Память. Часть 2

Людмила Евгеньевна Кулагина, 2021

Личная драма людей, попавших под пресс истории. Любовь, разлука, ожидание. Возможно ли счастье, когда человек не может решать, как жить, когда его судьбой руководят обстоятельства? Двадцатые годы в России глазами нескольких, абсолютно разных юношей и девушек. Разных по национальности, социальному статусу, характеру. Насыщенная событиями, приключениями и переживаниями жизнь. Переплетение коллизий личной судьбы и истории страны.

Модели на обложке: Денис Кулагин, Владислава Клодчик.

Дизайн обложки: Людмила Кулагина

1.Порфирий Порфирьевич

— Порфирий Порфирьевич?! — с порога заорал Семён Шлинчак. — Какого чёрта! Когда я это имя увидел, сразу понял, откуда ветер дует! Порфирий Порфирьевич ты теперь, значит!

— И я рад встрече. — заулыбался Порфирий Смирнов. — Как же рад я тебя видеть! — не выдержал, подскочил со своего солидного кресла бывший Пётр Петрович.

Они обнялись, похлопали друг друга по спинам. Семён расплылся в улыбке, но вскоре взял себя в руки и продолжил прежнюю гневную линию.

— Если у тебя не было о-о-о-очень веской причины, чтобы вызвать меня сюда, я тут же еду обратно. Я, между прочим, женат. И моя жена ждёт ребёнка. Мне некогда в твои игры играть.

— Игры, между прочим, государственной важности. — добродушно терпел порыв Шлинчака Пётр, то есть, Порфирий Порфирьевич.

— Опять враги государства? Помешались вы на этих врагах! — вспылил Шлинчак, хотя, впрочем, он и до этого не был спокойным.

Порфирий откровенно любовался экспрессией парня.

— Кто помешался? Я? — Осторожный Порфирий прервал свою фразу, не закончив мысль. — Молод и глуп ты ещё, Семён. Не понимаешь великих замыслов партии! — пафосно сказал Порфирий, делая какие-то знаки руками и расширив глаза. Но остановить Семёна было не так-то легко.

— Мы в Желобном коммуну создаём! А ты тут со своей паранойей! И партия ваша…

Порфирий не дал ему договорить, хлопнув папкой по столу.

— Да, дорогой, наша любимая партия, она одна решает, что, кому и где создавать. В данный момент ты будешь создавать комсомольскую ячейку Российского Коммунистического Союза Молодёжи в Казанском университете.

— Какой… ещё… университет! Ты меня не слышишь? Сашка рожать скоро будет. — в гробу я ваш уни…

Порфирий опять прервал его.

— В этом университете учились товарищи Ленин и Калинин, а ещё Аксаков и Толстой! — урезонивал его Порфирий.

— Да мне на них… И на университет тоже… У меня жена рожает! Ты вообще….

Порфирий потирал руки и хохотал после каждой грубой рулады Семёна. Любил он эту эмоциональность и откровенность, простой мужицкий разговор. Свежее дыхание жизни вошло, нет, скорее, ворвалось в кабинет, пропитавшийся пылью, затхлым запахом доносов и старых бумаг. Порфирий уже не останавливал Семёна, благо, слово партия, он больше не произносил. А остальное было не критично. Он хотел раззадорить его ещё больше.

— Будешь учиться в университете, постигать татарский, арабский и другие языки, ты же у нас полиглот!

— Что??? Татарский? Какой из меня татарин! Ты посмотри на меня! Хохлятская рожа! Никакой язык не поможет!

— А вот тут ты не прав. Около сорока процентов татар имеют внешность понтийского типа.

— Чего имеют? — тяжело дыша после своего эмоционального взрыва, сказал Шлинчак.

— Понтийский тип характеризуется тёмной или смешанной пигментацией волос и глаз, высоким переносьем, прямой спинкой носа и опушенным кончиком.

— Ну, вылитый я! — заржал Семён.

— Знаешь, в Украине с древних времен пересекались пути и смешивалась кровь самых разных племён от скифов до праславянских народов. Поэтому внешность у вас такая усреднённая. И черты индоевропейского типа, и тюркского, и финно-угорского.

Шлинчак опять попал под обаяние Порфирия, заслушался и притих. Но ненадолго. Вскоре последовал новый взрыв.

— Всё, хватит голову мне морочить! Я сегодня же уезжаю обратно!

Его тираду прервал стук. Дверь слегка приоткрылась.

— Можно, Порфирий Порфирьевич? Вы меня приглашали? — в кабинет вошёл стройный, подтянутый молодой человек с зачёсанными назад тёмными, густыми, слегка вьющимися волосами, аристократичной утончённой внешностью, подчёркнутой очками в тёмной оправе. Коричневый классический костюм с кремовой рубашкой из мягких, дорогих тканей довершал образ.

— Входи, Андрей Никитич. — улыбнулся Порфирий в предвкушении бурной реакции Семёна на этот визит.

Шлинчак замер, рассматривая импозантного посетителя. Тот же расплылся в улыбке. Семён картинно шарахнулся назад. Кто не знал его, мог бы подумать, что это наигранно, но присутствующие не усомнились в его искренности.

— Хельмут!!! — хотел заорать Шлинчак. Но Порфирий прервал реплику после первого слога, резко наступив ему на ногу.

— Вы, как я вижу, закашлялись, Семён. Не желаете воды? — предложил Порфирий, подавая стакан.

— Позвольте вам представить, это преподаватель кафедры иностранных языков Андрей Никитич Житомирский.

— Житомирский? — тихонько засмеялся Шлинчак, не желая, чтобы его снова прервали на полуслове.

— Он преподаёт немецкий язык.

— Кто бы мог подумать! — смеясь, Семён осторожно обнял Хельмута, стараясь не помять его костюм, но уже через секунду забыл о сохранности одежды и сграбастал его со всей силой.

Порфирий налил воды себе, чтобы не проявить нахлынувших чувств, отвернулся к окну.

— Андрей Никитич также заместитель парторга университета. — Порфирий остановил Шлинчака, собиравшегося что-то спросить. И мысли Семёна резко изменили направление.

— Кто?

— Заместитель партийного организатора.

— А партийный организатор, конечно, вы?

— Да, это моя официальная должность. — с нажимом на слово официальная сказал хозяин кабинета.

— Остальные вопросы вы озвучите позже, Семён, — многозначительно глядя на парня, продолжил Порфирий. — А сейчас я попрошу Андрея Никитича помочь вам заполнить анкету.

— Какую анкету? — разозлился Семён Шлинчак. — Я же вам сказал, я здесь не останусь! Никаких анкет я заполнять не собираюсь. Вы мне не можете приказывать, вы не имеете права управлять моей жизнью! Кто вы такой, чтобы мной командовать! — орал непрерываемый никем Семён.

— На дальнейшие ваши вопросы ответит Андрей Никитич. — спокойно и сухо ответил Порфирий, глядя в стену мимо Семёна.

— Шлинчаку нужно направление на учёбу от партийной организации. — прежде чем выйти из кабинета, сказал Андрей.

— Я думаю, что вы знаете, кто может такое направление написать, — скупо улыбаясь, не глядя на парней, ответил парторг. Андрей вышел из кабинета. Семён помялся, но наткнувшись на потусторонний взгляд Порфирия, направленный в никуда, поспешно ретировался.

— Приходи ко мне вечером по этому адресу. — Андрей протянул Шлинчаку бумажку и, не прощаясь, не оглядываясь, быстро пошёл по коридору.

«Опять эти бесконечные шпионские игры,» — зло подумал Семён. Но через секунду на его лице появилась улыбка предвкушения. Так улыбаются дети перед началом увлекательной игры.

Семён Шлинчак остался один в пустом коридоре университета. Студенты разошлись по аудиториям. Стоявший до этого момента гул смолк, стало тихо. Семён слегка оробел. Непривычно высокие потолки, огромные окна, ряд строгих, внушительных дверей заставляли чувствовать себя маленьким и ничтожным. Привыкшему к живому, изменчивому простору полей Семёну, тяжёлая тишина каменных стен, гулко раздающийся звук шагов, приглушенный дверьми шум голосов, напоминали загробное царство. Он зябко поёжился.

Но вот зацокали каблучки. По коридору пробежала опаздывающая на лекцию студентка, юная, стройная, запыхавшаяся, с раскрасневшимся от бега лицом, спутанными волосами. И мир преобразился для Семёна. Он заметил, что на улице солнце мелькает меж несущихся быстро облаков. Что это здание не пустое. Оно наполнено сотнями людей, и сейчас они сидят тихо и внимают то спокойным и приглушенным, то звонким и взволнованным голосам профессоров. Семён представил визуально весь этот пёстрый, сложный и бесконечно разнообразный поток информации, который сейчас, именно в этот момент, передаётся из уст нескольких педагогов в уши сотен, а может тысяч студентов. И он проникся благоговением к этому умному, убелённому сединами веков зданию, которое годами копило знания, а сейчас, как водой в пустыне, делилось ими со страждущими. Он на цыпочках шёл от одной двери к другой, подслушивал, и в какой-то момент ему стало даже жаль, что он не является частью этого священного таинства, происходящего в аудиториях, где профессора, как жрецы, вещали на разные голоса, пытаясь найти и донести истину.

Семён вспомнил, что несколько минут назад ему предлагали стать студентом, а он кричал и злился в ответ. Шлинчак пожалел об этом, но, подумав о Саше, вдруг снова разозлился на этих бессовестных людей, которые вынудили его приехать сюда, якобы для выполнения очень важного, секретного поручения.

Семён Шлинчак быстро шёл по коридору, придумывая, что он скажет Хельмуту, когда встретится с ним вечером. Коридор закончился, и Семён по инерции зашёл в открытые двери, перед которыми он оказался. Взгляд его невольно поднялся вверх к сводчатому потолку, украшенному лепниной. Сквозь свежую побелку проглядывали фрагменты росписи. Семён догадался, что это церковь. Лики святых всё ещё смотрели кое-где на посетителей сквозь тонкий слой краски, как через вуаль. Мощные колонны казались стройными и непринуждённо держали огромный свод, который притворялся невесомым. Сочетание утончённости, лёгкости и глобальности конструкций поразило парня. Он не понимал, как это всё держалось и не падало.

Его созерцательное настроение прервала группа студентов, вбежавших в церковь с мячом. Это, похоже, был теперь не храм, а спортивный зал. Семён, не будучи сильно религиозным, был, тем не менее, не просто удивлён, но обескуражен и поражён. В нём проснулась жалость к лицам святых, которые пытались разглядеть спортсменов сквозь свою вуаль из извёстки, не понимая, чем те заняты, почему так стремительно и хаотично передвигаются по залу, созданному для молитв. И стало обидно за художников, творения которых были безжалостно замазаны.

Семён вышел из этой церкви-спортзала, тихо притворил дверь, нашёл лестницу и почти бегом покинул здание, которое вызвало такое смятение в душе, чрезмерно быструю смену чувств и ощущений.

Вышел на улицу, прошёл мимо колонн, украшавших здание университета в одну сторону, затем в другую. Зачем-то пересчитал их. Двенадцать. Солидные, огромные и утончённые одновременно. Они придавали зданию помпезный праздничный вид. Семён дошёл до кованых ворот, ведущих во внутренний дворик. Остановился, рассматривая их. Заметил вензель КИУ. Догадался, что это означает Казанский Императорский Университет. «Хорошо, что вензель не замазали.» — подумал Шлинчак. Вошёл во двор. Красивый, ухоженный. Огромные старинные здания вокруг. Семёна поразила вогнутая форма астрономической обсерватории и странная надстройка сверху. Всё сделано красиво и добротно. На века! Оценил хозяйским глазом парень.

Шлинчак дошёл до конца университетского двора и перед ним внезапно открылся великолепный вид на Казань. Город казался серым под мелкой сеткой осеннего дождя, но колокольня церкви, возвышающаяся над городом, была освещена пробивающимися сквозь тучи лучами. Золотистый купол то вспыхивал под солнцем, то сливался с общим серым фоном города. Золотой глаз купола, казалось, мигал, расположившись на красной ноге башни. Черный рот проёма показывал язык — это поблёскивал колокол, попадая в поле зрения солнца. Вот купол и колокол погасли — огненный шар скрылся за большой тучей. Но вспыхнула под его лучами река — матушка Волга, вернее, лишь фрагмент её, изгиб, выхваченный светилом, похожий на запятую. Семён заворожённо наблюдал за игрой света. Но спектакль также внезапно закончился, как и начался. Небо полностью затянула пелена облаков и мелкий дождик начал старательно умывать город.

Семён бродил по улицам Казани под моросящим дождём. Он был не готов ещё переключиться на этот город. Длительное мелькание пейзажей, то городских, то сельских, за окнами вагонов, поля, сменявшиеся лесами, болота, дороги, горы, степи. Всё это заполнило его сознание до предела. Он уже не был способен радоваться новому. Вынужденное, навязанное ему путешествие, нежеланная разлука с женой, неизвестность будущего, давили даже на жизнерадостного Семёна.

Он долго добирался до Казани. Толком не попрощавшись с женой, по вызову партии, срочно выехал в Житомир, затем в Киев, Москву. И только в Москве ему рассказали о конечной точке его маршрута. А цели он не знал и сейчас. Надеялся, что Хельмут, то есть Андрей, расскажет ему сегодня. Но до вечера ещё далеко. И Семён идёт по улицам, не замечая разницы между Киевом, Москвой и Казанью. Двухэтажные и трёхэтажные дома, церкви, колокольни. Глядя на лепные украшения и замысловатые формы храмов, вспомнил Семён странное слово «барокко», часто произносимое Хельмутом в Москве.

Люди пробегали мимо, торопясь укрыться от дождя. Серые, грубые костюмы, выцветшие платья. «Может быть, он всё ещё в Киеве?» — порой думал Семён Шлинчак. Может весь этот путь от Житомира до Казани приснился ему? Но вот он поднял глаза, увидев необычные очертания. Здание с высокой колокольней. Нет, это не колокольня, догадался Семён. Это минарет. Перед ним был не христианский храм, а мечеть. Два этажа, зелёная крыша. Похоже на обычный купеческий дом. Но над крышей трёх-ярусный минарет. В Москве мечети ему не попадались, хотя, наверняка тоже были. И вот ещё одно отличие. Верблюд, запряжённый в повозку. А это что? Двухэтажный трамвай? Такого ему видеть ещё не приходилось. Настроение Семёна сменилось. Уныние, не свойственное ему, перешло в любопытство. И он начал изучать город, предчувствуя, что уехать отсюда быстро, как он хотел бы, не получится.