, так как давно и отчётливо чувствовал голод, благосклонно дал проводить себя в кают-компанию.

В просторном зале было накрыто три стола, Никиту усадили за центральный, рядом с Варварой.

Участники трапезы собрались быстро, вошёл капитан и обед начался без лишних речей. Аппетит разыгрался и требовал удовлетворения. К добрым разговорам, о которых упоминал Лунин, наиболее расположен именно сытый человек.

Первым прозвучал короткий тост за знакомство. Позже — за удачу, как обстоятельство первой необходимости в любом походе.

Разделались с закусками, похвалили повара за суп с лапшой, приготовленный по китайским рецептам. В ожидании второго блюда, Лошаков спросил капитана:

— Как вам удалось угадать с покупкой кораблей до начала гражданской войны в России?

— Ной начал строить ковчег до того, как пошёл дождь, — улыбнулся Барков.

— Конечно, это сейчас, когда мы знаем, что случилось, идея с покупкой кораблей выглядит не просто здравой, но и отличной. Но тогда, до революции, она могла показаться бредовой. Надо было решиться на такой неординарный шаг…

Барков пожал плечами: «В руках человека часто значительно больше, чем он привык думать. Иногда просто не хватает смелости или фантазии сделать первый шаг. К тому же, не преувеличивайте нашу способность предугадывать будущее. Мы не исключали возможности беспорядков в стране, но о долгой гражданской войне и думать не могли… На первый остров нас выбросил случай, когда мы шли в Австралию, ферму строить…

Затем Артём Викторович неожиданно обратился к Никите:

— Вы, наверное, натерпелись в своём путешествии?

Удивлённый вниманием к себе, Никита задумался.

Вместо него вступила в разговор Варвара Васильевна.

— Господа, — чуть повысив голос произнесла она. За столом воцарилась тишина. — Позвольте представить моего родственника, господина Широкого Никиту Андреевича… Очаровательно противоречивая натура. Был чрезвычайно богат и совершенно не способен к мошенничеству. Энциклопедически образован и совсем не разбирался в простых делах обычной жизни. Увлечён постоянным самообразованием и питал массу иллюзий насчёт окружающих его людей. Горяч и непреклонен в заумных спорах, но чрезвычайно совестлив и стеснителен в общении с мошенниками, которые регулярно и откровенно его обманывали…

Никита сидел потупив глаза. Утром он проснулся видавшим виды портовым грузчиком и не был готов к тому, что уже к обеду, на него нападут робость и стыдливый румянец.

Варвара Васильевна тем временем продолжала веселиться: «Могу также ручаться, что никакое зло мира к Никите Андреевичу не прилипнет. Ничто плохое или страшное надолго в его голове не приживается. Думаю, что даже тюрьма на него повлияет не сильно — эту душу из своих миров в камеру не заманить…»

— Варвара! — встрепенулся Никита. — У общества может возникнуть обо мне однобокое представление. Я сильно изменился после того, как окончились средства родителя. Узнал жизнь с многих сторон…

— Лучше понимаю теперь, — уже спокойней и уверенней продолжил Никита, — сколь многое способен преодолеть человек, сохранив своё достоинство. Например, Варавара, помнишь хорошего знакомого нашей семьи великолепного князя У? Он тоже здесь, в эмиграции, в Шанхае. Накоротке встречались. Этот человек служит мне примером: духом не пал, ни своего честного имени, ни имени России не посрамил. Карьеру князь устроил лучше, чем я — служит швейцаром во Французском клубе…

— Слышал я, — сказал Семён, — в последнее время положение русских в Поднебесной укрепляется, китайцы оценили наши сильные стороны: приспособляемость, предприимчивость, находчивость…

— Это у кого они есть, — усмехнулся Лошаков. Мой личный жизненный багаж знаний и умений не позволяет сделать карьеру в этой стране… До революции сторожевым псам при казённых учреждениях полагалось содержание в размере 4 рублей серебром, китайцы мне платят меньше. Если повезёт со здоровьем и станешь бригадиром портовых грузчиков — за несколько лет заработаешь на вонючую рыбную лавку в бедном квартале. Существовать сможешь уже не впроголодь. Столь радужные перспективы стоят лишь того, чтобы утопиться.

— Неужели нет способов ускорить темпы обогащения?

— Если только подворовывать в порту, но эта не тема разговора среди гвардейских офицеров.

— Конечно, — кивнул Сцепура, — без чувства здорового авантюризма, накопление первоначального капитала это, как правило, изнуряющее нудный многолетний труд. Но бывают и изящные решения. Позвольте одну правдивую историю из жизни нашей эмиграции…

Никто не возражал, и Семён продолжил: «Константинополь, двадцать первый год. Терский атаман генерал Вдовенко и председатель терского правительства Букановский грустно рассматривают безнадёжно пустую войсковую казну. Потом вспоминают о постановлении Терского войскового круга, дающего право атаману сдавать в аренду войсковую собственность на территории области. Так они сдали в аренду часть Грозненских нефтепромыслов ловкому предпринимателю Шадинову из Парижа.

Всё было по-честному. Шадинов перевёл казакам 2 миллиона франков, а те подписали договор о том, что как только советская власть падёт и будет восстановлен законный порядок на Северном Кавказе, господин предприниматель может эксплуатировать промыслы и сказочно обогащаться. Мало кто тогда верил в сколько-нибудь долгую судьбу большевиков. Да и сейчас мы знаем, что они не навсегда.

Когда предприниматель из Парижа понял, что процесс возвращения казачьему войску его земель и имущества бессовестно затягивается, расторгать договор было поздно. Казаки — народ хозяйственный, денег у них уже не было. Войско обзавелось крупной хлеботорговой фирмой в Сербии, роскошной виллой на берегу Адриатического моря, большим имением под Софией и много ещё чем… Видите: никакого мошенничества. Просто, часто бывает, что хорошая идея — это явление, очень даже материальное…

При очередной смене блюд Барков спросил Никиту, куда он путь держит.

— В Берлин.

Капитан широко улыбнулся.

— Хороший выбор. Мне всегда нравился этот город. Сейчас, говорят, он населён сплошь миллионерами и миллиардерами. В магазинах цены меняются по нескольку раз в сутки. Зарплату выдают два раза в день. Вместо обеда получаешь первую часть жалования и бежишь в ближайший магазин, пока деньги не обесценились.

Показывали мне купюру в 50 миллиардов марок, прикурить от которой было бы совсем недорого. Доллар в Германии недавно стоил более трех триллионов марок…

— Семён, а триллион — это сколько нулей? — оживился Павлик.

— Не засоряй свою светлую голову, — отмахнулся Сцепура. — Позже попробуем нарисовать и посчитать.

— В остальном, — продолжил Барков — Берлин по-прежнему хорош. Архитектура величественна и прекрасна. Ходишь и искренне любуешься. Может быть, за фасадами красивых домов часто холодно и голодно — так этого с улицы этого не видно.

Нашего брата, эмигранта, в Берлине много. Возможно, более полумиллиона. На русском выходит полусотня газет, огромное число книг. Издательское дело там очень прибыльно, оттого русских книг там издаются больше чем в Москве или в Петрограде, поставляют их затем в Советскую Россию.

Никита оживился и всех удивил: «По данным немецкой статистики за 1922 год, годовая продукция книг на русском языке в Германии превысила количество изданий, выпущенных в стране для немцев.

В текущем году в Германии работают 3 русских театра, выпускаются 87 русских газет и журналов.»

В кают-компании наступила тишина. Потом Сцепура спросил: «Никита Андреевич, откуда вам это известно?»

— Я же трудился в порту, господа. Много транзитных пассажиров. Легко встретить интересных собеседников, а потом попросить милостыню газетами, журналами и даже книгами. Книги после прочтения, относил букинистам. Там то я умел торговаться. Выручку — в общий котёл…

— Есть ещё интересный факт о Германии, — сказал Сцепура. — Отношение немцев к беженцам из России пока преимущественно доброжелательное. Казалось бы, в Великую войну, наотмашь друг друга били. Первейшие враги. Совсем немного времени — и всё переменилось.

Поднялся с бокалом командир гвардейцев:

— Тост за то, что сохранилась, слава Богу, часть свободной и светлой Руси. Сохранилась и на нашей Родине, и за её границами. Это значит, не просто будем ждать «весеннего похода», а будем активно готовиться к нему. Так и победим.

Все встали. Прозвенели Бокалы. Застолье продолжилось.

— Вы уверены, что поход состоится? — спросила одна из дам.

— Безусловно. Иначе нет большого смысла ни в этом корабле, ни в наших островах. Приключениями, деньгами или ещё какими благами не заслониться от воспоминаний о России. Тем более, что со временем, о Родине всё больше хорошего вспоминаешь. Там осталась большая часть твоей жизни, на сегодняшний день — лучшая её часть.

Никита рассеяно слушал командира гвардейцев. В России осталась Ольга, а значит вся его жизнь.

Он поднялся. Извинился, что рано покидает милое общество и, сгорбившись, вышел из кают-компании.

Вновь воцарилась тишина. Застолье как-то сразу потеряло энергию. Кто меланхолично ковырялся вилкой в тарелке, кто рассматривал цветочные узоры белой скатерти.

Сцепура предложил прогуляться по верхней палубе, воздухом подышать: кому — чистым, кому — сигарным. Встал из-за стола первым и покинул кают-компанию вместе с Арсеньевым и Луниным.

Павлику сразу не понравился царящий на палубе ветер, его порывы казались недобрыми. В своей каюте было гораздо тише и теплее, туда он и засобирался.

— Отдохну, ответил Лунин на вопросительный взгляд Сцепуры. — Плотно покушали. Перезнакомились. Выпили за всех, кто на борту, кто за бортом — напьются сами.

Сцепура пожал плечами и обратился к Арсеньеву:

— Говоришь, не первый год странствуешь. Чем зарабатывал, кроме как грузчиком?

— Личным водителем одного англичанина, мойщиком паровозов.

— Не хотелось бы сразу тебя расстраивать, но у нас проблемы с грязными паровозами. На островах вообще нет железных дорог.

— Может у вас и такси нет? — улыбнулся Николай Эмильевич.

— Ни одного.

— Господи, в какую же дыру я собрался.

— Многие специалисты остались бы у нас без любимого дела: ростовщики, рантье, дрессировщики слонов, швейцары, продавцы дверных замков. Был бы ты театральным критиком — мог бы радовать народ статьями о любительских спектаклях. Но мы уважаем пристрастия любой личности — можешь остаться грузчиком. Тяжестей организуем, сколько осилишь. В работе по душе и кроется радость жизни.

— Есть такая радость. Но есть и посильнее: наслаждение чувством возвращения в свою стаю. Всем ты понятен, всё тебе ясно. Надоело существовать нищим чужестранцем, изначально в чём-то ущербным в любой стране. По прибытию на острова, Семён, попрошу тебя, для начала, угостить меня рыбной ловлей…

Никита вернулся в свою каюту, прилёг, но долго не мог заснуть — мысли приняли такой разбег, что разгоняли накопившуюся усталость.

Восторг, от того, что встретил своих и сможет скоро вызволить Ольгу, неожиданно испарялся от страха: не опоздать бы.

Нет, он будет вовремя! Отчаянная надежда сильнее страха. Рядом много прекрасных сильных людей, готовых помочь. Вместе справятся!

И вновь голова начинала кружится от глубокого чувства обречённости: красных несравненно больше. Они сильнее…

Очнулся Никита в тёмной каюте. Выходит, усталость от впечатлений всё же свалила в сон до ночи… Потом он ощутил себя бредущим по коридору. Надо было что-то предпринять — всё равно уже не уснуть…

Какие-то ступеньки. Верхняя палуба. Леера. Уходить от страхов и сомнений уже некуда. Дальше — море. Бездонные беспросветные глубины.

Он повернул лицо навстречу прохладному ветру. Луна была удивительно яркой. Будто кто накрыл мир светонепроницаемой крышкой, а затем просверлил в ней отверстие, через которое струился свет, напоминающий, что мрак не вечен, можно его пережить.

Никита улыбнулся: он видит отражённый от луны свет солнца. Сейчас оно согревает и освещает другую часть земли, но напоминает, что никуда не делось. Скоро вернётся. Принесёт тепло и краски. Так всегда было и будет.

Он стал успокаиваться. Остатки страхов и сомнений остудил ветер. Мысли о вечном усилили веру — всё хорошо будет. Он справится…

Неожиданно, с острым стыдом, вспомнил о больном капитане Дальневосточной армии, которого на носилках доставили из барака в корабельный лазарет «Бродяги». Никита так и не нашёл времени навестить его… Подлец Никита. Он решительно направился составить больному компанию — остаток ночи всё равно будет бессонным. Если ему повезёт — спать захочется только к утру.

Капитан в лазарете бодрствовал, узнал Никиту, улыбнулся. Сказал, что сегодня счастливый день: бесконечные боли отступили и друг пришёл.

Никита из всех сил старался не показать, как испугался. Все полагали, что недуг капитана был неизлечим и, если так внезапно отступил — веры подлой болезни нет. Чего ждать?

Они держали друг друга за руку. Больше молчали. Иногда шептали друг другу, каждый о своём.

К утру капитан сказал, что стало совсем хорошо. Забыл уже, когда последний раз в жизни его не колотило то ознобом, то жаром. Пропала из груди вечно скребущая боль. Даже провалился ненадолго в сон и вынырнул из него с удовольствием. Здорово! Только полежит с закрытыми глазами ещё чуть, чтобы повторить это волшебное пробуждение.

Около девяти утра он умер. Легко, во сне, чему-то улыбаясь…

Никита не понимал, а затем не слышал, как доктор несколько раз объяснял ему, что капитан уже покинул этот мир.

Медсестра молча рассоединила их руки.

Никита продолжал сидеть у койки, совершенно бессильный понять, что делать дальше.

Какой-то случайный свидетель происходящего, пациент лазарета с седой бородой, попытался «утешить». Положил Никите руку на плечо и проникновенно так, со знанием дела, сказал, что для большинства людей жизнь будет не просто коротка — она будет значительно, ошеломляюще короче, чем людям всегда это представлялось.

Медсестра с решительным неодобрением посмотрела прямо в глаза умника и тихим голосом отчеканила: «Бог над несчастным сжалился, к себе позвал…»