Хотите, я буду вашим понедельником?

Мария Фомальгаут

…книга произвела настоящий фурор: автор заманивает читателя в лабиринты сюжета, откуда нет выхода, заводит в тупики, где пол проваливается под ногами, оставляет читателя наедине с немыслимыми чудовищами, от которых нет спасения. Автор бросает читателя в самый разгар битвы, в которой каждый смельчак будет изрублен на куски. Еще никому не удавалось выбраться из книги живым – и тем не менее книга привлекает все новых и новых смельчаков, готовых прочитать книгу до конца…

За секунду до

–…а здесь у меня разбитые надежды.

Ничего не понимаю, киваю.

— Да как вы ничего не понимаете-то?

— Ну… как тут понять…

Вежливо молчу, что у него тут и отоснившиеся сны, и сны еще не приснившиеся никому, и мысли без никого, и много еще чего такого, чего я не понимаю.

— Ну вот, смотрите… вот здесь мир за мгновение до Большого Взрыва… они думают, так будет всегда…

Киваю, пытаюсь хоть что-то увидеть, хотя понимаю, что человеческому взгляду это недоступно.

–..вот Помпеи… — продолжает он.

–…накануне извержения?

— Совершенно верно. Вот, посмотрите, Хиросима…

Киваю, смотрю на безмятежные лица людей, которые еще не знают…

— А это… это же какое-то индейское поселение?

— Совершенно верно.

— А тем же вечером на берегу океана покажутся корабли чужеземцев?

— Именно так. Вот, смотрите… об этом городке вы и не знаете, он канул в Лету, его смело наводнением… У меня много тут… за секунду до…

Киваю. Здесь нужно как-то восхититься, но я не знаю, как…

— А вот вы…

— Я…?

— Вы… за секунду до…

— До чего?

— До того, как все кончится.

Смотрю на себя, застывшего во времени, идущего по улице, не понимаю.

— Но я…

— Что вы?

— Хочу сказать, что я живой, понимаю, что это не так.

— А… а другие где…

— Здесь.

— А почему я их…

–…не видите? Ну… они же другие… в других временах.

— А-а-а, — делаю вид, что понимаю, хотя мне ничего не понятно.

–…вы как привыкли, чтобы холодно или тепло?

— Ну… — смеюсь, — привык, чтобы холодно, но люблю, чтобы тепло.

— А-а-а, вот как…

Делает тепло. Спрашиваю то, что надо было спросить давно:

— А это… — показываю на за-секунду-до — а это можно… исправить?

Кивает удивительно спокойно:

— Можно, конечно.

Не успеваю спросить — а как, он сам показывает — как.

Сжимается сердце, неужели все так просто…

— Вы так не делайте, — говорит он.

— А то что будет?

— А то плохо будет.

— Кому плохо?

— Другим мирам… плохо… живым мирам.

Выжидаю. Мысленно извиняюсь перед другими мирами. Живыми мирами.

Он спрашивает, как я привык, чтобы заходило солнце, — я говорю, что пусть зайдет где-нибудь за час до того, как я лягу спать, я еще посижу при свете ночника, почитаю что-нибудь, только смартфон мне не давайте, как бы я его ни просил, все равно не давайте.

Солнце заходит за час до того, как я собираюсь лечь спать, интересно, откуда оно знает.

Гашу ночник.

Думаю, спит он по ночам или нет, и спит ли он вообще когда-нибудь.

Пробираюсь к мирам, в темноте мне кажется, что сталкиваюсь с кем-то, с кем не могу столкнуться, потому что они где-то в других временах, и вообще не никаких не их, не меня.

Добираюсь до мира, который был моим.

Жду чего-то, сам не знаю, чего, почему я не могу этого сделать, почему это все равно как прыгнуть с крыши или нажать пусковой крючок…

Проклинаю себя, трус, трус, трус…

…вчера кто-то пытался в миры пробраться, говорит он.

Я защиту поставил, говорит он.

Все так и переворачивается внутри, если бы мог, хлопал бы себя по лбу…

Спохватываюсь.

Спрашиваю то, что нужно было спросить с самого начала:

А вот там где я, там за секунду до того, как весь мир… или только я сам?

Только вы, говорит он.

Думаю, проклинать себя или нет за то, что было вчера, или все-таки нет…