Ангел в ночи. Забытые дневники

Марьяна Гармин

В середине 80-х Советский Союз еще и не думает распадаться, но в воздухе все больше пахнет свободой. Алена Петухова приезжает в подмосковный Уреченск и устраивается на завод, переживающий не лучшие времена. Наравне со всеми Алена собирает колхозный урожай и заводит друзей, создает чертежи и отстаивает свою территорию в общежитии, влюбляется и становится объектом интриг. Кто посмеет сказать, что производство лишено романтики? Только тот, кто никогда не был молодым.

Глава 4

Пролетел сентябрь, как ветреный, шаловливый малыш, забрызгав весь город дождем и слякотью. За ним уже старший брат октябрь постучался в двери домов, клубов, больниц, высыпал на дороги всю листву и теперь тонкие сучья деревьев впивались в огромный тюк серой ваты. Мгновенно окрасил дома, тротуары, скверы в цвет утреннего тумана и промокшей паутины. Все стало бледным, недовольным, угрюмым. Дворовые собаки, прячась под крыльцо дома, вывозились в серой жиже слякоти. Грязь высохла, взъерепенилась и застыла, превращая дворняжек в жуткие кошмары.

Бесцеремонный ноябрь прервал мучения наших героев, и одним прекрасным осенним утром конструкторский отдел зажужжал, как старый улей, наполнился свежим ветром перемен, гулом включенных приборов, криком сотрудников, хохотом молодых людей, хлопаньем дверей и стуком каблуков. И потекли размеренные рабочие будни Аленки с дежурствами по чайнику, регулярными посиделками с сотрудницами, с чаепитиями с той лишь разницей, что к ним теперь прибавилось посещение соседних отделов.

Дверь шумно закрылась за спиной Петуховой, притянутая большой железной пружиной, невольно подталкивая ее в комнату. Она остановилась на пороге незнакомого отдела, прищурилась и обвела помещение глазами. Хочу немного предупредить читателя. Почти все наши героини щурились из-за близорукости, а контактные линзы в те времена еще не получили достаточного распространения. Ходить в очках промышленного производства для наших дам было низко, поэтому они либо прищуривались, либо оттягивали верхнее веко в бок. Она поморщила носик, и снова забегали ее глазки от одного стеллажа до другого, пока не остановились на маленькой темноволосой девушке с длинными волосами, скрывавшими лицо, оставляя только нос с легкой горбинкой. Аленка радостно вздохнула и уверенно пошла вперед, не сводя глаз со своей цели. Большой зал, заставленный столами, стеллажами, металлическими стойками с приборами, на которых нервно подергивались стрелки, светились крупные цифры, утыканные различными кнопочками, разъемами, ручками. За столами сидели мужчины неподвижно глядя на стрелки или что-то записывали на листах бумаги, некоторые водили паяльником по «слепышам». Аленка на мгновение оробела, но справившись с застенчивостью осторожно проскользнула между столами и гибко как кошка присела на стул рядом с Аней.

— Смотри, какая красивая девушка! Прямо, как статуэтка! — Сергей аккуратно положил паяльник на подставку, вытер руки о грязную салфетку и провел растопыренными пальцами по каштановой кудрявой челке, пытаясь ее взъерошить. Прижал виски ладошками, не сводя глаз с девчонок.

— Я ее еще на поле заметил. Интересно: кто она? На наших не похожа. Наверное, приезжая. Очередной молодой специалист, — Антон тоже положил паяльник в гнездо и вытер руки об салфетку, — Освоение новых регионов. Из Казахстана что — ли? Теперь их две. Мне, чур, блондинку.

Большой зал шестого отдела был полностью заставлен рядами столов, смежено соприкасавшихся друг с другом. За столами стояло оборудование, стеллажи, полки с книгами и документами, на которых стояли горшки с цветами. Бледно-зеленая листва, покрытая пылью, картинки звезд кино призывали создавать в отделе располагающую к работе обстановку или хотя бы смягчать боль после нахлобучки руководства. Своих соседей старались выбирать осторожно, ибо проводить по девять часов к ряду с человеком, который тебе не симпатичен, все равно, что попасть в карцер, или на гауптвахту. Сергей с Антоном были приятелями, Старшему из них Сергею было около тридцати. Высокий, широкоплечий, мужественный, у него был только один недостаток — он был женат. С Антоном все по-другому. Представьте себе молодого человека в районе двадцати пяти лет. Кожа цвета спелого персика, пристальный оливковый взгляд и белозубая улыбка. Косая сажень в плечах и это при его росте в шесть футов и одном дюйме. Любой парень почувствует себя принцем. К тому же за плечами радиотехнический институт, служба в армии в войсках госбезопасности, перспектива сделать карьеру. Короче я таких красавцев даже на ТВ не видела. Надо признать, что в жизни их больше, чем в телевизоре, наверное, экран искажает. А теперь подумайте: кем он себя может чувствовать в этом застойном девичьем болоте, где одних лягушек перевалило уже за две дюжины. Правильно! Только центром вселенной и ни меньше! Прибавьте самые главные достоинства советского мужчины: отказ от спиртного и табака. Да при таких совершенствах мужчина совсем не обязан ухаживать за дамами, эму бы успеть отмахнуться.

— Знаешь, брюнетка у меня уже есть, — Сергей беззвучно ощерился, — Дома.

— Две брюнетки тоже не плохо, особенно если учесть, что они находятся в разных местах. Мария и Анна… чтобы не перепутать советую тебе про имена забыть и придумать что-нибудь универсальное, например «Любимая» и все, без комментариев.

— А на будущее, советую тебе обойтись без универсального, поскольку слово «Любимая» требует финансовых вложений.

— А ты жук! Бедная Мария Егоровна, если бы она знала, какому пройдохе сердце отдает, думаю, она предпочла бы Ваську. Как он тогда за ней ухаживал… — предположил Антон.

— Машка — не стенка, может и подвинуться, — Сергей небрежно засмеялся, — Ладно, не дрейфь, шутка. Я свою Марию ни на кого не променяю.

— Шутник. Лучше подумай о друге. Сам пристроился, дай другим.

— Что, носки самому стирать надоело, — Коростылев снова засмеялся, — Что-то я сомневаюсь, что ей это по силам. Уж больно она на принцессу похожа. — Серж посмотрел на Аленку.

— А зря! Нет в тебе веры в чудо! — Антон саркастически ухмыльнулся, — Любовь может творить чудеса, и под платьем принцессы окажется замарашка золушка!

— Не знаю, не знаю… — Коростылев решил подразнить Антона, — По-моему, жена должна быть крепкой, работящей, что б и за детьми присмотрела и борщ сварила. А эта — конечно красивая, но больно уж хрупкая, как китайская ваза в музее, на которой висит табличка: «Руками не трогать». Или балерина, а на них можно только смотреть… с хозяйством не справится. Я думаю, в жены не годится, разве что в любовницы.

— Вот ты куда клонишь, кабель. Все-таки бедная Мария Егоровна. Значит согласно твоей идеологии: жениться нужно на одной, а спать с другой.

— Почему бы и нет. На свете столько женщин, что «свет клином» на одной ни сошелся.

— Может и сошелся, — Антон задумчиво смотрел на девушку. Потом встрепенулся и небрежно произнес, — Если тебе по барабану Мария Егоровна, то подумай о детях.

— Жестко! Знаешь ты на чем поддеть, — Сергей многозначно потряс головой, — Ты не как влюбился! Ты даешь! Осторожней надо с молодыми специалистами, сколько их тут было? И где они теперь? А Машка осталась.

Пока мужчины беседуют без вреда для карьеры и премиального вознаграждения, наша героиня, исчерпав, отведенные ей пятнадцать минут, ибо только такое количество времени можно было прослоняться по заводу, пока тебя не хватились в отделе, торопливо бежит по лестнице, вверх перепрыгивая через две ступеньки. Устремимся вслед за ней на четвертый этаж.

Перенесемся в наш восьмой отдел, где Серафима Васильевна уже в который раз поставила чашку на стол и упорно перемалывала острыми зубами домашний бутерброд. Она снова подняла бокал, сделала отрывистый глоток и опять зажевала, когда к ней подсела Аленка.

— Серафима Васильевна, — Ленка умоляюще посмотрела на наставницу, — Может плату проверим? Ой, так неохота. Самое гадкое в нашей работе — это проверка плат.

— То ли еще будет, — Серафима саркастически засмеялась, — Это не самое страшное. Концерт начнется, когда ты свои чертежи с технологами начнешь согласовывать, а потом в цехе запустят опытную партию… Вот где набегаешься! Поверь мне — это только начало. Хотя: если честно, то я тоже не люблю проверять платы… Ладно пошли на сдиралку.

Они встали и неторопливо пошли в угол комнаты, где на самом почетном месте в отделе стояло сооружение, издали напоминавшее теплицу. Представьте себе оконную раму, лежавшую под углом пятнадцать градусов, на четырех ножках, наподобие стола, выкрашенную половой краской грязно-желтого цвета. Под прозрачной крышкой стола горели люминесцентные лампы. Главная достопримечательность местного прогресса называлась «сдиралкой».

— Знаешь, Аленка, я ведь не всегда здесь работала, — Серафима Васильевна нажала на кнопку сбоку. Сдиралка загудела и, с легким потрескиванием, загорелись несколько ламп. Серафима сжала кулачок и резко ударила им по боковой стенке, затем снова и снова. Стол подпрыгнул, — Вечно она заедает, — Конструкция загудела и вспыхнула, глаза заломило от яркого света.

— А где, вы, раньше работали? — Аленка разложила на стекле плату и схему.

— Раньше я работала в КБ «Спектр». Мы там спецуху (спец. Техника) разрабатывали для оборонки. Там такие требования, такие разработки! Не то, что здесь!

— А как вас сюда занесло? Вам там не нравилось?

— Мне там все нравилось. Но жизнь такая штука, что всегда чего-то не хватает. Одним словом бес попутал, Феликс переманил. Наобещал хорошие премии, но когда я пришла на завод, так премии сразу же прекратились… Судьба, — Серафима грустно заулыбалась, — Да! После «Спектра» я была в ужасе от уровня производства. Завод выпускал радиаторы различной конфигурации и габаритов с пятьдесят седьмого года и вдруг решили наладить выпуск приборной продукции: ни соответствующего оборудования, ни технологии, ни специалистов! Если бы ты знала через что пришлось пройти! Сейчас, хоть купили «Волну» для автоматической пайки печатных плат, а то ведь все платы паялись вручную! На коленках приборы собирали, все с нуля начинали.

— Да! И это когда космические корабли бороздят просторы вселенной! — съязвила Ленка.

— Ленка! Не смейся! Видишь какие приборы стали выпускать!

— Самые большие приборы в мире! — засмеялась Ленка, — Не знаю, не знаю, Серафима Васильевна. Вот у нас практика в Тольятти проходила. Мы целых два месяца на ВАЗе были! Вот — это завод! Сто сорок тысяч человек работает. Цехи автоматы и полуавтоматы. В цехе чистота и ни одного человека не видно. Все только: тюк, тюк, тюк. Само отливается и в ящики — падает.

— Еще скажи, что само запаковывается, и само транспортируется, — Серафима заулыбалась.

— А почему план мы не выполняем? — Аленка водила по листам карандашом.

— Здесь еще хитрее. Видишь ли, у нас план по валу спускается в тонах. Госплану все равно, что мы тут делаем: микропусенькие приборы или компрессоры для укладки асфальта, поэтому нашу продукцию все нормальные заводы отказываются делать. Слишком малогабаритные и малотоннажные! Представляешь сколько надо сделать приборов, чтобы выполнить план! А у нас одних наименований полторы тысячи! Приборы почти что поштучные, одним словом: ручная работа, да и только! Гораздо проще сделать какой-нибудь станок, комбайн, или тот же компрессор для укладки асфальта. А если учесть, что мы делаем уровнемеры почти на все, то представляешь, сколько у нас исполнений: морское, тропическое, я уже не говорю, про общепром., рассчитанный на разную температуру. Приборы стоят копейки, так как сама понимаешь — вещь малогабаритная, металла на нее идет мало — значит стоит тоже мало, поэтому денег на модернизацию производства у нас нет и в долг нам никто не дает, а государству на нас чихать с высокой колокольни… А приборы стране нужны, так как опять же: кроме нас, их никто не делает. И с балласта мы их снять не можем и план выполнить не можем. Вот так и живем: сами разрабатываем и сами изготовляем. Одним словом — болото.

— Понятно: премий нет, потому что план не выполняем, а план не выполняем, потому что оборудование старое, а оборудование старое, потому что денег — нет, а денег — нет, потому что план не выполняем! А раньше ведь премии были?

— Что ты хочешь: прежде директором завода был Демин. А он мужик деловой! Завод гремел на весь город. Здесь были самые большие премии. А Демин здесь дневал и ночевал, но план делал: работали в три смены. А потом его перевели на отстающее предприятие, чтобы его поднять, а сюда прислали Утюгова Генриха Сигизмундовича. И теперь уже отстающее предприятие гремит на весь город, как победитель соцсоревнования и лучшее предприятие приборостроения. А наш завод сидит в такой непролазной трясине, что выбраться отсюда нет никаких возможностей. Да! Сидим теперь в заднице отечественного приборостроения.

— А почему его не снимут, если мы план не выполняем? — наивно спросила Ленка.

Серафима безнадежно махнула рукой.

— Ты, скажешь! Его снять! — Серафима покрутила пальцем у виска, — Говорят, у него «там» в Госплане, — Серафима показала на потолок и многозначительно покачала головой, — «Волосатая лапа», — в полголоса произнесла она, — Так, что снять его никак нельзя, он — номенклатура! Его перебрасывают с одного предприятия на другой, как балласт. Раньше он на Керамике директором был, — Серафима тяжело вздохнула, — Теперь вот мы мучаемся.

— Понятно! И, что мы так и не вылезем из этого болота? Неужели так ничего больше и не светит? Неужели на заводе больше никаких модернизаций не было после этой «допотопной» «Волны»?

— Хватит тебе о грустном, — Серафима улыбнулась, — У вас в вашем голодном Поволжье, небось, в магазинах одни пустые полки продавались!

— Что верно, то верно. Заводов много, народа много, заработные платы хорошие, а следовательно денег много, а кушать мало, — Аленка улыбнулась. У меня мама каждую субботу на базар за мясом ходила. Оно у нас по семь рублей за кило.

— Какой ужас. А у нас, зато колбаса есть и мясо. И мясо по два двадцать в магазине, — Серафима Васильевна подняла белесые бровки и покачала головой.

— Нет у вас никакой колбасы и мяса, я была в ваших магазинах. Вы тут тоже пустыми полками торгуете, — Петухова насупилась.

— В Москву надо ездить, вот где продуктов много. Я в те выходные с дочерью ездила. И колбасы купила и мяса и сосиски останкинские, и Лидочке новое платье, — Серафима подняла большой палец вверх, — Вот такое!

К соседнему столу подошел Лизунов и снял телефонную трубку. Покрутив пальцем циферблат, Тарасик положил руку на пояс и развернулся к стене.

— Это профком? Здравствуйте Галина Михайловна, — Тарасик лилейно заулыбался и закачал головой, — Угу, угу…, — он весь превратился в большой елочный шарик, ослепляя наших трудяг, — Вас беспокоит Лизунов Тарас Петрович. До нас дошли слухи, что у нашего директора новая любовница. Это правда? А как же Таисия Михайловна? — немного подождав и наигранно вздохнув, он продолжил, — А то уж мы расстроились за Таисию Михайловну, — довольный ответом Лизунов отошел к соседнему столу, за которым сидела парторг отдела Галина Николаевна Шишкина.

— Ой, Галина Николаевна, — начал Тарасик наигранно расстроенным голоском, — В профком звонил. Представляете, какая неприятная новость: у нашего Генриха Сигизмундовича новая любовница, говорят, что директор шестой городской аптеки. Я сейчас звонил в профком, наведался у Галины Михайловны об этом. Она мне сказала, что все это в прошлом. Они уже помирились с Таисией Михайловной, а директоршу из шестой аптеки он бросил.

— Кто такая Таисия Михайловна? — шепотом спросила Аленка.

— Любовница нашего директора и по совместительству главный экономист завода, — мягко улыбнувшись, тихо, по заговорщицки промолвила Серафима, прижимая голову к стеклу, — Она у него в любовницах со старшей группы детского сада. Он от нее периодически бегает к другим любовницам, но потом снова возвращается, — Серафима махнула рукой, — А, старая история. Правда, говорят, что у него этих любовниц по городу, как… — она мотнула головой и что-то скороговоркой выпалила, — Штук пять или шесть.

— Не директор, а сексуальный маньяк, — Аленка возмутилась.

— Гаремы — привилегия начальства. На то она и власть, чтоб ей злоупотреблять, — Серафима тяжело вздохнула, — Будешь руководством, тоже заведешь себе сераль.

— Похоже, что жизнь заводских «звезд» принадлежит народу, — засмеялась Ленка.

Они сидели и разговаривали, когда дверь отворилась настежь, и на пороге с трубкой в руках появился Горбатько. Медленно оглядев комнату, он направился вдоль прохода.

— У, хрен моржовый, — неожиданно произнесла Серафима, — Вечно только ходит и курит, ходит и курит, а ты работай за него. Тот прибор, что мы с тобою делаем, между прочим — его «рацуха» (рацпредложение). Мы делаем, а он — денежки получит. А нам — шиш! — и Серафима скрутила под столом дулю.

По мере приближения Вадима Дмитриевича к столу, губы Серафимы начинали растягиваться в стороны, бровки поползли на лоб… и в тот момент, когда он поравнялся с ними, ослепительная улыбка уже заиграла на лице, как отполированная нержавейка.

— Серафима Васильевна, Вы уже «печать» сделали? Там все проходит? — надменно пробубнил он, не вынимая изо рта трубку.

— Да. Вадим Дмитриевич, — Серафима засветилась еще сильнее, — Алена уже сделала, — услужливо ответила она, и вся как-то запереливалась, демонстрируя зубы не хуже, чем у Анджелы Девис, — А как ваши детки? Как сынок учится? В каком он сейчас классе?

— Сын — моя гордость! — надменно начал Горбатько, получивший за глаза прозвище «Горбатый», — Закончил шестой. Он ведь у меня моделированием занимается. Все соревнования выигрывает. Прошлый раз в Туле особый приз от ЦК ВЛКСМ выиграли всей своей командой, — он снова затянулся и пробубнил, — Тогда отдавайте технологам «печать», пусть «фотооригинал» сделают. И в цех, — с этими словами он так же медленно удалился.

В комнату неожиданно вбежала Александра Тимофеевна и прокричала: «Во дворе заводоуправления стоит ахвтобус с хлюрогхрафией. Всем пройти хлюрогхрафию в течение трех дней», — снова исчезла в дверях.

Через несколько минут дверь опять открылась и через небольшую щель, оставленную между створками пролезла голова Иринки. Она прищурилась и оглядела комнату, затем, остановив свой взгляд на Аленке, крикнула: «Ленкха, пошли на хлюрогхрафию. Мы тебя ждем в кхоридоре».

Солнце повисло на ветках и по-осеннему разбросало озорные зайчики по клумбам, на которых торчали тонкие засохшие былинки выцветших флоксов. Тонкими лучиками пробежалось по скамейкам с ободранной краской, дорожкам с пожухлой листвой, яркими бликами заиграло в окнах, растревожило стайку воробьев, бойко чирикающих, на соседней скамейке. Заводской скверик неожиданно ожил, радуясь последним погожим денькам. Белый автофургон с прицепом с плотно задвинутыми занавесками стоял на заводской площади, осажденный плотным кольцом заводчан, которое бурлило, весело урчало, нарушая привычный заводской гул громким смехом.

— Слухай сюды, девчонкхи, мы пойдем вшестером, а у вас шестым будет Антон, — Иринка засмеялась, указывая на Анечку.

— Еще чего! Лучше пусть он с вами идет, заодно и Витю возьмите, а то стоит на отшибе, как бедный родственник, — перебила ее Танечка.

— Давайте, мы сделаем один гхрупповой снимокх, что за зря пленкху тратить, — рассмеялась Инна, — А тебе, Иринкха, надо с Антоном вдвоем идти. Сделаете семейный снимокх, че теряешьси. Может мне егхо спросить?

— Не, Иннкха, все-таки ты с гхоловой не дружишь, — Иришка резко потрясла голову и посмотрела на обидчицу с укором.

— Все смеетесь и смеетесь, а с подругой меня не познакомите, — подойдя поближе, промолвил он.

Девчонки мгновенно затихли и теперь стояли и робко переглядывались. Раньше всех опомнилась Иринка. Она подскочила к Антону, положив руки на бедра и заглянула ему прямо в глаза.

— А защем тебе это надо? — она хитро прищурила глаза.

— Хочу познакомиться с новой девушкой. Не удобно общаться с человеком, не зная его имени, — не сдавался Антон.

— Вы, на негхо погхляньте, кхакхой прыткхий нашелся. Общаца ему надо. Тебе уже нас мало стало, — не унималась Иринка.

— Нет, вас мне очень много, — улыбнулся Антон, — Так, вы мне не сказали, как ее зовут?

— Алена, — не решительно произнесла наша героиня, совершенно смущенная этим спором.

— Антон. Ну, вот и познакомились, — решительно сказал он, больше не проронил ни слова и отошел в сторону.

Всю дорогу обратно Аленка, молча, шла, вспоминая эту реплику. Ее новый знакомый заставил затрепетать ее маленькое сердечко, и оно защемило, всколыхнулось и треснуло, причиняя приятную боль. Она чувствовала, что нравится ему, и это приводило ее в неописуемый восторг. Аленка шла по аллее трудовой славы, носками туфелек поддевая несносную стружку, походка сбивалась, когда она проваливалась в дырявый асфальт, а она перебирала ножками часто-часто, пытаясь не отстать от подружек. Девчонки щебетали, как воробьи на скамейке, а ее мысли уносили в другую сторону: куда-то за облака, за звезды… Девушка повернула голову и столкнулась взглядом с Иришкой, рассеянная улыбка сползла с лица Аленки, как маска. Она вдруг почувствовала, что раскололось не только ее сердечко, но и их дружба и невольно похолодела…

Вы скажите, вот: опять любовный треугольник. А вот и не угадали! Это отечественная суровая действительность! Треугольники чертят только за бугром, а в нашей отчизне более сложные фигуры, поскольку мы и сами сложнее сложного. Так вот представьте себе многоугольник, я бы даже сказала многогранник, граней этак на двадцать, тридцать…