Древние Славяне. Соль. Книга вторая. Масленица

Марина Хробот, 2021

XII век. По Древней Руси идёт волна Крещения. Огнём и Мечом. Горожане городка Сукромля уже прошли Крещение… и смирились. А в деревне Явидово пока всё спокойно. Её жители и гости неделю празднуют Великую Масленицу. По обычаю, нужно веселиться до упаду и каждый день по-разному. Присматриваться к женихам и невестам, хвалится семейным достатком и умением в ремёслах. И только молоденькая Василиса, лучшая охотница на всю округу, мечтает стать супругой любимого княжича Милояра и ни о чём другом думать не может. И никто не знает о грядущих испытаниях.

Деревня Явидово. Масленица. Вторник-Заигрыш. Тётка Малина

На Масленицу не все дочери приезжали в бывшие родные дома — многие не могли оставить хозяйство. Но если в семье появились невеста или жених, тут уж выбирать не приходилось. Необходимо было либо отдавать дочку в новый дом, либо брать работницу и продолжательницу рода, то есть невестку, в свой.

В семьях доставалось из сундуков нашитое и натканное приданое для похвальбы и показания достатка, в конюшнях надевали на лошадей звенящую металлическую сбрую, а не кожаную, ежедневную.

Парней-женихов с самого утра погнали из дома. Перед уходом они старались выпить побольше, да похвалиться погромче: «Любая за меня пойдёт. Я видный, хозяйство у родителей справное, и я такой работящий», а сами внимательно смотрели с крыльца на хромающих по дороге девушек в колодках.

«Сегодня парни мешаются под ногами», — решили в каждой семье. Положив на лавку мешок, бабы говорили им в спину:

— Иди, женишок в сени, умывайся до пояса зимней водой, стоит в глиняной корчаге, бери свои подарки-гостинцы, привязывай на правую ногу колодку, да топай гулять. С лица воду не пить, бери невесту богатую, а лучше домовитую. Богатство по семье разойдётся, а домовитость останется в её руках.

* * *

Княжичи не зря поставили меняльные столы и временную конюшню между колодцем и спуском с княжьего холма. Со всех концов деревни было удобно идти, и лошади в стойлах под присмотром, всегда можно сена им дать и попоной на ночь накрыть, а утром снять и блином побаловать.

Очередная семья, кинув к ногам Масленицы новые узелки с порванным рушником или обувкой, шла на торжок.

У обменных столов гомонили бабы и мужики, большинство пришли приглядеться к будущим родственникам и посплетничать.

Все суетливо раскладывали платовья^[46] девичьего рукоделия, с десяток рубах на каждую погоду, мужские порты, плетёные пояса, скатерти, постельное бельё и половики. Отдельной кучей складывали пуховые подушки, меховые и очёсные^[47] одеяла.

Сыновья-женихи из Непорово не спеша выкладывали на столы-лавки вязанные сети, связки силков из прочных ниток, валенки с узорами, черевики и даже зимние поршни со вставками и стельками, расшитые тонкими кожаными шнурами.

Парни из Явидово хвалились деревянной посудой — от ложек и блюд, до липовых братин^[48] в виде лебедей с висящими по бокам ковшиками. Молодой Итир Бортник, что резал по дереву посуду и, как он называл «безделушки», радовался, надеясь помочь семье. Его ложки с ручками-кониками и игрушки, быстро обменивались. А он резал и медведей, и коней, и уточек, и маленьких чуров Мокоши и Рожаниц.

Особенно хороша была резная посуда у Ратибора, супруга Любаши. Она сидела рядом на скамейке, держала руки на большом животе. Уверена была, что родится девочка. Её, помощницу, она ждала с особенной надеждой, первыми появились двое мальчишек. Посуду Ратибора рассматривали недолго, менялись часто. Довольная Любаша скрывала улыбку, боялась сглаза. В торговлю хотела было влезть свекровь, но Любаша отослала её готовить обед.

— Иди, Ясыня, не мешай, а то своим жадным взглядом отпугнёшь гостей.

Семья Неохота вывалила на стол мешки с сушеными яблоками, дулями, вишней и ягодами. Уж очень у них был большой сад. Сам Неохот, мужик здоровый и самый в деревне медлительный, больше всего любил летом лежать под яблоней и резать из костей или рогов бычка и козлика обереги, зверьков, цветочки или чуры богов. Но меняли у него чаще крючки для рыбы и шила.

Приехавшие первыми парни и мужики из Глин, конечно же, привезли горшки, плошки и другую посуду. Отдельными рядками у них стояли игрушки — оленята, собаки и птички-свистульки. Свистулькам нужно было дуть в хвост, и они переливались трелями, каждая на свой лад из-за разных сушеных горошин, или ореха, вложенных во внутрь игрушки.

Из Рудых Болот гости со звоном клали на доски прилавков ножи, боевые мечи, скобы и гвозди, наконечники для стрел и сковороды. В стороне складывали округлые серпы, длинные косы, кочерги, насадки на сохи и бороны, горбуши^[49]. Многие парни из Явидово и Бабино хвалились плетёными туесами, мордами^[50] и корзинами всех видов — от лукошек, до хлебниц и дровяниц^[51].

На обмен бабы вынимали из кожаных мешков узелки с крупой, кусками сыра или масла, куриные и утиные крупные яйца, и блины. Много-много блинов из муки всех круп. Поливали их сверху сметаной, кислым вареньем и мёдом, у кого он остался.

— Соли нету, — переговаривались бабы.

Домовитая тётка Пчела, ставила на прилавок мёд в туесках, воск и пергу^[52]. Она надеялась найти невесту старшему сыну Ходогону и внимательно смотрела по сторонам на приезжих девушек. Про Ходогона все знали — он посыльный у князя Переслава и без куска хлеба не останется. Вот только с домами у Бортников было трудно, один разваливался от старости, другой был слишком маленьким. Братья спали на полу вповалку. Но уж если появится супруга, то старший сын обязательно будет строиться.

— У меня-то дюжина сыновей, готовлю целый день. И в кашу на молоке я кидаю солёную кислицу, капусту или морковь, хоть какой-то вкус, — хвалилась Пчела перед соседками своей находчивостью. — А супружник мой Бортник любит молочную гороховую кашу с сухой солёной рыбой.

— Рыба с молоком — обдрищешься, а ещё и с припердёжем! — захохотала толстая Ладимира и вытерла рукавицей пот из-под мышек тулупа. Она тепло оделась, пришла на торжок первой и встала ближе всех к костру.

Ладимира сватала старшую дочь, круглолицую Луну, стыдливо прикрывшую платком лицо в веснушках и прыщиках. Они принесли много половиков, крапивных простыней, рушников, бочонок с квашеной капустой и горшок мочёных яблок. Устали Лада с толстым Журом кормить пятерых детей своих и иногда пятерых соседа, худющего Торчу.

Шкрябая по подтаявшему снегу деревянными лопатами, шестеро Явидовских мужиков, мешая друг другу, наваливали сугробы, строя Снежный Городок. За ними наблюдали оба деда — Бакота и Честислав, но помогать не стали, не хотелось мешаться.

Холостующие парни в высоких колодках на коленях, хромали вдоль прилавков, приглядывались к девицам, а их родители, чаще всего матери, к приданому невест.

Все, и местные, и приехавшие, более-менее знали друг друга, встречаясь по праздникам, на свадьбах и похоронах. И появление новых саней заставило всех замолчать.

Три женщины сидели в санях, плотно прижавшись друг к другу. Одну в деревне знали все — вшивая Щука-Вонючка, две другие были в явном родстве — мать и дочь. Лица у матери с дочерью были не радостными, хотя одежда праздничная. Зато Щука улыбалась, прикрывая беззубый рот варежкой. На ней был новый тулуп, а волосы под ярким платком оказались вымытыми.

— Сеструха моя младшая, Малина, — громко объявила Щука, когда соскочила с саней и подошла к свободному столу-прилавку.

Женщины стали раскладывать на досках стола узлы с приданым. Получилось у них больше, чем у всех остальных.

Не распрягая кобылу непривычной песочной масти, Малина похлопала её по лоснящейся шее и повернулась к старикам, сидящим на скамейке и опирающихся на палки обеими руками.

— Здесь почти всё, что смогла взять с собой из Сукромли. Меня две старшие жены Любограда, супруга моего, кузнеца, выгнали из дома. — Громко говорила тётка. — Здравствуй, дед Бакота, здравствуй, дед Честислав.

— Тебя не узнать, Малина, ещё краше стала. — Улыбнулся ртом с двумя зубами Бакота. — Иди ближе, прислонюсь к твоей щеке.

Сняв рукавицы, тётка Малина подошла к Бакоте и поцеловала его, придерживая за морщинистые щёки, затем деда Честика.

— Несчастье у нас, я осталась вдовой. — Малина еле сдержала слёзы. — Забили моего Любограда новгородские дружинники, когда крестили Сукромлю. Вот к сестре приехала, дочку в супруги устраивать привезла.

— А что же такого случилось? — С княжьего холма спускалась Ведунья и с тревогой смотрела на всех. — Что у вас там приключилось, в Сукромле?

— Я же говорю — крещение в городе. — Тётка Малина разглаживала на редкость нежными руками норковую шубу на прилавке. — Мой-то Любоград отказался креститься, полез в драку, ему обещали кузню сжечь. Двух новгородских дружинников он раскидал, а третьего огрел кузнечным молотом поперёк спины, и тогда Любограда избили четверо дружинников.

Тётку Малину бабы слушали, прижав ладони ко рту. Мужики хмурились. Молоденькая Чара перестала стеснительно улыбаться и слёзы показались на серых глазах.

— Я тоже, как велел супруг, отказалась креститься, а две старшие жены спрятались у соседей. Мы с дочкой до сих пор в городе пришлые и нас не взяли. Любоград к вечеру умер. Кузню сожгли. Старшие жены велели мне забрать всё, что смогу вывести на санях, и уезжать. Ужас что там творилось… в Сукромле. — Красавица Малина резко вздохнула, сдерживая рыдания.

— Мамочки родные, — заголосила тётка Ладимира. — Да как же это такое? Как же из дома выгнали?

— Крестили, — Ведунья осуждающе покачала головой. — Идёт напасть на нашу землю.

— Что ты такое несёшь, тётка!.. не знаю, как тебя зовут! — Возмутилась в лицо Малине Тихомира. — Не может быть такого! Что же, дружинники нам враги? Они же пятого лета всех соседних диких избили, чтобы те нас не обижали.

— Я не вру, — спокойно ответила Малина. — Я теперь вдова, дома нет, и мне придётся идти в чужой дом в привесок к дочери. Зачем мне врать?

— Вот и хорошо… тфу-тьфу, не то сказала, — неожиданно заявила тётка Пчела. — Плохо, что супруга забили. Но мне как раз нужны работницы. — Ведунья, где мой Ходогон?

— Сейчас прискачет, князь утром отправил его в Непорово, договариваться о походе за солью, — Ведунья внимательно оглядывала мать с дочерью, неспешно поправляя амулеты на своей душегрейке. — Я помню тебя, Малина. Пойдёшь жить к Бортникам?

— А куда деваться? — вздохнула тётка. — Не с сестрой же мне, Щукой, с неряхой, оставаться? У неё там холодно. Мыши бегают и хорьки, которые мышей ловят. Непонятно, кто кого первый укусит. А Бортники семья крепкая, работящая…

— Да, давно ты не была в родной деревне. — Покачала головой Ведунья. — Как зовут дочку?

— Зовут её Чара. — Малина понизила голос. — Она может разговаривать с деревьями и с лесными животными.

Покрасневшая Чара стеснительно прикрывала лицо краем платка, а тётка Пчела придирчиво щупала натканные простыни.

— Так можно её брать в дом, Ведунья?.. Не родня она нам, не будет кровосмешения? Хорошо ткут, плотно.

«Заездят у Бортников эту Малину с дочкой… Хотя баба ещё «та», не даст себя и дочку в обиду», — думала Годислава, разложив перед собой на прилавке длинные половики, простыни из крапивы от надоедливых насекомых и расшитые рубахи. Она нарочно держала место в середине торжка, ближе к общему костру. — «Когда же мои-то придут? Упарилась уже в чернобурой шубе».

— Брать Чару с матерью тебе можно, — разрешила Ведунья Пчеле. — Нету среди вас близких родственников.

— Перегружайте приданое обратно на свои сани, поехали к нам домой, — обрадовалась Пчела. — Нечего другим уши греть. И я вчера видела в санях птицу и баранов… будет приданым.

— Куда же им ехать? — Опешила Щука. — У тебя же там, все знают, даже пёрнуть нельзя, задохнешься. Пусть у меня пока живут. Шубу вот сестринскую на блины и мясо обменяем, — тараторила она. — И дома у меня Малина полы помыла, стол отскоблила, чистота теперь. А мы курочку ощиплем и барашка прирежем. До жаркого лета дотянем, а там… там как получится.

С неприязнью глядя на сестру, затем с интересом на тётку Пчелу, Малина решила:

— Съездим мы к тебе, Пчела. В мыльне будем жить с дочерью до свадьбы. — Обернулась к Щуке. — Знаешь, сколько я всего в Сукромле натерпелась? Синяки от ревнивого супруга и старших жен не сходили. А вы меня туда с мамкой, не к ночи будь помянута, за две овцы продали, сговорились без приданого. Грузись, Чара в сани, перекладывай добро со стола.

— Шубу отдай! — заверещала Щука, и девочка-племянница прижалась к матери Малине, собираясь плакать.

А бабы и молодки у меняльных столов весело наблюдали за перебранкой.

— Обойдёшься, — решительно подошла к прилавку Пчела и дала неприятной соседке по рукам. — Отойди. — Притянув Щуку за воротник грязного тулупа к себе, Пчела закричала ей в лицо. — И только попробуй тронь её скотину! Я на тебя сыновей натравлю.

Примечания

46

Платовья — узорные полотенца, рушники, платки и просто ткань

47

Очёсные — подушки и одеяла, набитые шерстяным или льняным очёсом.

48

Братина — огромный ковш на полведра, иногда больше, в виде мифической птицы с бокалами-ковшиками, висящими по бокам братины. Маленьких ковшиков обычно было не меньше полудюжины, для торжественных случаев — дюжина.

49

Горбуши — коса и серп одновременно, для покоса травы между кустов и деревьев.

50

Морда — длинная закрытая плетёная корзина для ловли рыбы и раков.

51

Дровяница — особая крепкая корзина для переноски дров со двора в дом.

52

Перга — пыльца растений, приставшая к пушистым ножкам пчёл, которую они, заливая мёдом, оставляли в особых сотах.