Невинный для Темной Леди

Люция Дымка, 2023

Что может быть хуже, чем внедриться во вражеский стан и оказаться в постели с противником, способным разглядеть тебя насквозь? – Влюбиться! В собственного невольника. Который смертельно тебя ненавидит.

Глава 2

Бьёрн

Солнце скрылось за горизонтом, унося с собой иссушающий зной и открывая путь долгожданной прохладе. Позвякивая цепями, я переступил порог и вошел в душное нутро подвала. Я знал, что передышка не затянется и времени на отдых у меня немного: до рассвета.

С первыми лучами солнца все повторится, как повторялось уже двадцать два дня: шарканье шагов по ту сторону двери сменится скрежетом ключа и скрипом несмазанных дверных петель. Луч света разрежет сумрак, царящий в подвале, а жирная туша торговца приблизится ко мне вплотную и насмешливо рявкнет: «Только попробуй сегодня вернуться назад!»

Глумливый смех работорговца всколыхнет пространство, и мои челюсти сожмутся сами собой.

Как я могу не вернуться, если самый последний забулдыга в городе знает, что был я рабом самой Лоры Гроу?

Кто в своем уме рискнет купить ее бывшую собственность? Имя прежней хозяйки теперь словно ядовитое несмываемое клеймо на моем теле.

И если бы только оно — всем, знающим нрав Лоры, показалось странным, когда она не убила меня в порыве ярости, как это случалось почти с каждым ее невольником. Она даже на каменоломню меня не отправила, чтобы я там медленно умирал, надрываясь от тяжелой работы.

Лора, вернее дьявол, скрывающийся под личиной симпатичной девушки, в наказание вернула меня торговцу. С якобы шутливым приказом продать поскорее, желательно в бордель, чтобы поучился там уму-разуму.

В этом жесте Лоры горожанам виделся подвох. А я подозревал, что все намного проще и страшнее. Лора со мной еще не наигралась, и сейчас я снова участвую в очередной ее забаве.

Мне, конечно, хотелось надеяться, что все по-настоящему и меня действительно продают. И никогда больше я ее не увижу. Хотя бы потому что всегда есть шанс попасть к относительно нормальному «господину» или «госпоже» и улучшить свое существование. Правда, условно нормальных посетителей на рынке я еще не встречал. Или такие не добираются до торгового места Жореса. И пока что происходящее мне больше всего напоминает любимое развлечение Лоры: «узнай слабое место и надави посильнее».

Мое самое больное место она нашла мгновенно. И пожелание «продать в бордель» теперь мне кажется издевкой, обрекающей меня на бесконечное нахождение на рабском рынке. Полураздетым и на коленях. Вынужденным безропотно сносить сотни прикосновений чужих рук к лицу, волосам, груди.

Я закрыл глаза и застыл посреди подвальной темноты, дожидаясь, когда торговец прикрепит свободные концы цепи к стене и уберется прочь, не позабыв запереть дверь снаружи. Как будто оков недостаточно, чтобы удержать меня здесь.

Словно в ответ на мои мысли, дверь громыхнула и шаги работорговца постепенно затихли вдали.

Сейчас ожоги дают о себе знать особенно сильно: нет других раздражителей, ничто не отвлекает и можно, наконец, прислушаться к своему телу. Голова как в тумане, кожа горит, а тело сотрясает озноб. И невыносимо хочется пить.

Вспоминаю о бутылке с водой, которую оставил на лежанке. Это придает мне решимости, и я делаю пару шагов. В ответ цепь глухо позвякивает в темноте и шуршит по бетонному полу. А по коже скользит змейка обжигающей боли. Надо перетерпеть и дойти до лежанки.

«Бутылка с водой должна быть почти полная», — подбадриваю себя. Но каждый шаг дается слишком тяжело, и свыкнуться с болью не получается, сколько себя не уговариваю.

Наоборот, хочется упасть на пол и дать волю слезам. Но даже сейчас, когда меня никто не видит, я держусь.

Я разбит, повержен, но не сломлен. Воспоминания, которые всегда со мной, раздирают душу и рикошетом наносят новые раны. Но все равно я продолжаю верить себе и в себя.

«Я выберусь, чего бы это мне ни стоило, — бормочу себе под нос. — Я выберусь»!

И делаю шаг. Наступаю на цепь, не успеваю сгруппироваться и падаю на твердый цементный пол.

«Все, что мне сейчас остается, это верить в себя, — горько усмехаюсь, едва чернота в голове рассеивается и восстанавливается сбившееся дыхание. — Больше в меня верить некому».

Хватаюсь рукой за скользкую шершавую стенку и наваливаюсь на нее плечом. Как наждачкой по обожженной коже. Вспышки боли, кажется, освещают пространство. Еще несколько рывков, и я медленно поднимаюсь. Боль утихает, а в голову возвращается сумбурный поток мыслей. И я не в силах его прогнать.

За время, проведенное в неволе, я превратился в сплошной оголенный нерв, искрящийся от малейшего не то что прикосновения — взгляда. Иначе почему меня больнее всего ранили ехидные ухмылки на лицах особо наглых девиц, не стеснявшихся залезть даже в штаны?

Так было и в прошедший день, когда очередная чокнутая нимфоманка пыталась выторговать меня себе на одну ночь. Только небо знает, сколько мне потребовалось сил, чтобы сохранить на лице невозмутимость в то время, когда моя душа рвалась на лоскуты, словно я уже попал в бордель. Или обратно к Лоре.

Фантазия сама нарисовала картину, как сожму свои руки на шее «озабоченной», донимающей Жордино — работорговца, которому я сейчас принадлежу, — и голос нимфоманки из томно-игривого сорвется на визг.

Когда старый пройдоха, поколебавшись, все же произнес: «Нет» — и предложил полноценную покупку, я прогнал прочь этот страшный морок. И даже сумел злорадно усмехнуться, глядя на помрачневшее от досады лицо незадачливой нимфоманки. Минута, и ее как ветром сдуло с глаз.

И все же это была, пусть заманчивая, но только фантазия. Я ни за что не осмелюсь снова напасть на свободную.

***

Я все еще стоял, вцепившись в стену, когда в болевой ансамбль обгоревшего на солнце тела добавился новый участник. Зуд. Сначала в одном глазу, а потом и в другом.

«Только этого не хватало!» — отправил я мысленный протест мирозданию и, позвякивая цепью, потер глаза.

Прикосновение облегчения не принесло. Наоборот, раздражающий зуд сменился острой резью.

Похоже, мое валяние на полу оказалось небезобидным. И в глаза попало нечто более ядреное, чем пыль.

Я изо всех сил сжал веки и прикинул, сколько шагов осталось до лежанки. Восемь. Если мелких, то не больше десяти.

«Вот и найдется применение воде», — чертыхнувшись, облизал я пересохшие губы.

Медленно отлепился от стены и сделал пару осторожных шагов. Еще одно падение будет совсем некстати.

Цепи, сжимающиеся на левой лодыжке и левом запястье, тихонько звякнули. Теперь главная задача — не наступить на них в темноте, пока наощупь пробираюсь к лежаку, прикрепленному к стене.

Там, в углу, должна быть вода.

Когда через несколько минут моя рука коснулась бутылки, я не жалел, что теперь уже не выпью все ее содержимое. К этому моменту мысли были лишь о том, чтобы промыть глаза и уменьшить злосчастную резь.

«Оказывается, до падения на пол я неплохо себя чувствовал», — горько усмехнулся и не удержался, сделал один глоток. Остальная вода ушла на ополаскивание рук и промывание глаз.

Резь уменьшилась и из грозящей исполосовать не только глаза, но и всю голову, превратилась в еще один фоновый раздражитель. Хоть так…

В кромешной темноте коснулся шероховатых досок, уже много дней служивших мне постелью, и осторожно сел. Дождался, когда красный всполох боли, разлившейся по всему телу, утихнет, медленно улегся на левый бок и закрыл глаза.

Сон не шел. Мне снова мерещился жадный раздевающий взгляд ее черных глаз, а ноздри как будто царапнул острый запах можжевельника. Кожу опалил разряд дрожи, дыхание перехватило.

Как ни странно, в памяти я раз за разом возвращался не в день нападения на гравилет, в котором я летел с соревнований домой, а к своей первой встрече с Лорой.

Обжигающее солнце. Дырявый навес. Работорговец, сварливый, не знающий жалости. Но мне тогда от него доставалось намного меньше. Видимо, не хотел испортить перспективный товар. Все первые три дня, которые я провел на рынке, оказались более легкими, в сравнении с моим теперешним испытанием.

Пусть я тогда, как и положено на рынке рабов, стоял на коленях. Тяжелые цепи, обвивающие мои запястья, тянули к земле. В голове шумело. А перед глазами от постоянно светящего в них солнца расплылось темное пятно. Все это не имело значения. Потому что старый жирдяй не требовал снимать рубашку и демонстрировать себя по максимуму. Он даже зевак, тянувших руки куда не надо, от меня отгонял.

Я тогда правильно догадался: он ждал особую покупательницу. И разве что позволял себе пнуть меня носком туфли, чтобы я не расслаблялся и не терял «товарный вид». То есть постоянно напрягал мышцы, чтобы виден был под кожей их рельеф.

Лору торговец встретил с радостью и, скромно став в стороне, не мешал ей сосредоточиться на мне.

Она сразу учуяла страх и отчаяние, которые я прятал под маской ненависти даже от самого себя. И вытащила их наружу, едва только запустила пятерню в мои удлиненные волосы и, накрутив пряди на кулак, заставила посмотреть себе в глаза.

— Беру, — глубокий хриплый голос Лоры резанул тогда по-живому, а в голову ударил резкий запах можжевельника: скучный аромат, от одной молекулы которого меня вскоре будет мутить. И я заметил растянувшиеся в оскале ярко-красные губы и предвкушение на ее загорелом лице.

Не прошло и пяти минут, как Лора, не торгуясь, рассчиталась с продавцом и тот заменил тяжелые цепи на невинного вида браслет на лодыжке.

— Вставай, — приказала она ровным, ничего не выражающим голосом.

Когда я поднялся на ноги, поразился ее высокому росту, оказавшемуся под стать моему. За все свои девятнадцать лет я ни разу не встречал такой высокой девушки. Ехидный внутренний голосок тут же сообщил, что не там я искал длинноногих красоток.

— Имя?

Стоило ей заговорить, как шум и возня вокруг затихли. Мне показалось, или в самом деле и посетители, и торговцы — все стараются не отсвечивать?

— Бьёрн.

Дылда с копной волос цвета меди сощурилась и прошлась по мне взглядом, от которого стало не по себе.

— Беней будешь, — скривила она губы. И приказала: — Иди за мной.

Взгляды, которые украдкой бросали на меня зеваки, насторожили. Чтобы в них проскользнуло нечто похожее на сочувствие — это было впервые.

Лора тем временем, ускоряя шаг, направилась к выходу. Оттого, как люди молча расступались, освобождая ей проход, в груди заныло. А моя едва теплившаяся надежда, что это обычная покупательница, которой нужен просто помощник, угасла.

Мучительно хотелось сорваться с места и броситься прочь. Подальше от рынка и этой странной девицы. Только холодный браслет на лодыжке напоминал, что моя свобода — это иллюзия. И далеко мне с ним не убежать.

В том, что интуиция меня не подвела, я убедился, едва мы подошли к ярко-желтому, похожему на большую игрушку гравикару.

Метким движением Лора разблокировала заднюю дверь. Не дожидаясь, пока дверца сама откроется, нервно потянула на себя желто-черную ручку. Молча толкнула меня внутрь и нырнула следом.

Прежде чем гравикар в ответ на нажатие стартера отозвался вибрацией, я успел рассмотреть резкие агрессивные линии в отделке салона.

«По последней моде», — вспомнилось мне гравишоу, на котором успел побывать.

Еще несколько ударов пальцев с кроваво-красными ногтями по панели управления, и гравикар из безобидной канарейки превратился в хищника, тихо, словно на мягких подушечках, несущегося по дороге.

Лора бросила еще один взгляд на панель, едва заметно кивнула и повернулась ко мне.

Ее жадный взгляд проникал даже сквозь одежду и ощущался кожей. А можжевеловый аромат заполнил собой все пространство и царапал горло.

Рука с красными ногтями упала мне на грудь. Я опешил и скользнул взглядом по ее лицу.

— Разве я тебе позволяла смотреть на меня? — зашипела она, и в воздухе заискрило от негодования.

Готов спорить, раздражение в ее голосе — всего лишь игра. Что ж, давай поиграем. Я опустил взгляд в пол. И чуть отстранился. В этом и оказался мой промах.

— Я тебе не нравлюсь? — ее рука упала мне на плечо. Резкий толчок в грудь впечатал меня в мягкое сиденье.

Такой поворот в игре мне точно не понравился.

«Больше медлить нельзя», — вспыхнула мысль и призвала к действию.

Почти не отдавая себе отчета о последствиях, я схватил ее за руки и сжал их как следует. А после встряхнул мерзавку. Чем вызвал взрыв смеха.

— Дальше что делать будешь, умник? — отсмеявшись, выдохнула мне в лицо Лора и принялась буравить меня своими черными глазами. Миллион мурашек не заставили себя ждать, а мои руки чуть затряслись.

«Я делаю что-то не то», — эта мысль преследовала меня все три дня, которые я провел в плену. Если так можно назвать мое похищение. Сейчас она была особенно актуальна.

— Жирный пройдоха продешевил, — нелепая реплика заставила меня непонимающе уставиться в черные глаза. И еще сильнее сжать ее запястья.

От неожиданного толчка в грудь и последовавшего за ним разряда электричества в самое сердце я распластался на сиденье и приложился головой к металлическому корпусу. Но хуже всего то, что я позволил ей вырваться из своего захвата. Освободившись, Лора медлить не стала. Пара мгновений, и мы поменялись местами. Теперь мои руки оказались накрепко зафиксированными над головой.

«Гравикар и в самом деле хищник еще тот», — дернулся я несколько раз и с горечью признал, что сопротивление не имеет смысла. Металлические наручники держали меня намертво.

— Совсем другое дело, — растирая запястья оскалилась Лора. А мне захотелось заорать от бессилия, но я только еще раз дернулся, сжал зубы и молча ждал продолжения.

— Не вырваться? То-то же, — усмехнулась она мне прямо в лицо и молниеносным движением потянула на себя мою рубашку. И стайка пуговиц с отзвуком раскатилась по полу.

— Сам захотел без прелюдии, — ее пальцы коснулись моего подбородка и поползли вверх по щеке.

В следующий миг салон огласил звон оплеухи.

— Уясни себе: я не терплю самодеятельности. А иногда ее я люблю, — я ничего не понял, но на всякий случай кивнул. Всё-таки с прикованными руками в гравикаре, несущемся непонятно куда на автопилоте, разумнее со взбешенной девицей не спорить.

В то, что я ее собственность, мне все еще не верилось, и происходящее выглядело дурным сном. Казалось, еще немного времени, и морок схлынет. Мы поговорим, все выясним и разойдемся с миром. Но сейчас, глядя на мельтешащую перед глазами Лору, я начал понимать, что мои ожидания слишком наивны. И что мои проблемы только начинаются.

Как в подтверждение мыслей, по щеке саданула еще одна оплеуха.

— Повтори!

— Самодеятельность. Ты ее любишь и не любишь, — прохрипел я в ответ, и Лора довольно кивнула.

Она приблизилась ко мне вплотную. Ноздри царапнул можжевельник, а я уставился на чуть смуглую кожу и тонкие кружева бюстгальтера, виднеющиеся из расстегнутой сверх приличия блузки.

Снова звон от удара по коже, и в глазах на миг потемнело.

— Жордино не обучил тебя манерам, — голос становится томным. Ее дыхание учащается, и пальцы медленно скользят по моему прессу.

Вдруг она перебирается ко мне на колени, и я чувствую, как прогибается под нами сидение. Когда она протягивает руку к моим волосам и снова, как полчаса назад на рынке, накручивает их на кулак, ее дыхание становится еще чаще.

Рука оттягивает голову назад, и я поддаюсь ее напору. Пока не вздрагиваю от разлившегося болью укуса. Жесткие локоны щекочут и отвлекают от прикосновения ее губ к моей шее.

Еще миг, и внутри поднимается желание: Лора добралась до ключицы, и теперь ее язык скользит по ней. Когда она снова пускает в ход зубы, чуть прикусывая кожу в ямочке, миллионы мурашек срываются со своих мест и я чувствую, как тело меня предает.

Под самодовольное хмыканье сильнее сжимаю губы, закрываю глаза и отворачиваюсь. Но Лора словно только этого и ждала.

Треск разрываемой ткани сменяется шорохом. И я догадываюсь, где искать ее одежду: на полу, под сиденьями.

Нарочито ленивым движением Лора потягивается и встряхивает волосами. Медный каскад рассыпается по ее плечам, не прикрывая даже на миллиметр красивую, как с обложки журнала грудь.

Ее горячие руки скользят по моим плечам, касаются сосков и замирают у ремня. И я чувствую, как лицо заливает краска.

— Ты так мило краснеешь, — фыркает Лора и ловко высвобождает меня от одежды.

Сколько ни пытаюсь взять себя в руки, щеки пылают еще больше. И растерянность нарастает. А еще стыд разрывает на части. За происходящее. Вернее за то, что загнал себя в такую ситуацию. И за то, что покраснел и тем самым выдал свои чувства.

— Ты мне еще спасибо скажешь, — выдохнула Лора мне в ухо и, царапая в кровь, провела острым красным коготком по щеке.

В ответ я дернулся и почувствовал, как пересыхает рот, как учащается дыхание и заходится в тахикардии сердце. И тело против моей воли продолжает откликаться на нехитрые приемы мерзавки.

С Хелен мы так и не дошли до этого этапа отношений. В груди защемило, и захотелось выскользнуть из своей кожи, лишь бы перестать чувствовать жадные прикосновения Лоры и спрятаться от ее вожделеющего взгляда.

Только наручники крепко держат мои руки, а из тела не выскочишь, сколько об этом ни мечтай.

Жесткий язык Лоры скользнул по соскам, и желание, от которого становилось муторно, вспыхивает с новой силой. Я чуть отстраняюсь, что не остается незамеченным. Словно в отместку, ее острые зубки вгрызаются в мою кожу на груди. Будто она собиралась добыть себе на память трофей — мое сердце.

Напряженные бедра Лоры еще сильнее впечатывают меня в сиденье, и тогда я подаюсь ей навстречу, желая лишь одного — чтобы все это поскорее закончилось.

Она отстраняется, роняя мне на грудь несколько капель пота со своего скользкого тела, но тут же одним ловким движением вбирает в себя член, и меня против воли сотрясает волна наслаждения.

Чуть вскрикнув, Лора задрожала. Ее и без того рваное дыхание окончательно сбивается с ритма. А тело наоборот входит в азарт и ускоряет темп. Стоны один за другим срываются с ее губ. Руки… Одна рука вцепляется в мои волосы, другая впивается острыми ногтями в мою грудь.

Гортанный крик Лоры сотрясает салон ровно в тот момент, когда гравикар сбрасывает скорость и его немного ведет в сторону. Поворачиваем? Да какая разница!

Тяжело дыша, Лора падает на меня, и я, не в силах подчинить себе физиологию, сотрясаюсь от оргазма, и по коже растекается влага. А Лора, чуть приподняв голову радостно констатирует, что я притворщик и лжец. Иначе не кончал бы и не стонал бы, заводя ее все сильнее. И что это не она меня насилует, а я сам не оставляю ей выбора.

***

Отгораживаясь от воспоминаний, я плотнее сжал веки. В кромешной темноте все мои чувства обострились до предела. Жар от крови, прилившей к голове, снова лизнул мои опаленные солнцем щеки.

Надо же, я до сих пор краснею от одного воспоминания о днях и ночах, проведенных с Лорой.

Перед глазами всплыли ее ногти. Длинные и острые, всегда покрытые красным лаком. Которыми она каждую ночь прочерчивала борозды на моей коже, выжимая из меня стон за стоном. Ей было все равно, это стон от удовольствия или от боли.

Я стиснул зубы, и крик, зародившийся в груди, так и не сорвался с губ. И попытался переключиться. Лучше мне сконцентрироваться на мыслях о доме. И о Хелен, с которой не успел даже нацеловаться вдоволь.

***

Сон не шел, сколько я ни пытался отключиться от реальности и хоть немного побыть в забытье. С некоторых пор по ночам мое чутье стало обостряться до предела. Казалось, я слышал самую тихую трель полуночной птицы, едва уловимый скрип ветки на ветру.

А все потому, что каждую ночь на протяжении двух месяцев ко мне приходила она — Лора. Днем она тоже меня изводила, но ночью из привычной мегеры с поганым характером она превращалась в дьявола.

Времени с тех пор прошло всего ничего, а меня не покидало чувство, что жизнь свою, до краев наполненную разбитыми надеждами, болью и унижением, я уже прожил. И сейчас доживаю последние недели, если не дни.

Даже если я выживу и выберусь отсюда, я всегда буду с ужасом смотреть на заходящее солнце и ненавидеть ночь.

Измученный бессонницей, обычно отрубался я незадолго до рассвета, чтобы через пару часов подскочить от противного голоса и следующего за ним удара кнутом по обожженному телу.

***

Следующий день начался как я и ожидал. Удар опалил плечо и заставил вскочить слишком быстро. Боль, не покидавшая меня ни на минуту, резанула изнутри, и я успел почувствовать, как растворилось пространство подо мной, прежде чем провалился в пустоту.

Несколько пронзающих насквозь ударов под бормотание ругательств вернули меня в из небытия, которого я так желал.

–…убью! — долетел до меня обрывок фразы.

«Лучше бы лекаря позвал. Может, тогда кто-нибудь за пару медяков и выкупил бы, невзирая на мою историю. Если я неправ в своих опасениях и Лора меня действительно отпустила», — вздохнул я про себя, но благоразумно промолчал.

Работорговец не тот человек, который позволит давать себе советы. Да и тратить лишний грош на раба с непонятными перспективами он не собирался, это мне было яснее некуда.

Жордино даже наполнить доверху миску похлебкой жалеет. Наливает до половины и вздыхает при этом так, словно вот-вот разорится.

«Не иначе как надеется пристроить меня в анатомический музей», — мрачно пошутил я про себя и мысленно выругался. Вот зачем было вспоминать про еду? Чтобы голод, который и без лишнего напоминания изводит уже почти месяц, еще сильнее скрутил живот и ударил по мозгам?

Жордино бодрее обычного направился по ставшему мне привычным маршруту. Я поспешил за ним в предвкушении, как сейчас подойду к колодцу и напьюсь холодной воды — самого желанного наслаждения, вкуснее которого ничего, кажется, в моей жизни и не было.

Чего-чего, а воды Жордино не жалел. Впрочем, смысл ее жалеть, имея в распоряжении колодец?

Но когда мы подошли к ответвлению тропинки в сторону колодца и я поставил на нее босую ногу, толстяк с мрачной физиономией резко одернул цепь. И, не останавливаясь, продолжил идти к рынку.

От досады я чуть не выругался вслух. Усилием воли подавил протест и закусил задрожавшие губы. Поднял голову и взглянул на синее, без единого облачка небо. И слепящее восходящее солнце. А потом, так и не уняв дрожь, направился вслед за торговцем.

Солнце поднималось и опаляло горячими желтыми языками все, до чего могло дотянуться. Местные синоптики прогнозировали небывалую жару этим летом, и каждый день на собственной шкуре я ощущал их правоту.

В глазах снова потемнело, обожженная кожа продолжила гореть и саднить. Так и до теплового удара недолго. А день только начинается. Но может, так даже к лучшему. Я слишком устал, и сил бороться у меня больше нет.

Даже ради Хелен. Особенно ради нее. Я уверен, она быстро утешится в объятиях Маркуса. Может, так будет лучше для всех. Мой бывший лучший друг и моя девушка. Хотел бы я знать, она уже с ним? Жалеет ли, что тогда из нас двоих выбрала меня?

Медленно бредя вслед за толстой тушей, я прокручивал в голове самые важные эпизоды из прошлой жизни. Немного их у меня было. Впрочем, неудивительно. Я слишком молод, чтобы иметь большой багаж воспоминаний. Вот только всему, о чем мне мечталось еще совсем недавно, сбыться не суждено.

Мне вдруг стало безумно жаль свою жизнь, и впервые за все время плена на глаза накатили слезы, которые я, стиснув зубы, моментально смахнул с лица. В момент похищения я дал себе слово: что бы ни случилось, моих слез не увидит никто.

Работорговец, покряхтывая и шаркая ногами, дотопал до знакомого павильона, в котором я простаиваю каждый день. На всеобщем обозрении, под палящим солнцем. Дернул за цепь и прицепил ее к кольцу, вбитому в столб.

— На колени, — рявкнул он, и, не дожидаясь еще одного удара, я рухнул на раскрошившуюся плитку.

Новый день начал свой отсчет.

Когда полуденное солнце раскалило асфальт, плитку и, грозя тепловым ударом, запустило свои лапы в мое сознание, случилось самое страшное, что только могло нарисоваться в моем воображении.

Сквозь черные мошки, тучами мельтешившие у меня перед глазами, и шум в ушах, я различил знакомый силуэт и голос, пробирающий насквозь. Мысли, и без того тягучие, как мед, остановились.

Да, я играл сам с собой, представляя, что Лора и в самом деле захочет меня вернуть. Но это было отвлечение. Из серии представить самый страшный кошмар, чтобы ужасная реальность показалась не такой и страшной.

А теперь кошмар ожил и мне предстоит доставить ей удовольствие еще одним моим унижением. Не бывать этому!

С усилием я сбросил наваждение, и понял, что не сдамся. Я не позволю, чтобы Лора увидела до какой степени удалось ей меня сломать.

Прикусив до боли губу, я уперся коленями, на которых стоял уже несколько часов, в неровности плитки. Удерживая шаткое равновесие, расправил плечи и высоко поднял голову.

Только глаза опустил в пол: не положено рабам смотреть на своих мучителей. Сочтут за дерзость. Да и не смог бы я на нее смотреть. От одного взгляда в мертвые черные глаза я вмиг растерял бы всю решимость, которой сейчас себя подбадривал.