Сказка о квартире-избушке, Ленке-старушке, Бабе-яге, Кощее, Иване и его «харлее»

Мария Мартова

Реальная история, написанная по мотивам русских народных сказок и былин, повествует о том, как в наши дни можно легко оказаться в сказочном мире. Похождения героев, потерявшихся там волею случая, оборачиваются поисками истинных ценностей.

Глава 3

А тем временем в далеком городе, в высоком белокаменном тереме, на тринадцатом этаже другая жертва дьявольских проделок несчастливой пятницы Ленка, сидя на полу, туго соображала, куда она попала. К сожалению, она была продвинутой девчонкой, поэтому всяких сказок не читала. И потому не знала, не ведала, что вместо собственного жилья попала в чертог бабы Яги, проще говоря, в избушку.

В блеске кошачьих глаз Ленка увидала жуткие вещи:

всюду валяются мешки холщовые,

друг на дружку поставлены чайники луженые,

на полу — дрова сложенные,

под потолком — травы сушеные,

в одном углу — кочерга с рогатиной,

в другом — метла с лопатиной,

в третьем кошка сидит,

очами блестит,

а в четвертом ворона черная, смоляная,

точно туча грозовая,

на шесте восседает,

важно изрекает:

— Кар, кар.

Посередь горницы — очаг нетопленый,

над ним — большой котел,

зловонным варевом полон.

Полы в доме дубовые,

стены тесовые.

Все кругом в копоти черной,

в паутине плетеной,

в пыли вековой.

И ни следа прежнего комфорта

и евроремонта.

Глянула на себя Ленка,

а на ней — лохмотья драные,

на ногах — лапти рваные,

на голове — космы лохматые,

грязные, косматые,

тряпицей худой увязанные.

Посмотрела она в горшок медный, да так и ахнула:

не Ленка это вовсе, девица-красавица,

а старуха древняя, некуда уж стариться,

носатая, горбатая,

беззубая и грубая,

в морщинах, со складками,

с патлами-прядками.

Нету блеска гламурного,

нету вида пристойного.

«Ах, вот кто беду накликал, — догадалась Ленка, вспомнив слова подруги-обидчицы и соседа безрогого. — Ну, я им еще покажу!».

Но угроза была напрасною.

Никак ей отсюда подобру-поздорову не выбраться.

В избе ни окон, ни дверей.

Опечалилась девица-старушка несказанно,

стала думу крепкую думать,

да ничегошеньки не удумает.

А тем временем голод ее одолевает,

пустое брюхо о себе заявляет.

Услыхала кошка Ленкино урчанье

и приносит ей за хвост мышку дохлую.

— Фу, мерзость какая, — вещает Ленка с отвращением. — Ну хоть бы что порядочное пожрать. А?

А кошка об ноги Ленкины трется,

ласково мяукает,

к чурбаку широкому подойти приглашает.

А на том чурбаке яства невиданные:

мыши летучие,

змеи гремучие,

кузнечики прыгучие.

Все сушеное, перченое,

к трапезе приготовленное.

— Ис-спробуй, мур-р, — нашептывает кошка голосом человечьим.

Сомкнувши очи и заткнувши ноздри, проглотила Ленка все разом и ощутила в себе силы великие.

Тут ворона, птица черная,

с шесточка встрепенулася,

подхватила крылышком плашку глиняную,

зачерпнула из бочки водицы тухленькой,

поднесла ее к устам Ленкиным.

— Испей, — каркает ворона голосом человеческим.

Ленка выпила все залпом, и зеленый блеск брызнул из ее очей, и все кругом светло-весело сделалось. И почудилось Ленке, что все ей тут по сердцу, и возликовала она, и расхохоталася.

А кошка с вороною —

подружки ее названые —

подле нее скачут-прыгают,

потешаются-радуются.

Тут кошка к очагу подбегает,

очами хищными сверкает,

и очаг от искр ее сам собой загорается,

жарко горят поленья ольховые.

Потом ворона к котлу подлетает, над котлом кругами кружит, приговаривает:

— Кар-кар, вар-вар.

Бурли, вари —

правду говори.

Глянула Ленка в котел

и чуть только не обмерла:

зелье темное,

варево черное

кипит, клокочет,

сказку поведать хочет,

будто кино показывает.

Смотрит Ленка,

взгляд не оторвет,

глазом не моргнет.

Видит прежде лес глухой, дремучий,

на краю его средь дубов могучих,

средь кустов колючих

избушка стоит,

избушка стоит —

из трубы дым валит,

да не простая избушка,

а на курьих ножках,

да не стоймя стоит,

а пляшет-пританцовывает.

Подивилась Ленка.

Видит дальше убранство внутри,

еще больше диву дается.

Там не утварь избушечья

и не добро старушечье,

а все Ленкино барахло драгоценное:

диваны кожаные турецкие,

полы теплые немецкие,

жалюзи из Греции,

джакузи из Швеции,

сервиз чешский хрустальный,

центр японский музыкальный,

телевизор «Panasonic» жидкокристаллический.

Под подвесными потолками светомузыка играет,

драйвом зажигает.

Бобби Бешеный, Ленкой любимый,

на всю мощь надрывается.

Растерялася Ленка, встревожилась,

видит, в евроизбушке баба Яга пристроилась,

смотрит дальше — больше расстраивается:

баба скачет, костьми извивается.

И не лохмотья на старухе утильные,

а дорогие Ленкины шмотки стильные:

джинсы итальянские от «Оторвани»,

жилет американский с лейблом «Мани-мани»,

на ногах — сапожки,

в ушах — сережки,

на лице — «Буржуа де Пари».

А самое ужасное,

нестерпимо страшное:

волосы у бабы Яги всклочены,

по моде наточены,

зеленью отливают,

красотой поражают.

Опечалилась Ленка несказанно,

и до того ей тошно сделалось,

что завыла она громко-пронзительно,

будто волчица дикая.

— Не плачь, девица. Горю твоему помочь можно, — мурлыкает ей кошка-утешительница.

И в угол ее темный увлекает.

А в углу помело на месте скачет,

улететь хочет.

Вскочила на него Ленка

легче ласточки невесомой

и взмыла под потолок закопченный.

— Лети за мной, девица. Горе твое спасать надобно, — каркает ей ворона-спасительница.

И к котлу подлетает,

садится на край и наверх черную голову поднимает.

Глянула Ленка наверх,

а над котлом, в самой крыше — труба черная,

а в трубе — небо звездное,

а посреди звезд — луна полная,

луна полная, насмешница.

Глядит на Ленку белым оком

и дразнит ее, насмехается.

— Эх, была не была! Будь оно все неладно! — диким воплем вскрикнула Ленка и верхом на помеле вылетела из трубы прочь в темное ночное небо.