Падает снег

Марьяна Куприянова, 2015

Девушка по имени Вера находится в затяжной депрессии.Ей сложно общаться с людьми, эмоции угасли, как и тяга к жизни. Она с трудом влачит существование, не в силах бороться с тем, что на нее обрушилось.Жизнь проходит мимо, пока она обсессивно прокручивает в памяти обрывки прошлого – единственное, на что хватает сил.Возможно ли избавиться от этого состояния? Разве способны помочь новые люди и новые чувства? Решительный ответ главной героини – нет. И почему-то с этим не хочется спорить.«Падает снег» – медитативный любовный роман М. Куприяновой 2015 года.

VI. Рецензент

В дверь позвонили.

«Ну, черт возьми, — наскоро вытирая руки, подумала я. — Кого там принесло!»

Сделав газ под кастрюлей потише, я, не снимая фартука, отправилась к двери. Не люблю, когда меня отвлекают от готовки. А если это еще и рабочие снова со своими трубами — зарежу ложкой на хрен. Целый месяц не могут отопление нам сделать, чтобы работало без перебоев. Мы с девчонками замучились с циститами.

Проигнорировав глазок, как делю это всегда (явный признак того, что мне безразлична моя жизнь), я приоткрыла дверь и тут же съежилась от проникшего из подъезда холода. Передо мной стоял, виновато переминаясь с ноги на ногу, Максим Викторович Андреев. У меня брови на лоб поползли.

— Здравствуйте! — бодро произнес он, потирая покрасневшие от мороза руки и пытаясь согреть их дыханием. Андреев даже не пытался войти внутрь, хотя я видела, как ему холодно; наоборот, когда я открыла дверь пошире, узнав его и ошалев от удивления, он отступил на шаг, словно боялся нарушить правила приличия.

— З-здрасьте, — в полной растерянности кивнула я. — А Вы к кому?

— Я? Я к Беленко! — наигранно весело отвечал Андреев, чуть пританцовывая. — Вас не предупредили? Я буду рецензировать ее дипломную работу, мы договорились о визите на это время. В институте перебои с электрическом из-за снегопада. Ее что, нет дома?

— Н-нет, я дома одна… — часто моргая, я опустила глаза и снова их подняла.

Наши взгляды встретились слишком открыто. И я поняла, как ему неловко и холодно одновременно; как он колеблется, решая, что предпринять в этой глупой ситуации: уйти и звонить Вике, ругая ее за непунктуальность, или напроситься войти и подождать ее здесь. И было видно, что он подумал, будто сильно мне неприятен, будто я не рада ему и ни за что не пущу внутрь. И мне вдруг стало так жалко его, в этом его хлипком, тонком пальто, слезшей на глаза шапке и растрепавшемся шарфе. Ведь он не виноват, что пришел к назначенному сроку. Но Вика могла бы предупредить меня.

— Простите, я идиотка, — негодуя на собственную негостеприимность, я хлопнула себя по лбу и отошла в сторонку. — Зайдите, Максим Викторович, я же вижу, Вы замерзли.

— Да ничего, ничего! — преподаватель успокаивающе замахал руками. Сейчас еще скажет, что ему вовсе не холодно и у него вообще бычье здоровье. Ох уж эти мужчины. — Не хочу Вас тревожить, сейчас вот позвоню ей…

— Входите, прошу Вас. У меня сердце кровью обливается, — схватив его за рукав, я все же осторожно, но настойчиво втянула мужчину внутрь и закрыла сквозящую дверь.

— Да я же… — запротестовал было он.

— Позвонить ей можете и в квартире, — тоном полноправной хозяйки заявила я.

— Вам правда удобно, что я вот так ввалился? Вы все же были не в курсе, как я понял… — снимая шапку и приглаживая давно не стриженые волосы, с неподходящей для его внешности робостью спросил Андреев.

— Ввалились? — засмеялась я, и он улыбнулся, глядя на меня. — Скорее это я Вас заставила. Не говорите глупостей, лучше снимайте верхнюю одежду и отогревайтесь, а потом разберемся.

— Ладно, ла-а-адно, — со смирением в голосе пробубнил Андреев и стал разматывать шарф, освобождая раскрасневшуюся шею.

По правде говоря, этот визит несказанно осчастливил бы меня года полтора назад, когда Максим Викторович еще только стал мужчиной моего сердца, так сказать, временной пассией. Он преподавал в нашем университете, и при первой встрече произвел на меня колоссальное впечатление. Да и не может мужчина с такой интеллигентной внешностью и, что немаловажно, воспитанием, не произвести впечатления. Однако все это вспоминается мне теперь как туманный пережиток далекого прошлого, к которому я отношусь с холодной насмешкой.

— Вешалки у нас тут нет, так что давайте вещи мне, — попросила я Андреева, пока он стаскивал пальто с задеревеневшего тела. Словно послушный ребенок, он со светящейся улыбкой отдал мне все, что снял, и остался стоять, не зная, куда деть себя и замерзшие пустые руки.

— Шапка и шарф мокрые совсем, — заметила я, окончательно входя в роль матери, отчитывающей непутевого сына за слишком долгую гулянку на морозе.

— Ну так снег валит, не останавливаясь, — оправдался Андреев и покорно улыбнулся, встав по струнке. Подыгрывал, пройдоха.

— Повешу на батарею, пусть подсохнет, — решила я. — Так, Вы пока разувайтесь, вон тапочки, обязательно обуйте их, у нас плитка холодная, и ждите меня на кухне.

— Но где… А, впрочем, пойду на запах, — Андреев полностью смирился с тем, что ему придется остаться до выяснения обстоятельств, и, кажется, уже был не против. По крайней мере, моим приказам не сопротивлялся.

Когда я развесила его вещи в зале, попутно размышляя, что веду себя слишком фамильярно с сорокалетним преподавателем, и вернулась на кухню, тот сидел за столом и уже заканчивал телефонный разговор. Я щелкнула кнопкой электрического чайника и, развернувшись к столу спиной, помешивала суп. Будто ничего необычного не происходило.

— Ну что там? — осторожно спросила я, потому что тон его прощания мне не понравился — так говорят, когда сильно чем-то недовольны.

— Да ничего хорошего, — ответил Андреев и принялся яростно растирать себе шею и щеки до красных полос от ногтей.

Он поджимал губы и колебался, порываясь подняться и все-таки уйти. Ему было неловко. И, что странно, я не ощущала ничего подобного. Моя жизнь с каких-то пор превратилась в нескончаемый театр абсурда, за которым становилось любопытно наблюдать, поэтому я почти ничему не удивлялась. Вот и сейчас я даже самую малость не была смущена. Поэтому решила и его успокоить, а заодно прояснить ситуацию.

— Максим Викторович, — вздохнула я, — если Вам так неприятно в моем присутствии, можете уйти. Но если дело не во мне, и у Вас нет ко мне неприязни, то знайте: Вы мне ни капли не мешаете. Не надо чувствовать себя лишним или дураком каким-нибудь, без права ворвавшимся в чужую квартиру. Идет? — говоря это, я меланхолично помешивала суп и, видимо, заразила Андреева своим спокойствием.

Щелкнул закипевший чайник.

— Ладно, — сдержанно кивнул Максим Викторович.

— Ну, где там Вика? — я стала наливать ему чай, как-то непроизвольно для себя решив, что ему нужен сейчас именно горячий чай, обязательно с медом и лимоном, чтобы не простудился.

— Говорит, из-за снегопада весь транспорт стоит, — начал рассказывать Андреев, как-то слишком пристально наблюдая, как я размешиваю мед и отрезаю солидную дольку желтого цитруса. — Вот. И она в пробку попала.

— Следовало ожидать подобного по такой погоде. По-моему, легче ей теперь пойти пешком — дороги будут стоять до самого вечера, — заметила я и подвинула ему чай, поднимая глаза. Андреев странно поглядел сначала на кружку, потом на мои руки, придвинувшие ее.

— Ну да, — согласился он заторможенно, и я заволновалась: что я делаю не так? Надо было предложить кофе? — Спасибо большое. Она так и собирается поступить.

— И далеко она застряла?

— В районе памятника Ленину, — виновато ответил Андреев, не решаясь отпить чай, а просто отогревая ладони о кружку.

Ну вот откуда, откуда в этом мужчине столько умилительного смущения и нежелания навязывать свою компанию, столько вежливости, порядочности и такта?

— О-о-о, — протянула я, — это ей нескоро оттуда, если пешком.

— Вот и я о том же… — грустно произнес мой внезапный гость, глядя на меня прямо. — Спасибо Вам за заботу, правда, но мне так неловко торчать здесь без дела, Вас отвлекать, ожидая ее неизвестно сколько.

— Все сказали? — спросила я, и он выжидающе посмотрел на меня. — Я теперь скажу. Ваше присутствие меня не отвлекает, а развлекает. К тому же, Вы еще не выпили свой чай, Ваши вещи не просохли, а выпустить Вас в мокром на мороз я себе не позволю в силу как минимум человеческого долга.

Андреев просиял. Краснота с его лица уже сошла, а вот на шее остались ярко-алые полосы. Не снимая улыбки с губ, он принялся за чай. Я подбодрила его взглядом и решила завести ни к чему не обязывающий разговор.

— Так что же… какова тема дипломной работы, которую Вы будете рецензировать?

Андреев блеснул черными глазами.

— Антропоцентризм восприятия мира племен Южной Америки, — как скороговорку, произнес он. — Такая интересная штука…

— Ну так расскажите мне об этом, пока суть да дело, — попросила я, вспоминая о картошке с мясом, томящихся в духовке.

Наблюдая за моими манипуляциями, Андреев произнес:

— Как можно говорить об историко-культурных вопросах, когда находишься в помещении с такими запахами? — и он глубоко вдохнул, с удовольствием прикрывая глаза.

— Это Вам не в аудитории голодных студентов мучить, — усмехнулась я мстительно, проверяя зубочисткой степень готовности.

— Вот что: забудем о дипломе. Вы, кстати, почему не на занятиях? — Андреев, наконец, вспомнил о субординации, приняв деловой тон, и это выглядело столь неподходяще к его нынешнему положению, что я только усмехнулась в ответ.

— Что? — спохватился он.

— Да нет, ничего, — давя хохот, ответила я.

Картошка пропеклась. Фарш под толстым, румяным слоем сыра, пропитанный соусом из сметаны, чеснока, укропа и соли, благоухал абсолютно божественно.

— Глупо, да? — догадался Андреев.

Я обернулась, стараясь придать лицу серьезное выражение:

— Нисколько.

И в следующий миг мы вместе захохотали, сразу став как будто бы ближе. Глаза Андреева блестели от влаги, щеки порозовели от смеха, а широкая улыбка, обнажающая ровные зубы, не сходила теперь с его лица. У меня тоже заметно повысилось настроение.

— Выходной у меня сегодня. Вика на курс старше меня, поэтому расписание наше не совпадает, — с теплотой объясняла я. — Одногруппница моя в библиотеке, а еще одна девочка — у себя в колледже. В медицинском.

— Так вы вчетвером снимаете…

— Да. Но застали Вы меня одну.

А ведь мы с ним совершенно одни во всей квартире, — пронеслось в голове, словно снежинка на ветру.

— Решили потратить свободный день с пользой?

— Я за рациональное распределение времени. Почему бы сегодня не наготовить на неделю вперед? Это лучше, чем поздно вечером, после пар, когда хочется отдохнуть. А ведь еще домашние задания…

— Действительно. Вот уж не думал, что кто-то из современных студентов находит время готовить. Есть же гораздо более интересные вещи. Ну, Интернет, например, время с друзьями, видеоигры… Вот когда я учился, помню, мы ели одни макароны и заварную лапшу. Причем первое всегда было подгоревшим, а второе — сухим.

— Да-а уж, — я снова залилась смехом, вытирая руки о фартук. — Это так по-мужски! Зачем готовить, это женское дело?

— Ну-ну-ну, я ничего такого не имел в виду! Просто молодость, она такая — вечно не до того.

— Угу. А потом язвы и гастриты. Нет уж. Питаться надо правильно. Домашняя, здоровая пища собственного приготовления. Это и вкусно, и полезно, и напоминает о доме. О детстве. Родителях. А вот к фаст-фуду у меня душа как-то не лежит. Терпеть его не могу.

— Девушки с Вашими убеждениями сейчас редкость. Большинство и готовить-то не умеют, — вздохнул Андреев.

— Да меня тоже никто ничему не учил, — призналась я. — Только попрекали всегда, что при замужестве мне будет нелегко, если не научусь… Но в то же время опыт мне передавать никто не собирался. Оно как-то само пошло. Внутренняя предрасположенность, что ли, была. Для меня приготовление пищи своими руками — такой же важный ритуал, как и гигиена. Это даже больше, чем ритуал.

— Любопытно.

— Вы голодны? — просто и без предисловий спросила я.

Андреев промолчал, наверное, анализируя, насколько мы сблизились, и не будет ли наглостью с его стороны ответить на мой вопрос честно.

— Когда я шел сюда, я не хотел есть, — уклончиво ответил он и честно заглянул мне в глаза.

Мы улыбнулись друг другу. Мы все поняли. Я взяла тарелку пошире, зная, как едят мужчины (им нужно пространство для маневра), и стала накладывать блюдо из духовки.

— Господи, что за запах! Даже если бы я наелся до отвала за пять минут до того, как приехать сюда, я бы все равно не смог отказаться.

Я самодовольно улыбалась, ставя перед ним тарелку и протягивая вилку.

— Вот уж не думал, что иду не работать, а нормально, по-домашнему обедать.

— Жизнь полна неожиданностей, — согласилась я, наливая себе чай и с особым удовольствием наблюдая, как принимается за еду этот высокий, трапециевидной комплекции мужчина, нависающий над столом, как пещерный человек над тушей убитого зверя.

— Слов нет, — пережевывая, вещал Андреев, — как вкусно. Не ел ничего вкуснее.

— Да уж, соперники у меня достойные — сгоревшие макароны да сухая лапша.

— Хотел бы я поспорить с Вами, да только Вы правы: с тех пор мало что изменилось. Я все еще готовлю себе сам, — задумчиво вещал Андреев с полунабитым ртом.

Ах вот оно что. Оказывается, мы одиноки. Ну, теперь мне его еще жальче. О таких мужчинах, как он, хочется заботиться, как об отцах-одиночках. Это неугасимое желание делать чью-то чужую жизнь вкуснее, теплее и уютнее всегда зажигалось в моем сердобольном сердце. Зажглось и сейчас. Но что я могу для него? Один раз накормить обедом?

— Так что там на счет ритуала? — перебил мои мысли Андреев.

— Ах, да, — я немного помедлила, переключаясь на другую тему. — Готовка для меня — особенный процесс, а навыки — особенное мастерство. Они оттачиваются временем, методом проб и ошибок. Нельзя научить человека вкусно готовить — я в этом убеждена. Надо иметь талант от природы, как умение петь или рисовать. Человек может запомнить наизусть кучу рецептов, довести до автоматизма сам механический процесс, но если он не будет готовить еду с душой, если он не будет любить то, что он делает, если он не будет стремиться к идеалу, его еда не станет вкусной. Понимаете? Если человек без восхищения относится к тому моменту, когда раздробленный набор ингредиентов становится в совокупности цельным блюдом, все напрасно. К этому процессу превращения нужно относиться как к магии, не иначе.

Андреев уже доедал, не прекращая, впрочем, слегка самодовольно улыбаться сам себе.

— Что смешного?

— Ничего. Просто моя мать говорила точно так же.

Снова повисла пауза, но нам от нее не было неловко, я это знала наверняка. Все его стеснение как ветром сдуло. Вот что значит накормить мужчину: он автоматически становится твоим давним знакомым. А между давними знакомыми не может быть смущения или напряженного молчания.

— Когда Вы сказали о стремлении к идеалу, — отставив пустую тарелку, начал Андреев, — кстати, спасибо большое. Что Вы имели в виду?

— На здоровье, — улыбнулась я, чувствуя, что счастлива от выполненного долга: мужчина, пусть и чужой для меня, накормлен. — Я имела в виду, что существует эталон — тот человек, вкуснее которого, по твоему личному мнению, не готовит никто. И ты стремишься достигнуть его уровня, ты во всем равняешься на него в плане приготовления еды, понимаете?

— Понимаю, — серьезно кивнул Андреев. — И кто Ваш эталон?

— Как ни странно, моя мать. Хоть она и говорит, что я теперь готовлю лучше нее, это далеко не так. Так вкусно, как она, не готовит ни один шеф-повар мира. Но я, по крайней ере, точно знаю, что в этой квартире равных мне нет.

— Вот это да! — воскликнул Андреев, расширив глаза. — Неплохое самомнение!

— Считаете, я незаслуженно так думаю? — приподнимая бровь, поинтересовалась я.

— Ну-ну, стоп, — мужчина поднял ладони, словно боялся, что я могу обидеться, и спешил это предотвратить. — Я всего лишь приятно удивлен тем, что Вы знаете себе цену, ведь женщины в этом плане так любят прибедняться.

— Но не я. Если человек себя недооценивает — он дурак, если переоценивает — он сволочь.

Максим Викторович хохотнул и теперь глядел на меня со все возрастающим любопытством.

— Знаете, мне не нужно пробовать чью-то еще стряпню, чтобы знать, что это — самое вкусное, что я ел с самого детства. Значит ли это, что Вы — мой эталон?

Он смотрел открыто, с благодарностью и почти нежностью за то, что я его приютила, согрела и накормила. Еще бы спать уложила, — подумалось мне.

— Думаю, нет. И на это есть много причин. Ну Вы как, согрелись? — почему-то мне захотелось перевести тему, и Андреев это почувствовал. И не стал противиться, за что я ему безумно благодарна.

— Вы еще спрашиваете! Не знаю вот теперь, как не смутить Вас собой и своим поведением, — он отвел глаза.

— Слушайте, да что же Вы заладили одно и то же? Может быть, это я Вас смущаю, а не наоборот? — засмеялась я.

— Может быть, — он поднял взгляд и попытался улыбнуться, но вышло как-то вымученно.

Во мне вдруг взыграло то чувство, когда нечего терять. Захотелось выложить ему подчистую, как он мне когда-то нравился, как снился мне, как я страдала от его невнимания, пока небеса не послали мою настоящую, серьезную любовь. И я уж было открыла рот, но от спонтанного признания меня спасли — к счастью или к несчастью. В тишине отчетливо раздался звук повернувшегося ключа, и Андреев поник. Было видно, что эти последние секунды наедине со мной он хотел наполнить какими-то теплыми, особенными словами, но не находил их. Все говорил его расстроенный, потерянный взгляд.

— Максим Викторович! — обеспокоенный и виноватый голос Вики огласил наступившую тишину, затем сама девушка появилась в проходе.

Я едва зубами не заскрипела. Андреев оказался неожиданно приятным гостем, и мне не хотелось, чтобы кто-то его у меня сейчас отнимал. Я накормила этого мужчину и теперь имею на него право! — хотелось выкрикнуть мне.

Судя по тому, как Максим Викторович до самого конца игнорировал появление подопечной, я сделала вывод, что он ко мне испытывает похожие чувства. Маска раздражения и холодности, словно невидимое забрало, опустилась на смуглое лицо, и в мгновение ока он снова стал в меру строгим преподавателем, а не обаятельным мужчиной, так мило беседовавшим со мной какую-то минуту назад.

— Простите меня за опоздание, пожалуйста! — жалостливо просила Вика, снимая верхнюю одежду. — Я бежала! Правда, я спешила, как могла. Ведь я недолго? Там такая непогода, просто ужас!

Да, ты недолго. Это нас как раз и злит.

— Все в порядке, — отрезал Андреев, поднимаясь. — От пробок никто не застрахован. Я и сам мог опоздать. Вам еще раз спасибо… кхм, за все, — обратился он ко мне сухо.

Я степенно кивнула и шепнула Вике, переводящей дыхание:

— Меня можно было и предупредить.

— Прости! Я была уверена, что успею. Пойдемте в зал, Максим Викторович.

И она, пожав плечами и состроив прискорбно-виноватое лицо, увела Андреева.

Один — один, — подумала я. Если бы Вика хотела отомстить мне за Птицу, лучшей мести придумать нельзя.

Носить маску и притворяться — разные вещи. Первое — необходимость, как мимикрия в животном мире. Второе — гадкая, чисто человеческая, лицемерная привычка. Сегодня Андреев любезно приподнял передо мной забрало и не побоялся открыть истинное лицо. Я не забуду этого жеста доверия с его стороны.