Лялин и Женя

Магдалина Шасть, 2022

Евгения Чёрная, семнадцатилетняя школьница из посёлка Лесное, хорошо учится и быстро бегает, но убежать от судьбы всё равно не получается. Запретная, неудобная, стыдная страсть к женатому, годящемуся ей в отцы, мужчине ставит будущее быстроногой Женьки под сомнение. А что же Лялин? Любит или тешит самолюбие? В день своего совершеннолетия маленькая школьница готовится оборвать порочную связь, но согласны ли с её взвешенным решением высшие силы? Пронзительная история о любви и предательстве, о семейных тайнах и запретных удовольствиях. Рассказ об обычных, сбившихся с пути людях, с их сомнениями, страхами и надеждами.Содержит нецензурную брань.

Женька

Решено. Больше никогда. Никогда ОН не войдет в двери её хаты… Хм. Да он и не входит. Кто ж его пустит? Женькина мать мужика чужого ни за что в доме не приветит, без жены-то. Получается, не подходит формулировка. Думать надо.

Женька задумчиво почесала затылок. Русые волосы неаккуратно распушились. Уже битый час она пыталась решить пример по тригонометрии, но мысли всё равно возвращались к бесстыжему предателю Лялину.

Правильно учителя говорят, что нужно что-то одно выбирать: либо учебу, либо любовные свидания. Только кто их слушает, учителей-то? Не хватало ещё экзамены завалить! А ей позарез надо в город поступить, в высшее учебное, кровь из носу, слёзы из глаз! Оставаться в дыре этой у неё никакой возможности не осталось. Тем более после грязной и кровавой истории с Лялиными. Оскандалились на всю округу по полной. И мать с ней теперь не разговаривает, добрая и понятливая мама от бессовестной дочери отвернулась. И правильно. Так Женьке и надо. Тварь она поганая. У детей отца чуть не увела. Все ей хиханьки, да…

В окошко тихонько поскреблись. Кого чёрт принес на ночь глядя? Бедная Женька даже в клуб перестала ходить, так боялась расплаты. И как ей теперь жизнь жить? Да никак. Она выключила свет и заглянула за занавеску. Ленка стояла под окном и отчаянно махала руками, напоминая ветряную мельницу. Вот и пойми её, дурынду: то ли выходить, то ли прятаться? Машет так, что непонятно. Женька пожала плечами. Выйдет, что с ней сделается.

— А в дверь постучать? — недовольно напала она на терпеливо поджидавшую, с какого-то ляду оробевшую подругу, когда, нарочно не торопясь, накинула тёплый плед на плечи, и вышла, наконец, за порог. Чем-то или кем-то напуганная Ленка выглядывала из-за угла, по-воровски озираясь.

— Собирайся, пойдём, — без лишних предисловий, скомандовала припозднившаяся гостья и шустро засеменила к раскрытой настежь калитке, манерно двигая тазом.

— Куда? — попыталась возразить не в меру загадочной подельнице озадаченная Женька, но та уже скрылась где-то в темноте, по другую сторону забора.

Ночь стояла тёмная и безветренная, хмурая и основательная. Было свежо, но не сказать, что холодно. Пахло сыростью, но без дождя. Женьке нравились такие ночи. Грустные и тихие. Когда понимаешь, что всё не навсегда. Она вздохнула. Пахло цветущей черешней. И Лялин не навсегда. И она, Женька, тоже не навсегда… Девушка неохотно вернулась в дом.

Немного поразмыслив, она надела джинсы с курткой и кроссовки. Если уж убегать, то в этом удобнее всего. Как заяц, со всех сторон обложенный, ей-богу. И во всём друг её сердечный виноват. Дура она, дура!

В невесёлых мыслях Женька вышла за двор и очутилась в кромешной темноте, набухшей от предвкушения неминуемой майской грозы, ночи. Молодые, густо посаженные пирамидальные тополя загораживали свет от соседских фонарей, а на бетонном столбе возле сельсовета электричество и вовсе уже неделю, как погасло: то ли лампочка перегорела, то ли пацаны деревенские постарались. Стало немного жутковато. Неужели Ленка ее сдала? Женька инстинктивно подала с тропинки в сторону, к кустам смородины. Неужели сдала? И зрение, как назло, шалит.

Секундой спустя, прямо на Женьку, из пугающей ночной темноты вышел тёплый и счастливый Лялин, распахивая в широком порыве свои крепкие и нежные объятия. Сердце радостно застучало.

— Женя…

— Мишка!

Женька совсем позабыла, что еще минут пять назад страстно и жарко хотела высказать Лялину всё, что накипело, и лишь доверчиво подставила тёплые губы для сладкого и долгожданного поцелуя. Как же он целуется! Как целуется! Нет ничего вокруг, кроме счастья. Нет ничего, кроме любви! Даже нелюдимые тополя улыбаются и шуршат своими угловатыми, как нескладный подросток, ветками как-то по-особенному. И тоже любят друг друга, и их с Мишкой, и весь мир.

Приятная нега охватила всё маленькое Женькино существо, и она, сама не понимая, что с ней, сладко застонала. В неистовом желании близости, которое бывает на грани разрыва, Женька принялась жадно и яростно расстёгивать пуговицы на Мишкиной рубашке, но, запутавшись по неопытности, просто неаккуратно вытащила злосчастную рубашку из-под пояса брюк и запустила-таки холодные руки к горячему мужскому телу. Все без слов понимающий, пьяный от неумелых девичьих ласк Лялин схватил желанную им до безумия девушку на руки и потащил её куда-то, беззаботно, привычно и настолько легко, будто весом она была не тяжелее кошки.

Оказалось, что лежать на жёстких ветках неудобно и жёстко, и даже любезно расстеленная мужская куртка девичью спину не спасала. Свежий воздух неприятно холодил обнажённый живот. Острые Женькины коленки покрылись от холода гусиной кожей. Наваждение закончилось так же быстро, как и началось. Несколько сладких и горячих конвульсий, и действительность снова навалилась на Женьку тяжёлым гнетом. Она заплакала. Но Лялин, казалось, ничего не замечал.

— Я всё решил, — говорил он решительно и уверенно, жарко дыша в заплаканное Женькино лицо, — Мы уедем. Я, ты и Степка. Я всё решил. Решил, — он убежденно покачал головой, всё еще не понимая, что происходит, — Что это? Мокро. Ты плачешь? — Женька не отвечала, — Женя-Женя! Почему ты плачешь? — он грубо затряс её за худенькие плечи, — Прекрати плакать! Женя! — тяжёлая догадка на секунду мелькнула в его дурной, ещё пьяной от страстного соития, голове. Неужели она не хочет? Неужели? Мерзкая, уродливая Фенька. Паскуды! Паскуды! А самая главная паскуда в его проклятой, безрадостной жизни — Ольга, жена его, нелюбимая, неверная, нехорошая! И всё еще брюхатая… Он живо подскочил на ноги и стал неуклюже и торопливо одеваться. Женька тоже стыдливо заворочалась. Молчит.

Ну, и пусть молчит. Любит его. Любит! Чувствует он, что любит, а не просто так… Вон как ревёт! Стала б реветь, если б не любила?

— Поеду я, Женя. А ты подумай. Просто подумай. Без тебя… Нет мне смысла без тебя.

Девушка не отвечала. Он горестно отвернулся, поднял свою куртку и… гордо зашагал прочь, оставляя несчастную маленькую Женьку, с её горькими слезами и сомнениями, в придорожной роще, наедине с равнодушными кленами.