Лялин и Женя

Магдалина Шасть, 2022

Евгения Чёрная, семнадцатилетняя школьница из посёлка Лесное, хорошо учится и быстро бегает, но убежать от судьбы всё равно не получается. Запретная, неудобная, стыдная страсть к женатому, годящемуся ей в отцы, мужчине ставит будущее быстроногой Женьки под сомнение. А что же Лялин? Любит или тешит самолюбие? В день своего совершеннолетия маленькая школьница готовится оборвать порочную связь, но согласны ли с её взвешенным решением высшие силы? Пронзительная история о любви и предательстве, о семейных тайнах и запретных удовольствиях. Рассказ об обычных, сбившихся с пути людях, с их сомнениями, страхами и надеждами.Содержит нецензурную брань.

Женька

Женька с удовольствием затянулась ароматной сигареткой. Босые ноги в галошах подмерзали. Без колготок поутру прохладно, всё-таки не лето.

Курить она лет с восьми научилась. Стрельнёт, бывало, у отца пару штучек и к подружке. Сядут они в кустах на пару, спичкой об коробок чиркнут, раскурят одну на двоих и давай за жизнь тереть. О пацанах, о месячных, о больших сиськах тетки Светки из продуктового, которыми та о прилавок целый день трётся, не стесняясь, будто хвастается. У Женьки до сих пор таких сисек нету. Видимо, уже и не будет. Да и зачем? От большой груди никакого проку, только остеохондроз.

Надо Лялина отваживать. Сказать прям в лоб: «Не люблю» и…

А как скажешь? Он опять схватит Женьку в охапку, приложится крепкими губами к её встревоженному рту, и прощай-прости, окружающая действительность, до следующей, стыдливо краснеющей зари. Как он её целует, ох! И так, и эдак! Женька почувствовала, как щёки загорелись. Её гонористые, но неумелые ровесники так не умеют. Им бы лишь растрезвонить на всё село. Хотя и Мишка такой же. Нет бы поберечь её, девчонку незамужнюю… Всем растрепал! Одно слово — козёл.

— Ты чего здесь? Куришь? — любопытная Райка, — Я всё матери расскажу!

— Ну, и рассказывай.

— Шалава маленькая.

— На хер иди!

— Ах, ты!

Но Женьки уже и след простыл. Уж что-что, а быстро бегать она умела. Не даром в районных соревнованиях от школы участвовала и даже первое место по бегу на короткие дистанции занимала, пару раз.

Она со всего разбегу запрыгнула на порог и, уже не таясь, широко распахнула дверь в начавшую набираться гостеприимным теплом хату, напрочь забыв, что прячется.

— Мам!

— Чего тебе, Женя? — мама почему-то любила откликаться именно этой фразой и Женьке очень нравилось слушать, как протяжно и ласково звучит из уст матери её простое имя: «Же-е-н-я-я».

— Ты, как думаешь — есть на свете колдуны? — спросила она доверчиво, стараясь унять дрожь в голосе. Женьке вовсе не хотелось иметь дело с незнакомой доселе бабкой Феней и словом, звучавшим так угрожающе: ПОРЧА. Если уж выбирать, пусть просто побьют. Так хотя бы присутствует вероятность счастливо смыться. А ПОРЧА — это явление хоть и непонятное, но, скорее всего, опасное.

— Может, и есть, — мама задумалась, — Скорее всего, есть, — утвердительно кивнула она и ушла хлопотать по хозяйству.

Вот те раз. И что ж теперь? Испортит её ведьма, получается? Не хотелось бы, признаться. Очень не хотелось бы.

Старенький кнопочный Nokia испугал задумчивую Женьку неожиданно громкой попсовой мелодией, раздавшейся в полной тишине, как будильник среди сонного покоя. Кому она понадобилась в такую рань? Еще и номер незнакомый. Не будет она брать, обнаглели.

— Алло.

— Женя, не ходи сегодня в школу! Слышишь? — Лялин, — Спрячься где-нибудь. Никуда не ходи. Вообще никуда не ходи. И матери скажи, чтоб не говорила, где ты.

— Чего это? Мне к экзаменам надо готовиться. Как я не пойду-то?

— Сказал, не ходи. Девочка, слушайся!

— Ты мне не указывай. Какая я тебе девочка?

— Любимая, — всегда Лялин так. Знает, чем Женьку умаслить. В трубке раздались короткие гудки. То ли сбросил, то ли помехи в сети. Хрен поймешь. А перезвонить нельзя, Мишка не разрешает. Началось, получается. Едут по ее душу, значит. Бить будут. Волнительно.

— Мам, — начала, было, Женька в надежде услышать привычное «Чего тебе, Же-е-ня-я?», но тут же осеклась. Мать уже стояла за её похолодевшей от дурных предчувствий спиной и тревожно вытирала руки белым полотенцем.

— Началось? — коротко спросила Ирина, давно догадавшись, кто и зачем звонил её, так нелепо попавшей в серьезную передрягу, маленькой девочке. Порвёт она баб этих. За Женьку горло перегрызёт.

— Получается, началось, — врать матери, понимающей всё без лишних слов, Женька не решилась.

— Что сказал?

— В школу не ходить.

— Оденешься, выйдешь. Пусть Райка тебя увидит. Эта мымра в окно целыми днями пялится, делать-то ей нечего. Пусть видит, что ты в школу ушла. А ты с заднего двора вернёшься. Пальто наденешь, в погребе посидишь, с картошкой вместе. Я тебе одежду туда принесу. И прикрою. Ты сиди, что бы ни случилось. Отца нет, а я не знаю, что у этих дур на уме. Поняла?

— Мам.

— Чего тебе, Женя?

— Ты у меня самая-самая!

— Ой, да ну тебя!