Хотите, я буду вашим понедельником?

Мария Фомальгаут

…книга произвела настоящий фурор: автор заманивает читателя в лабиринты сюжета, откуда нет выхода, заводит в тупики, где пол проваливается под ногами, оставляет читателя наедине с немыслимыми чудовищами, от которых нет спасения. Автор бросает читателя в самый разгар битвы, в которой каждый смельчак будет изрублен на куски. Еще никому не удавалось выбраться из книги живым – и тем не менее книга привлекает все новых и новых смельчаков, готовых прочитать книгу до конца…

Город в степени города

…он мне уже не нравился, давно не нравился с того самого момента, когда…

–…ну, вы же сами понимаете, что с ними нам не тягаться, с этими со всеми, у которых хотя бы восьмерка есть, не говоря уже про тех, у которых девятки есть…

— И это все, что вы можете сделать? — в отчаянии смотрю на скачущие вперед миры, миры, которые мы никогда не догоним, — вот это все, что вы можете сделать? Семь-два-ноль-ноль?

— Премного сожалею…

Смотрю на него, никогда не глядящего в глаза, мне так и кажется, он чего-то недоговаривает, не люблю я таких, которые не глядят в глаза и не договаривают, что он скрывает, что он задумал, кто он вообще, я даже имени его не знаю, то ли дело раньше было, знакомятся, сразу имя называют, а тут как будто вообще чуть ли не дурным тоном стало имя спрашивать…

Отсюда с балкона видно миры, стремительно обгоняющие нас — миры с восьмерками и девятками, миры, скачущие во весь опор…

— Ну, это не ваша вина, — смягчаюсь, — в конце концов, нам достались не очень-то хорошие цифры, да и цифр-то всего две, семерка и двойка, а нули это так…

— Дело не в цифрах…

Смотрю на него, как на психа, а в чем же еще… или ты совсем того, тебя как вообще на работу взяли, математик ты наш хренов…

–…не в цифрах… в одной-единственной цифре, которая стоит в начале…

— Ну не скажите… — снова смотрю на миры, — вон, семь-семь-три-два, они побыстрее нас будут…

Смотрю с балкона, отсюда с балкона видно миры, хороший балкон, побольше бы у нас таких — без дома, без всего, просто парящий высоко над городом, веревочная лестница трепещется по ветру…

…уже тогда…

…да, уже тогда он мне не понравился, не смотрящий в глаза, что уже говорить про сейчас…

— Что вы делали ночью?

Смотрю на него, брошенного передо мной на колени двумя стражниками, руки скручены за спиной.

— Что вы делали?

Легкая усмешка на бескровном лице:

— Вы видели.

Киваю. Я видел, как он подхватывал под уздечку цифру семь, вел по улице — осторожно, осторожно, чтобы не стучала копытами — пшла, пшла — подгонял, ставил после двойки, какого черта после двойки…

— Вы в курсе, что за диверсию против нашего мира…

Снова легкая усмешка:

— Не было никакой диверсии.

— Ну да, конечно… а это как объясните? Какого черта вы выставляли две тысячи семьсот?

— Я не выставлял две тысячи семьсот.

— Ну, я по-вашему слепой, что ли, не вижу, что ли, что вы… — многозначительно показываю на цифры.

— Позвольте мне доделать то, что я хотел… просто… позвольте.

Какого черта я ему позволяю, какого черта я смотрю, как он ведет под уздцы семрку, пшла, пшла, пощелкивает хлыстом, — а-аа-а-а-п! — семерка подпрыгивает позади двойки, пронзительно ржет, зависает в пустоте над городом — жду, когда она приземлится, не приземляется, парит и парит в пустоте, и как будто стала меньше размером, или мне это только кажется, или я уже не знаю, где кажется, а где на самом деле…

— Вы… что вы…

…не договариваю, смотрю, как он ловко рассекает тросы, на которые подвешены нули, ты что делаешь, идиотище, нули-то между прочим легче воздуха, их отпустишь, они и улетят, вон, уже парят высоко-высоко, лови-лови-лови, да что лови, застыли в тумане подле парящей семерки…

— Вот так…

— Что так?

— Ой… долго объяснять…

— Это теперь так и будет, что ли? — пытаюсь придать своему голосу иронию.

— Так и будет.

— Вы… вы посмеяться над нами решили или как?

— Вот увидите… — он снова не смотрит в глаза, черт возьми, я скоро закон приму, чтобы в обязательном порядке смотрели в глаза, — увидите…

…а что я вижу, спрашиваю я себя, что я вижу, отсюда, с балкона, который держится ни на чем, что я вижу, почему я не вижу других миров, почему мы одни в бесконечной туманной пустоте, почему даже непонятно, движемся мы вперед или парим на месте…

Уже собираюсь послать за этим (да как его имя в конце-то концов?), отрубить голову, я не знаю, что еще с ним сделать — спохватываюсь, хочу проверить еще кое-что, смотрю в подзорную трубу далек вперед, не вижу ни зги, поворачиваюсь назад — а мало ли что, а вдруг, — еле-еле успеваю различить стремительно удаляющиеся миры где-то там бесконечно далеко позади…

Поворачиваюсь к стражнику, что за стражников стали делать, одни доспехи, без тела, без лица, куда смотреть, не в провал же шлема…

–…позовите этого… ну… этого… — беспомощно показываю на цифры, потому что не знаю имени.

— Арестовать? — хрипит стражник, и голос какой-то жуткий.

— Не-не-не, я его к награде хочу приставить…

–…ну, так и где он?

–…он пропал, мой повелитель.

Мир переворачивается под ногами.

— Вы с ума сошли… пропал… погиб? Убит? Похитили?

— Мы не знаем, мой…

–…а кто знает? Кто знает, я спрашиваю? Я вам сказал его охранять? Сказал, да?

Срываюсь на крик, срываю голос, клочьями повисающий в глотке, понимаю, что ничего подобного не говорил, ну и что, все равно, какого черта не охраняете, и вообще…

–…где… где вы были?

Смотрю на него, коленопреклоненного на клетчатом полу, понимаю, что и правда сейчас хочется его казнить, ну или хотя бы посадить под замок, чтоб знал, как пропадать неведомо на сколько неведомо куда, и вообще…

–…где вы…

Вместо ответа он показывает мне что-то, это еще что такое, две оглобли и восклицательный знак…

— Вот… раздобыл…

Презрительно фыркаю:

— Вот уж не думал, что кроме математики вы увлекаетесь еще и грамматикой… Я, собственно, что… хотел вас к награде приставить, да какая вам награда, не вы один такой умный, уже все догадались поднимать цифры в небо… где-то уже на нескольких уровнях в небе парят… так что не за что вас награждать… ступайте уже…

–…мой повелитель…

— Что такое… — выволакиваю себя из сна, едва не падаю с кровати, едва не переваливаюсь за перила, напрасно устроил кровать вот так, на балконе на вершине города, напрасно, безопасность мне, видите ли…

— Мой повелитель… он сошел с ума…

— Кто… — думаю, а кто у нас еще не сошел с ума в этом обезумевшем мире…

— Он… — стражник пытается вспомнить имя, понимает, что не знает имени, — он, который…

— Что такое?

— Он… он загоняет цифры… в оглобли…

— Запрягать, что ли, решил?

— Не… не знаю… и восклицательный знак…

— Что знак?

— Он…

Стражник не договаривает, бежит вниз по изогнутой лестнице, — наскоро нашариваю домашний халат, уже не до приличий, не до чего, цепляю на халат погоны, уже сам не знаю, зачем…

— Здесь… здесь…

Уже и сам вижу, что здесь, вот он, дергает уздечку двойки, на которой висят остальные цифры, пшла, пшла, ведет в оглобли, позади которых возвышается мраморная колонна восклицательного знака…

— Вы… останови…

…понимаю, что уже поздно, что уже что-то случилось, — город срывается с места, как подстреленный, мы падаем как подкошенные, скользим по мраморным полам, откуда-то вываливается балюстрада, бьет меня по лицу…

Это… это вы что сделали, позвольте узнать?

Он отвечает что-то неопределенное, фактор какой-то там, я не знаю, не разбираюсь, неважно, главное, работает…

— Вы… — ловлю глазами его, — орден вам обеспечен…

–…мы долго ждать будем?

Он мне не нравится, он мне никогда не нравился, а сейчас особенно, какого черта он мутит, по глазам же вижу, что задумал что-то… что — то…

— Ну… я работаю над этим…

— Что работаете, хотите, чтобы другие миры нас миллион раз опередили?

— Я работаю…

— Что вы там работаете, покажите.

— Да пока ничего…

— Что ничего, я знаю, что у вас есть! Показывайте давайте…

— Это… это смертельно опасно…

— Да не сочиняйте… показывайте.

— Х-хорошо… — снова не смотрит в глаза, да какого черта в самом-то деле, — я… принесу.

Что-то мне не нравится в его голосе, что-то, что-то, что-то ты скрываешь, что-то задумал…

Киваю стражнику:

— Проследить…

Он мне не нравится, он мне никогда не нравился, а сейчас особенно, что он задумал, что ему в голову пришло…

…стражники возвращаются, волокут этого, да как же его зовут в конце-то концов, или вообще никак… Какого черта его тащат, какого черта тащат за ним кипы бумаг с расчетами…

–…а это что? — показываю на палку, не сразу узнаю знак деления.

— Это… это ни в коем случае не надо… не надо…

— Так, с вами все ясно… этого под замок, а с этим делением сейчас разберемся… гхм…

— Нет… нет… я умоляю вас, нет!

Он мне никогда не нравился, особенно сейчас, когда приходится все делать за него, устанавливать эту дробь, деление это, а внизу почему-то должен быть ноль, выбираю один из двух нулей, который помоложе, порезвее, не представляю, как он будет нести на себе мир…

…все происходит слишком быстро, я не успеваю понять…

–…это можно остановить?

Он молчит, опять не смотрит в глаза, да какого ж черта, почему вы все ен смотрите мне в глаза, ну и что, что у меня нет глаз, только погоны и мундир, все равно обидно…

–…если убрать из знаменателя ноль…

–…и как его убрать?

— Не знаю… боюсь, это смертельно опасно…

— Что же… попробую это сделать…

— Вы… вы, мой повелитель?

— Я… — облачаюсь в доспехи, зачем-то прикрепляю погоны, — должен же я…

…не договариваю, начинаю спускаться по ту сторону знаменателя…