Квариат

Мария Фомальгаут

Что делать, если океан утонул в океане? Что такое квариат? Как согреть время? Почему город Воспариж поссорился с городом Воспарижем? Зачем письму зонтик? Как прогнать ночь из музея, и почему нельзя этого делать? Куда уходят рояли? Книга дает предельно ясные ответы на эти и многие другие вопросы, хотя в ней попадаются и спорные, совершенно немыслимые моменты – ну как такое может быть, чтобы люди… сами выбирали свою судьбу?

Производная от человечества

— Почему… почему вы ничего не делаете?

Я смотрю на человека (он для меня просто человек, и не надо мне говорить, что у людей есть имена, никогда в жизни я не запомню их имена, да и нет у меня никакой жизни, так что даже и не просите, для меня человек и человек, и все) — итак, я смотрю на человека, впервые смотрю по-настоящему, только сейчас понимаю, что он собирается делать, вернее, чего не собирается делать…

— Вы… почему вы не…

Он измученно опускается на краешек стола, боится сесть всей тяжестью, чтобы не полететь кувырком. Я прямо-таки вижу, как он подбирает слова, что-нибудь вроде — как вам сказать, ну что я могу сделать, тут, видите ли какая ситуация — не говорит, молчит, понимаю, что случилось такое, что тут уже ничего не скажешь…

— Вот представьте задачу… — наконец, говорит он, — вот представьте…

Я люблю задачи, то есть, как люблю, в моей жизни нет ничего кроме задач, так что мне еще делать…

— Задача… — отсюда, с высоты моего роста, человек кажется совсем крохотным — люди делают челноки, совершенствуя их так, что скорость челноков увеличивается каждый год на один световой год в год в год… А самая близкая к нам звезда удаляется от нас каждый год на один световой год… понимаете?

Начинаю считать, тут же спохватываюсь, понимаю, к чему он клонит.

— Постойте, я вам еще вопрос не задал…

— А я понимаю вопрос…

— Вот это и плохо, мы вас таким не делали, чтобы вы вопросы понимали до того, как вам их сказали…

— Хорошо, не буду понимать вопросы…

— Нет-нет, вы понимайте, понимайте, это очень хорошо, очень важно… так ваш ответ…

–…никогда.

Он с сожалением кивает, кажется, он благодарен мне, что я не заставил его сказать это — никогда.

Тишина.

Пустыня под бесконечными звездами. Под бесконечно далекими звездами.

Человек (я зову его человек) с высоты моего роста кажется совсем крохотным.

— Закроют? — спрашиваю я.

Он снова с благодарностью смотрит на меня, что я позволил ему не говорить это — «закроют», и что именно закроют.

Он бормочет что-то утешительное про проект музея космонавтики, тут, под открытым небом, — космонавтики, которой нет…

–…я знаю решение задачи.

— Простите?

— Я знаю решение.

— И? — он поднимает голову, отсюда кажется совсем крохотным.

Чем дальше идет время, тем больше расстояние между нами… боюсь, у нас только один выход… ввести отрицательное время.

— То есть, пустить время вспять?

— Нет… сделать время отрицательным…

Даже отсюда слышу его тихий смешок:

— Вы хоть понимаете, что будет, если звезды устремятся к нам, то от нас ничего не останется? Про красное смещение слышали?

— Да нет… Я имею в виду отрицательное время…

— Не понимаю.

— И не надо понимать… я сделаю… все сделаю…

— Я уже знаю, что он будет возражать, я уже знаю, что он будет бояться, — мне все равно, моя задача — решить задачу, все остальное меня волновать не должно…

Он молчит — я уже знаю, что так он молчит, когда должен сказать мне что-то очень и очень такое, чего говорить не хочется. Он молчит так, будто ждет, что я сам дополню его молчание, сложу факты, догадаюсь, что происходит…

— А почему свернули? — спрашиваю я.

Он снова молчит вот так.

Сопоставляю. Думаю.

— А почему конфликты между участниками проекта?

Уже знаю, что ответом будет молчание.

— А когда…?

Уже знаю, что он не ответит. На этот раз он боится опереться как будто не только на стол, но и на самый мир, который стал слишком хрупким и обрушится от малейшего прикосновения…

–…я решил задачу.

Человек вопросительно смотрит на меня, он не понимает, какую задачу, он не давал мне никаких задач, — недоумение в его глазах сменяется испугом, а я что, уже сам научился брать задачи, ну да, научился, и что, почему он так боится меня…

— Здесь в задаче есть еще один фактор, который мы не учли… Человеческие отношения… Я обозначил людей через Аш, соответственно, человеческие отношения — производная от Аш… Аш черточка…

Он хмурится, кажется, не верит, что я серьезно…

— Вот сейчас Аш черточка стремится к нулю… уходит в отрицательную величину…

— И что будет, когда уйдет в отрицательную?

Я не отвечаю, я не хочу говорить это слово, он тоже не хочет говорить это слово, с благодарностью смотрим друг на друга, что нам не придется говорить это…

— Поэтому нужно выискать факторы, которые заставят производную Аш стремиться к бесконечности… ну или хотя бы остановиться на стабильном значении больше семи…

— Почему больше семи?

— Выше семи начинаются проекты… вроде моего… с вами…

Он отступает в сторону, будто боится, что мир стал настолько хрупким, что рассыплется под его крохотной тяжестью.

Этого не может быть, говорю я.

Говорю самому себе, больше некому, они не будут меня слушать, они говорят, что про меня не забыли, что мне выпала величайшая честь, что меня доделают — в кратчайшие сроки, вот прямо сегодня, а то такое сокровище простаивает, такие деньжищи вбуханы, а тут…

…зачем ракеты, спрашиваю я, я что, что-то буду взрывать — да, говорят мне, а что именно, это на других планетах буду брать образцы материалов, да? Увидите, увидите, все увидите, говорят мне. Зачем напалм, спрашиваю я — увидите, увидите, зачем ядерный заряд — увидите, увидите, все увидите…

Не сходится, говорю я себе.

Не сходится.

Еще и еще смотрю на расчеты, — люди могут заняться мной только если производная Аш будет больше семи, ну или хотя бы семь, но уж никак не минус одиннадцать, как сейчас, и медленно уползает в сторону минус двенадцати…

Черт…

Я еще не понимаю, что здесь не так, но что-то до черта не так и не так…

Люди молчат.

Молчит бесконечная пустыня под бесконечно далекими звездами…

–…Вы понимаете… я обо всем догадался, — говорю я человеку, своему человеку, я по-прежнему не знаю его имени, называю — своим.

Человек молчит, не так молчит, когда не хочет говорить какое-то слово, а… по-другому.

— Вы понимаете… я должен был поднять производную Аш хотя бы до единицы… про семерку я и не говорю…

Здесь человек должен рассердиться и сказать, или нет, даже заорать, это у него здорово получается:

— Вот именно, идиот, поднять до нуля, поднять фактор! А не то, что вы сделали, умник хренов! Задачи он решать научился, видите ли, которые ему не ставили…

— У меня не получилось поднять… слишком много факторов, которых я не понимаю…

Здесь человек снова должен рассердиться:

— Не понимаете, так и не лезли бы, кто вас просил умножать даже не производную, а сам фактор на ноль? Люди, помноженные на ноль…

Должен рассердиться — но не сердится, потому что его нет. Еще он должен осторожно опереться о столешницу или о мир, хрупкий и зыбкий — но не опирается, потому что человека нет.

Молчу. Молчу так, как молчу, когда хочу сказать, что если бы этого не сделал я, люди бы сами это сделали, заодно помножив на ноль не только себя, но и… не говорю, здесь слишком много вещей, о которых не говорят…

Он наконец-то опирается о столешницу и не боится, что она упадет под его малым весом — потому что теперь его вес равен нулю…

–…как… как вы это объясните вообще? — должен спросить мой человек, но не спрашивает, потому что его нет.

— Что… объясню?

— Да это… это вот все… — он показывает на меня, вернее, на то, во что я превратился за несколько недель, мне кажется, теперь я могу не только настигнуть звезды, но и обогнать их в стремительном беге…

Он хочет спросить, кто вообще меня строит — не спрашивает, потому что и так понятно, что некому меня достраивать, никого нет.

Я хочу ответить, что люди, тут же спохватываюсь, что нет никаких людей. Понимаю, что передо мной еще одна задача, которую я должен решить, если я смогу её решить, слишком много данных, я еще никогда не работал с таким количеством данных, я даже не представляю себе, как…

–…ну, конечно же, — сказал бы я человеку, если бы он здесь был.

— Что такое?

— Вы посмотрите… если люди равны нулю, то производная от людей стремится к бесконечности… сами вот посмотрите…

— Ой, я в этих расчетах ваших не понимаю ни черта… кто вас вообще этому учил, это еще что за действия, в математике вообще нет такого…

— Вы хотите сказать, не было… теперь есть… вы просто еще не успели додуматься… вы, все…

Здесь он должен шепотом выругаться. Или испугаться, вот да, испугаться, потому что меня такому не учили, я не должен был вводить постулирование и обскурирование, пока до них не додумались люди, но люди до них уже не додумаются, потому что людей нет…

— Ну и вот… а если отношения людей стремятся к бесконечности, стираются границы… значит, теперь будет сделано все, на что раньше не хватало вот этого самого фактора…

— Ты говоришь… стремятся к бесконечности?

Это спрашивает человек, мой человек, и странно, что человека нет, а он спрашивает…

— Ну да, и…

Он не дослушивает, он звонит кому-то, он отвлекается на меня чтобы только спросить, а если меня нет, я могу телефон вспомнить, который после развода сразу стер, я же вспомню, да, я же позвоню, да? И я смотрю на своего человека, которого нет, пытаюсь понять, как так, что человека нет, и Юми нет, и сына и дочери нет — а семья есть, собирается за одним столом к ужину…

Прислушиваюсь к самому себе, понимаю, что еще не готов догнать самую далекую звезду, еще не сейчас, еще немного, еще успею посмотреть, как семья разливает чай и режет пирог — а вот теперь да, на старт, полный вперед, космос расступается передо мной…