Ангел в ночи. Забытые дневники

Марьяна Гармин

В середине 80-х Советский Союз еще и не думает распадаться, но в воздухе все больше пахнет свободой. Алена Петухова приезжает в подмосковный Уреченск и устраивается на завод, переживающий не лучшие времена. Наравне со всеми Алена собирает колхозный урожай и заводит друзей, создает чертежи и отстаивает свою территорию в общежитии, влюбляется и становится объектом интриг. Кто посмеет сказать, что производство лишено романтики? Только тот, кто никогда не был молодым.

Глава 5

Конструкторский отдел существует с самого начала создания завода, и традиций в нем поднакопилось. Одной из любимых традиций отдела были различные переезды. Время от времени в нем все начинали переставлять: соединять или разделять бюро, переводить в другие отделы людей, менять направления промышленных разработок. В общем: все движется вперед, все бурлит, не желая даже приостановиться. Последней идеей руководства восьмого отдела была очередная перестановка кадров и перевод бюро Маршакова из конструкторской комнаты, где размещались почти все женщины в соседний кабинет, где работали одни мужчины. Переезд длился полгода.. из-за того, что, в четыреста одиннадцатой сидел любимый Гольденберг, и наши квалифицированные специалисты не спешили работать с ним бок о бок. Первым переехал Маршаков, стремясь, подать пример подчиненным, затем, уцелевшие в его бюро, две женщины, давая понять, что ничего в этом страшного нет. Переезд же оставшейся группы мужчин затянулся на месяцы.

Аленка встала из-за стола, взяла небольшую чашечку с тонкими фарфоровыми стенками и направилась между столами. Она медленно шла и вздыхала, качая чашку, как маятник. Дойдя до последнего кульмана, она остановилась и наклонилась над столом, прогнув спину и вытянув вперед руки. Ленка облокотилась на стол, все также раскачивая уже в ладонях чашку и повернув голову почти столкнулась лицом с Любочкой. Красивые вьющимися каштановыми волосы Любы падали на лицо, оставляя только очки. Она оторвала взгляд от лежащего на столе чертежа.

— Слышь, Люб, — Аленка подперла щеку ладонью, — Не хочешь чаю попить? А то что-то работать надоело, уже чертики перед глазами.

— Давай попьем, — Любочка отодвинула чертеж и опустила руку в последний ящик стола, доставая пузатый бокал с синими разводами и немного отбитой ручкой, — Мы выпить чаю всегда рады, нас уговаривать не надо, просить и напоминать тоже.

Аленка с готовностью поставила свою чашку рядом и придвинула к Любочке маленькую баночку.

— У тебя хлеб есть? — Аленка присела на стул и поглядела в проем между досками на входную дверь.

— Что это, ты принесла? — Люба покрутила баночку в руках и с интересом прочитала, — Детское питание. Говядина, — она повернула голову в сторону и обратилась к Константиновой, — Слышь, Люд, дай консервный нож.

Девчонки намазывали бутерброды, когда зазвонил местный телефон (местным телефоном в отделе называли внутреннюю заводскую телефонную связь).

— Можно пригласить Маршакова к телефону, — послышалось в трубке.

— Вы знаете, он весь вышел, — вежливо произнесла Люба — А, что ему передать?

— Передайте ему пять рублей, которые я ему должен, — голос невозмутимо оборвался, перейдя в монотонные гудки.

Она смеялась и смеялась и не могла остановиться, а крошки хлеба все летели и летели, падая на чертежи, комплекты документов, телефон… Входная дверь с силой закрылась, сотрясая стену, и на пороге показался высокий, представительный мужчина сорока двух лет с черной наброшенной на глаза челкой прикрывающей очки. Девчонки мгновенно прильнули к заветной щели между кульманами.

— ЛЮБОВЬ! — громко произнес он, чеканя каждую букву. Он всегда как-то особенно произносил ее имя, вкладывая в него явный подтекст, — Что тебя так развеселило? Тебя даже в коридоре слышно! Поделись со мной радостью, и она умножится на двоих, — он медленно шел вдоль прохода, чеканя не только каждую букву, но и каждый шаг. Темно-синий костюм, в мелкую полоску, раздвинулся в стороны, и рубашка натянулась на плотном животе. Олег заложил руки в карманы брюк и развел локти в стороны.

— Ой, Олег Павлович, вечно Вы со своими шуточками. Вам звонили, просили передать пять рублей, которые должны, — смеясь ответила Люба.

— Так, отдай мои пять рублей. Я жду! — невозмутимо добавил он.

— Вот еще, чего придумали, — смеясь, произнесла Люба, — Для меня пять рублей — деньги!

— Ладно, будем считать, что ты мне должна эту сумму, когда будут ДЕНЬГИ отдашь, я подожду, я терпеливый, — спокойно произнес Олег Павлович и отошел к своему оставшемуся коллективу.

— Что архаровцы, вы думаете переселяться? — обратился он к Понкратову.

— Олег, может, мы здесь лучше останемся, — произнес Сережа, невысокий упитанный мужчина безнадежным голосом, — Все равно там места — мало. А мы здесь посидим, кому мы мешаем.

— С вами все ясно: вам там места мало… Худеть надо! Понкратов, — задумчиво произнес Маршаков, — Гольденберг так не думает. Он уверен, что в его присутствии производительность вашего труда непременно возрастет. И вы таки доработаете этот злосчастный блок питания для «ЭРС-у три».

— Нечего вам тут сидеть, в женском коллективе, переселяйтесь в соседнюю комнату к ребятам. А то сидите здесь и чужие разговоры слушаете. Делать вам нечего, — неожиданно вступила в разговор Константинова, стоявшая рядом со столом Любы, — Переезжайте, переезжайте, — улыбаясь, добавила она.

Завидев Константинову, Олег Павлович развернулся и снова направился вдоль прохода.

— Людмила Станиславовна! — восторженно произнес он, забыв об архаровцах, — Вы, как всегда очаровательны! Гхляжу я на нибо, дай думку гхадаю, чему я ни сокил, чему не лэтаю, — и он наклонился к ней, нашептывая что-то на ушко. Константинова громко рассмеялась.

— Нечего им тут делать, — уже обращаясь к девчонкам, продолжила она, — Им там, видите ли, с Феликсом работать не охота. Надо выставить их отсюда. А то: ни поправиться, ни накраситься, ни волосы завить.

— Надоели, хуже керосину. Вечно от них спиртом воняет, — Любочка возмутилась.

— Это ни от нас спиртом воняет, а от наших плат, — поправил ее Гайкин, — Мы спирт по платам распыляем тонким слоем, — он набрал в рот какую-то жидкость из банки и дунул, — Вот так. По инструкции положено.

— ЛЮБОВЬ! — Олег снова поглядел на Любочку, — Ты, все калории потребляешь, — Смотри, разнесет тебя, как заводской котел в том году. До сих пор отремонтировать не могут. Как зимой обогревать завод будут одним котлом?…Кстати о котлах, — он повернул голову к Людмиле, — Как там обстоят дела с «ФЭУ»? Комплектующие все пришли?

— Да вроде все нормально, — Людмила Станиславовна подняла брови вверх и удивленно посмотрела на Маршакова, — А что? Что-то случилось?

Олег вынул руку из кармана брюк и занес ее над головой. Затем сморщился и почесал макушку, от чего волосы на голове взъерепенились, очки съехали на лоб. Он медленно опустил руку, поправил очки и снова положил ее в карман пиджака, затем отодвинул ногу в сторону и нехотя произнес:

— Машина приехала из Астрахани, рефрижератор, — он снова почесал затылок, — Им ФЭУ нужны, позарез… Умоляют, просят, «наличку» привезли. Говорят, хоть сколько-нибудь дайте приборов, — он снова положил руку в карман, — Если бы мы работали при капитализме: мы либо разорились, либо озолотились, а тут! — и он махнул рукой, уходя вдоль прохода между кульманами.

Людмила Станиславовна снова повернула голову и неторопливо обвела глазами вышеупомянутую троицу. Оставшиеся члены бюро представляли собой весьма странный альянс. Кроме Понкратова, здесь еще находились двое: низенький и толстенький Витя Гайкин и Анатолий Петрович Лапша, который требует особого внимания. Толя был просто уникум. Высокого роста, на вид — лет сорок пять, ему всегда было сорок пять, он словно замерз на этом возрасте… Вместо волос у Толи торчали в разные стороны спутанные, засаленные пряди, напоминая моток ржавой проволоки. Костюм, никогда не видавший утюга, с разорванными швами на рукавах, брюках, и карманах из которых торчало нижнее белье, самого смелого цвета. Все замечания по этому поводу Петрович игнорировал, и сотрудники отстали от него, безнадежно махнув рукой. Ребята по этому поводу шутили, говоря, что Толя такой после ОРЗ. Что означало: Очень Резко Завязал, после очередного запоя. Да так резко прекратил излишнее возлияние спиртного, что у него не выдержала соображалка, и она куда-то завернулась. Нет, на работу его хватало, но дальше ни-ни. Вследствие чего бомжовый вид у него сохранился, как напоминание о бурной молодости.

Девчонки грустно смотрели на мужчин, не замечая как к столу подошла шатенка среднего роста в красивом платье темно-кирпичного цвета. Она прижалась плечом к кульману и как-то жалобно посмотрела на Аленку. Светлана Владимировна Николаева была неотразима. Ее темные волосы рыжеватого оттенка были красиво уложены. Смуглая кожа, карие глаза и пухлый, яркий ротик. Светка была почти неземной красоты. Она ласково улыбнулась и слегка, дотронувшись до Ленкиного плеча, спросила.

— Будешь с нами играть в дни рождения?

— Буду — уверенно произнесла Аленка — А что это такое?

— Тогда я тебя запишу. Скажи дату своего дня рождения, — и она положила на стол помятую тетрадь в бледно-голубой обложке.

— Третьего июня.

Светлана наклонилась над столом и стала выводить буквы и цифры красивым подчерком.

— Мы сбрасываемся по пять рублей на каждый день рождения, и дарим подарок, или отдаем деньгами. Кому, как нравится, — мягко произнесла она, — А почему у тебя такое странное имя?

— Я родилась в «Аленин день», в этот день на Руси раньше лен сеяли, и моя бабушка настояла, если меня Аленкой не назовут, то она со мной няньчиться не будет. Родителям пришлось согласиться. У меня с тех пор полно проблем с моим именем. Кто Леной называет, кто Аллой.

— Следующий день рождения у нас, у Зиночки, так что, давай, пять рублей — закончила она.