Ангел в ночи. Забытые дневники

Марьяна Гармин

В середине 80-х Советский Союз еще и не думает распадаться, но в воздухе все больше пахнет свободой. Алена Петухова приезжает в подмосковный Уреченск и устраивается на завод, переживающий не лучшие времена. Наравне со всеми Алена собирает колхозный урожай и заводит друзей, создает чертежи и отстаивает свою территорию в общежитии, влюбляется и становится объектом интриг. Кто посмеет сказать, что производство лишено романтики? Только тот, кто никогда не был молодым.

Глава 3

Аленка вышла во двор, смахнула остаток сна с длинных ресниц и подняла глаза к небу. Оно пахнуло на нее недовольным рассветным уныньем. Матовая пелена сковала звуки, просочилась сквозь открытые форточки, заглянула в пустые машины, неуютной ладошкой дотронулась до плеча случайного прохожего, и тот ускорил шаг… мгновенно повисла, наполняя воздух легким ароматом прохлады. Аленка бодро прошла безлюдный скверик, нырнула в темную пустую арку, свернула за угол и медленно приблизилась к покореженному навесу остановки…

Город резко оборвался, и ее глазам открылись бесконечные колхозные угодья, местами еще совсем зеленые от колосистой морковной ботвы. Проселочная дорога дерзко разрезала пейзаж и устремилась вдаль, пытаясь добежать до неба… Задернутое сизой шторкой оно облокотилось на поле, прижимаясь к горизонту все сильнее и сильнее.

— Привет Аленка, — она вздрогнула от легкого прикосновения чьей-то руки и обернулась.

Рядом стояла невысокая девушка в светло-розовой шапочке с пампушкой. Она улыбнулась, обнажая здоровые зубки и глаза цвета кофе, заискрились кокетством. Девушка взмахнула волосами, и они заблестели, как воронье крыло синим отливом.

— Ой, Ань, а я тебя совсем не узнала, — она быстро взяла знакомую под руку.

— Как тебе на новом месте? Ты совсем исчезла из виду.

— А нас поместили в тридцать пятую, временно. Даже не знаю, сколько это временно? — они шли по дороге, и весело разговаривали.

— Успокойся, — Аня снова погладила Аленку по плечу, — Я же говорила, что здесь текучка страшная, место освободится. К тому же девчонки замуж выходят.

— Они еще умудряются здесь замуж выходить? — Аленка почти повысила голос, — Неделю отработала — никого не встретила. Ребята здесь есть? — она недоуменно посмотрела на Анечку.

— Да, — Анечка покачала головой, — Это ты в точку попала. В отделе одно бабье… — она зло покачала головой, — Есть один, орел. Да и тот кружит по отделу и со своей орлиной высоты не замечает таких низчих существ, как мы, — она скривила рот.

Девчонки оглянулись и встретились глазами с Феликсом. Он остановился на поле в больших резиновых сапогах, темной куртке, отчего стал казаться почти огромным:

— Выдернуть морковь и сложить в кучи! — прогремел он басом, — Приедет машина — погрузить! И можете идти домой… Как говорится: от забора и до обеда.

Неторопливо одевая две пары перчаток, Лена направилась к стоявшей неподалеку Серафиме Васильевне. Она все также улыбалась и хитро щурилась. Краешек солнца выглянул из-за белесых перьев облаков и ярко осветил поле. Серафима, по-детски покачивалась на коротеньких ножках, и что-то мурлыкала себе под нос. В кургузой темно-синей куртке наспех заштопанной, она напоминала героя первого отечественного триллера «Колобок», такого же круглого и такого же прыгучего. Красная шапочка кокетливо съехала на одно ухо.

— Бригада «Ух!» Работаю за двух, ем за троих, а сплю за семерых, — Серафима Васильевна засмеялась и принялась усердно выдергивать морковь.

Минут через тридцать наша бригада устала от непомерно тяжелого труда и решила «перекурить» оставшееся рабочее время. Серафима Васильевна сняла одну грязную от земли перчатку, наклонилась и стала водить рукой по малахитовой глади. Ботва вспенилась и ощетинилась, Серафима остановилась и в ту же секунду большая оранжевая морковь вынырнула из жирного чернозема. Затем она достала из кармана небольшой перочинный ножичек и принялась им очищать ее от комьев земли, равномерно обстругивая, начиная от зеленых перьев до самого кончика. Она так ловко орудовала ножом, что, в конце концов, морковь у нее получилась абсолютно чистая, без единого пятнышка. Закончив работу, она аккуратно откусила самый кончик. Затем, широко улыбнувшись, протянула Ленке нож.

— Чувствуется, что Вы специалист и в этом деле. Нутром чую, мне Вас не обогнать, — Аленка перехватила протянутый подарок.

— Дерзай студент, пока я жив, — Серафима снова засмеялась и стукнула себя рукою в грудь.

— А не опасно? — Лена указала на морковь и поморщилась, — Все ж не мытая — понос не прохватит?

— Да, ладно тебе. Придумаешь тоже, понос! — возмутилась Серафима, — Говорят, в ней полно гербицидов. Может правду говорят, а может и врут, — затем, немного помолчав, добавила, — Боятся, что мы у них весь урожай на корню съедим, — она рассмеялась, затем серьезно добавила, — Не знаю. Пока никто не пропоносил.

— Ладно уж, уговорили, попробую, — соблазнившись аппетитным хрустом, Аленка принялась осторожно скоблить грязь.

Она очень старалась не испачкать морковь, но особых навыков у нее не было, поэтому работа продвигалась крайне медленно.

— Вот было бы здорово, если бы изобрели машины, убирающие морковку! — восторженно добавила Ленка.

— Чего ради напрягаться то, когда полно инженеров, — смеясь, оборвала ее Серафима и посмотрела на нее в упор.

— И сколько мы тут будем работать? — Аленка протянула Серафиме нож.

— А до морковкиного загвонья, — рассмеялась Серафима, — Пока все не уберем, — и она показала рукою к горизонту, — Вот тебе и фронт работ. А ты думала каково это инженером быть. Думаешь все тебе картинки рисовать, в тепле сидеть.

— И, что, вы, так все время убираете урожай за колхозников? — Ленка несколько сникла и откусила хрустящий кусочек.

— Какие колхозники? Ты о чем? Скажешь тоже… От колхоза «Свекловод» осталось только правление, да три калеки в виде бухгалтерии. А, вы, что в институте не убирали поля?

— Только чуть-чуть, на первом и втором курсе, а потом — нет, — Алена растерянно смотрела на наставницу.

— А в школе? — Серафима снова принялась чистить морковь.

— А в школе я даже об этом не слышала. Первый раз я узнала про осенне-полевые работы в институте.

— Везет! Счастливое детство! А наших школьников посылают. У меня дочь Лида отрабатывала каждый год в летнем трудовом лагере. У нас все школьники поля убирают. Раз ты не работала, то придется тебе наверстывать упущенное время, приобретать, так сказать, рабочую сноровку, чтобы восполнить трудовой пробел! Какой инженер без навыков сбора урожая! Это не специалист, это — дилетант широкого профиля!

Конструктора почти всегда шутили. Они шутили над собой, над работой, подшучивали над любимым руководством, над направляющей политикой партии. Иногда было трудно разобрать, где они шутят, а где говорят серьезно. Эта их удивительная черта, была спровоцирована спецификой работы, наполненной неожиданностями и стрессовыми ситуациями.

Проработав на поле до часу, они решили, что рабочий день уже закончился и Серафима достала из кармана свернутый рулончик. Она развернула его и Аленка увидела авоську синего цвета. Серафима наклонилась и выбрала самую красивую морковь: ровную как указка.

— О, какая! — наставница торжественно поднесла ее к Ленкиному носу, — Каротель, самая сладкая морковь, — Серафима положила ее в сумку, снова наклонилась, выдергивая новую, новую, новую…

Вернувшись в общежитие, Аленка чувствовала жуткую усталость: руки, ноги, даже голова все сковывало от ломоты и какой-то неприятной тяжести. От одной только мысли, что завтра снова в поле она впадала в уныние. Однако, вспомнив о новых подругах, Аленка немного повеселела и направила свои ножки на второй этаж общежития, в комнату с номером двадцать два.

Дверь резко распахнулась, и Аленке пришлось отскочить в сторону, дабы не заработать дверью прямо лоб. Брюнетка среднего роста выпорхнула в коридор, едва не сбив нашу знакомую. Короткий разноцветный халатик свободно двигался по красивому телу, обрисовывая плотную грудь, и пара старых тапочек совсем не портила стройные ножки. Большие вишневые глаза смело глядели на собеседницу, а смуглая кожа и южный акцент выдавали Ростовские корни Иринки.

— Привет, к вам можно? — быстро спросила Аленка.

— Ох, а я хотела спросить: девушка, вам кагхо, а это ты. Без шапки и кхуртки тебя совсем не узнать. Такхая интересная стала, — на одном дыхании произнесла Иришка. Аленка прошла в комнату и заглянула в проем кухни, где маленькая Инночка с грубым широким ножом в руках стояла около плиты. Она осторожно поддела за край слипшиеся соломки картошки. Картошка недовольно заворчала продолжая лежать на самом дне большой черной сковороды с закопченными краями и большой деревянной ручкой. Инна снова поддела край, и он недовольно шипя, плюнул горячим маслом на коротенький зеленый фартучек, и большое масляное пятно растеклось по светлой ткани, сливаясь с другими. И все же край картошки отстал от дна и перевернулся, показывая золотисто-прозрачный бок.

— Есть будешь? — послышался за спиной голос Иришки, и она зашаркала тапочками по перекошенному полу, — Щас кхартошки нажарим. Пиво отличное, жигхулевскхое.

— Садись за стол, — добродушно, не дожидаясь ответа, тихо продолжила уже Инна, — У нас пиво есть и рыба, — она снова толкнула край картошки ножом, и ее черные кудрявые волосы спрятали красивое лицо с тонкими мягкими чертами.

Проучившись, пять лет в институте, Ленка так и не пристрастилась к этой горьковатой на вкус жидкости, поэтому сейчас сидела и давилась пенистым хмелем. Ей от природы «белой вороне» всегда хотелось слиться с окружающей средой, поскольку эта среда никому и никогда не прощала малейшего отрыва. Приведение к общему знаменателю всегда носило у нас массовый характер.

— У нас Иннкха уже целый месяц, кхак замужем, — Иринка жевала картошку и торопливо верещала, — Такх, что скхоро она тю-тю, уедет в Польшу, кх мужу.

— Да, — удивленно произнесла Аленка — А почему в Польшу? У тебя муж поляк?

— Не-ет! У нее муж — прапор, остался служить в Польше после армии. Он ей свадебное платье оттуда привез, все в кхружевах, такхое суперскхое, загхлядение!

— А свадьба где была? — поинтересовалась Аленка, — Неужели вы в Ростов ездили?

— Здесь, — вставила в разговор слово Инна, — Столовую закхазывали, но народу мало было. Он ведь тоже из Ростова. Поэтому с егхо стороны пошти никхого не было.

— А твои родные приезжали? — Аленка положила вилку на стол и взяла толстостенный бокал, отпила маленький глоток и немного поморщилась, прикрывая рот ладонью.

— Родители и братья с сестрами: у нас в семье шестеро детей. Еле-еле всех по общежитию разместила. Девщонки из соседней кхомнаты в кхолхоз уехали, поэтому всю свою родню я затолкала в их кхомнату — по пять человек на кхровать. Кхах они там спали? А шут егхо знает, но вроде не жаловались.

— А платье у тебя красивое было? Оно здесь? Покажи! Так хочется посмотреть польское платье. Я никогда не видела импортных свадебных платьев! — попросила Аленка, от нетерпения подпрыгивая на стуле.

— Я егхо уже продала, — серьезно заявила Инночка, — Ольгхе из пясят пятой за сто восемьдесят рублей. Думаю, что не продешевила. Она в эту субботу замуж выходила. Ты должна была егхо видеть. У них еще машина стояла рядом с кхрыльцом.

— Кажется, я видела ее в твоем платье. Теперь я его вспомнила. Да! Красивое и воздушное! — с чувством перемешанной мечты и зависти произнесла Аленка, — Только ей оно было как козе жилетка! Она же высокая и толстая, а ты маленькая и худенькая, как дюймовочка! — Аленка расставила ладошки в разные стороны, имитируя размеры хозяек платьев, — Как она в него влезла, корова! Она ведь пятидесятый, растянутый! А у тебя сорок второй с напуском! Да, та еще Золушка! Между нами девочками говоря: она в нем была, как гусеница в коконе. Похоже, что она его уже никому не продаст. А жаль, одна паутина от платья осталась, — загрустила Аленка.

— На мне-то оно отлично сидело — все по кхосточкам. Я в нем какх золушкха на балу была, вся егхо родня обалдела от счастья. Честно гховоря: кхакая разница, кахк оно сидело на ней! Гхлавное: я его сбагхрила.

— Я, думаю, такую красоту ты в любом случае продала.

— Хочешь, я тебе свои свадебные фоткхи покхажу?

— Конечно, хочу.

Инночка поспешно встала, быстро бросив на стол вилку и обогнув край стола заторопилась проскальзывая в дверной проем. Иринка вскочила со стула и побежала за ней на ходу глотая плохо пережеванную картошку… Мягко провалившись в железную сетку Иринкиной кровати, девчонки перелистывали небольшой фотографический альбом с белыми корочками разрисованными снежными голубками, золотыми кольцами, кружевами и лентами. Инна, водила пальчиком по страницам:

— Это батя, а это Кхолькха, а это Сашкха, то есть Лешкха. Опять я спуталась… Кхогда мой брат родился, то мы назвали его Сашкхой… А мы живем на хуторе, и чтобы его записать надо ехать в Райцентр. А отцу нашему все лень да лень. Тахк и протянули пока парню два гхода не стукнуло… Приходит какх-то наш батяня домой поддатой, радостный такхой, гховорит записал я вашего Сашкху и матери свидетельство о рождении подсовывает. Мать какх стояла, такх и села… Кхакхой гховорит он тебе Алекхсей, он же Алекхсандр, а батяня гховорит кхакхая разница: чель Сашкха, чель Лешкха… Один гховорит хрен! А маманькха говорит: «Хрен то один, а имени два!», — и кхах треснет батяню по башхке схалхой, — «Пить меньше надо!» — гховорит. А парню-то уже два гхода стукхнуло! Докхажи ему, че он теперь Лешкхой стал! До сих пор сами путаемся: чель он Сашкха, чель он Лешкха.

— И что так двумя именами называете? — переспросила Ленка.

— Когхда какх. Уж здоровый такхой, скхоро сам женится, — уточнила Инночка. Затем немного задумавшись, продолжила, — Надеюсь, он мне шо-нибудь опять привезет. У меня пальта нет. Ехать совсем не в чем, а скоро зима.

— Счастливая ты, Инка, уедешь, а мы тут останемся, — неторопливо произнесла Аленка.

— А, ты, можешь переехать на мое место, кхогхда я, уеду.

И потекли дни, как две капли воды похожие друг на друга, словно великий создатель включил гигантский копировальный станок, тиражируя события, меняя только даты и погоду. Где два рабочих дня на поле, там и десяток, а то и месяц… Дни пролетали незаметно, если не учитывать того, что люди трудились без выходных, и поэтому жутко уставали. Все свои вечера теперь Аленка проводила с новыми подругами, а все рабочее время они проводили втроем на поле. Девчонки обсуждали ребят, которых в отделе было не много. Странная штука жизнь: по статистике мальчиков рождается больше, чем девочек. В школе они еще есть, в ВУЗ-е — уже меньше, а дальше… Где они все? Некоторые тут напоминают, что в армии много. А из армии они приходят? Ах, да! Совсем забыла — Афганистан! В нашей стране хоть одно поколение пропустило вооруженный конфликт. Такое впечатление, что в генеральном штабе бог войны на полставки работает.

Итак: все мысли новой Аленкиной подругой Иринки были поглощены Антошей, одним из сотрудников конструкторского отдела. Никогда не видевшая ранее Антошу Ленка получила о нем полное представление. Теперь она знала, как он одевается, какую длину брюк носит, как ходит, к кому клеится и, что о нем сохнет половина девчонок ОГК.

— И че, ты, в нем нашла? — дразнила Инна Иринку, — Посмотри, кхакх он ходит. У негхо ногхи не разгхибаются, как ходули… Он какх пришел из армии, с тех пор такх и ходит, кхакх цапель по болоту.

— Как так. Не поняла? — переспросила Ленка, — У него что какая-то особая походка или он инвалид? — и она с любопытством поглядела на Иринку.

— Он служил в Кхремле. Поэтому ходит по заводу, какх солдаты на Кхрасной площади, ногхи под прямым ухлом, — и Инночка резко подняла ножку вверх, — Дрессировка скхазывается. Гховорят, что он первое время, когхда пришел из армии, еще хуже ходил. Ща не такх видно, — пояснила Инна.

— Ну и че. Потом пройдет. А мне даже нравится, такхой подтянутый, стройный и ходит тюх, тюх, тюх… — и Иринка высоко подняла ногу вверх, с силой опустила ее на землю, затем подняла вверх другую, да так резко, что комья слипшейся грязи соскочили с резинового протектора сапога и полетели в разные стороны.

Она ходила по полю строевым шагом, разбрасывая в стороны чернозем.

— Вы совсем сбрендили, бегхаете за ним всем отделом, какх дуры стопроцентные, а он даже не смотрит в вашу сторону, чель ребят другхих нет, — заметила Инна.

— Тебе-то че! Кгаго гхрябет чужое гхоре! Вон, лучше зырь на своегхо Мишкху! Ты, у нас теперь отрезанный ломоть! — и Иринка зло оттолкнула подружку.

Подъехал самосвал качаясь на темных бороздах чернозема, как большой океанский лайнер и остановился немного просев в грязь передним колесом. За самосвалом узкой очередью неторопливо шагали несколько мужчин в промокших куртках. Иришка вытянула шею и нервно запрыгала на месте, прижимая локотки к талии и лихорадочно тряся ручками.

— Вон — мой пухпсих Антошенькха! — радостно вскрикнула она.

— Где? Где? — оборачиваясь назад, спросила любопытная Аленка, — Покажите, а то все уши прожужжали своим Антошенькой. Такое любопытство разбирает, сил нет.

— Да вон же он, вон в кхоричневой кхуртке, высокхий такхой. Сюда смотрит! У, ты, мой симпатусикх! — Иринка не удержалась от эмоций и стала причмокивать губками, разбрызгивая поцелуйчики.

Да! Мы женщины народ эмоциональный! Вот, скажем, посмотрел какой-нибудь мужчина в нашу сторону, так у нас сразу мысль родилась, что мы его сразили своей неземной красотой, а не потому что колготки «поехали» или шапку задом наперед одели. Так что взгляда вполне хватит, чтобы нам померещились свадебные кольца.

— Не вижу, — с досадой ответила Ленка, — Хотя, если честно, то мне по барабану.

— А что такх, — игриво спросила Иринка, — Мужчинами не интересуесси, — и она лукаво засмеялась.

— Почему это не интересуюсь, — Аленка стала оправдываться. Девчонки дружно расхохотались. Она смутилась и настойчиво продолжила, стараясь не замечать неприятного хохота, — Просто у меня в Самаре остался парень, Вовчиком зовут. Мы с ним переписываемся.

— Ой! Любовь — морковь, лямур-абажур, — не унималась Иринка.

— Да, мы недавно познакомились, — Ленка все оправдывалась, — Он мне пишет письма в эпистолярном жанре. Кто знает: может это — моя судьба!

Дни стояли ласковые, безветренные, подобно легкому перышку, но всему наступает конец, наступил конец и бабьему лету… погода неожиданно испортилась. Погода всегда портится неожиданно. Хотя, если смотреть по календарю, то вроде бы уже и положено… Налетел сильный, холодный ветер, принес с собой мелкий, моросящий дождь, который скользил по одежде и пробирался под пологи курток, затекал в сапоги. Воздух пропитался сыростью, а носы — влагой. Промокшее солнце сникло и укрылось в свинцовой перине, и теперь замерзшее небо застегнулось на все пуговицы. Проселочная дорога под сотней ног, неустанно месивших ее целыми днями, превратилась в жидкий кулеш. Ноги, облепленные вязкой жижей напоминали гусеницы трактора «Т-700» и оторвать их от дороги не представлялось никакой возможности, поэтому приходилось скользить по ней как на лыжах. Работать стало совсем невыносимо. Уставшие, промокшие, замерзшие люди большую часть времени теперь стояли, собравшись в кучки, и прячась, друг за друга от ветра.

— Классный у тебя плащик, — дрожащим голосом заметила Аленка, — Болоньевый. У моей мамы тоже такой где-то в огороде висел на пугале,…кажется еще косынка была, — «Надо будет раздеть пугало и забрать», — думала Ленка: «На следующий год пригодится. Ох, как сейчас хорошо бы мне в нем было и косынку надо забрать тоже». Надо сказать, что, находясь посреди поля под дождем и шквалистым ветром, меньше всего думаешь о высокой моде…

— Я тоже сначала в одной польскхой кхуртке ходила, выпендривалась, — заметила Инна, — А потом надоело и привезла ЕГХО летом из дому, после отпускха. Думаю: че такхая хорошая вещь пропадать будет. Кхрасоты кхонечно никхакхой, зато тепло! — Инночка поежилась от восторга и закружилась на месте.

Подошла Серафима Васильевна. Красная шапочка когда-то подернутая набок, теперь плотно сидела на голове наглухо пришпиленная косынкой из целлофанового пакета. И плечи, и живот Серафимы были плотно упакованы в прозрачный полиэтилен.

— Серафима Васильевна, вы прям, как рождественский подарок, вся в целлофане, — заулыбалась Аленка, — Вам еще бантик на живот, и можно класть под елочку.

— Точно: на страшилу из Изумрудногхо гхорода похожи, — засмеялась Инна.

— Зависть, между прочим — плохое чувство, — Серафима шмыгнула носом, — Посмотри лучше на нашего Тарасика, — и она указала на невысокого «красноармейца», обутого в черные хромовые сапоги и завернутого в плащ-палатку. Он важно расхаживал по полю большими равномерными шагами.

— А Тараса Петровича просто не узнать, — Аленка покачала головой, — Как ему идет этот плащик! Ему бы еще автомат за спину, и был бы полный комплект, — девчонки снова засмеялись, — Да, в таком виде на снегу спать можно…

Частые порывы ветра пронизывали насквозь уже промокшую одежду. Битва за урожай заблокадилась. Если верить стороннему наблюдателю, то картина напоминала полотно «Французы под Москвой».