Память. Часть 2

Людмила Евгеньевна Кулагина, 2021

Личная драма людей, попавших под пресс истории. Любовь, разлука, ожидание. Возможно ли счастье, когда человек не может решать, как жить, когда его судьбой руководят обстоятельства? Двадцатые годы в России глазами нескольких, абсолютно разных юношей и девушек. Разных по национальности, социальному статусу, характеру. Насыщенная событиями, приключениями и переживаниями жизнь. Переплетение коллизий личной судьбы и истории страны.

5.Университет

Университет гудел, как улей. Семён с трудом нашёл кабинет Хельмута, который почему–то оказался в библиотеке. Это был даже не отдельный кабинет, а отгороженный книжными шкафами угол читального зала.

Андрей вернул Семёну направление партийной ячейки на учёбу в университете, которое сам Семён вчера подделывал, копируя чужой почерк. Он, оказывается, не во всех нужных местах поставил подписи.

— Молодец, отлично справился, — похвалил парня Андрей. — У тебя фантастические способности. Теперь садись и пиши заявление от своего имени. Не разучился, надеюсь, своим почерком писать?

Семён, ошарашенный впечатлением, произведённым на него огромной толпой студентов, сел и молча начал писать, поглядывая в образец. Закончив, отдал листок Андрею.

— Теперь тебе нужно списать расписание, оно весит на первом этаже в холле. Учебники тебе библиотекарь подготовит, я распорядился, зайдёшь за ними в обед. И начинай учиться.

— А что я должен делать? — шёпотом спросил Семён.

— Учиться! — повторил Андрей.

— Нет, я имею в виду задание.

— Это и есть на данный момент твоё задание.

— Что значит учиться? Я не понял.

— Ходи на лекции, конспектируй их, перечитывай дома и выполняй всё, что скажут педагоги.

Семён встал и пошёл к двери.

— Стой! — остановил его Андрей. — Ты не спросил самого главного: в какой ты группе и на каком факультете.

— И на каком?

— Факультет иностранных языков. Группа немецкого.

— Почему-то я не удивлён.

— Но ты будешь изучать ещё второй язык — французский, а также татарский.

— Татарский-то мне зачем?

— Тебе нужно знать этот язык для выполнения заданий Порфирия Порфирьевича. Здесь многие говорят на татарском, ты должен их понимать. Говорить тебе не обязательно. Делай акцент на понимании. — объяснил Андрей, подойдя к Семёну вплотную и склонившись к его уху. — Я тоже учу татарский, так что будем осваивать его вместе, — добавил он уже громко.

Семён вышел в коридор, спустился к расписанию. С непривычки, долго искал свою группу, никак не мог разобраться в аббревиатурах. Затем пытался запомнить расписание на сегодня. Записать было некуда. Он не догадался взять бумагу у Андрея. В этот момент прозвенел звонок, и все студенты побежали к своим аудиториям. Семёну казалось, что все вокруг двигаются очень быстро, и только он один передвигается, и даже соображает, медленно, как черепаха. Он никак не мог найти аудиторию, не мог быстро разобраться в системе нумерации кабинетов. А все вокруг неслись сломя голову. Был уже конец сентября и за месяц учёбы даже первокурсники изучили университет вдоль и поперёк.

Наконец, Семён нашёл нужную аудиторию, открыл тяжёлую дверь. Лекция уже началась. Помещение показалась Семёну огромным. Высоченный потолок, великолепная хрустальная люстра, которая дарила водопады света, спускаясь с потолка в центре. Небо только начинающегося дня за высокими, полукруглыми в верхней части окнами казалось иссиня-чёрным фоном для хрусталя, подчёркивающим его богатство и великолепие.

Пока Семён рассматривал помещение, все находившиеся в нём рассматривали его. А студентов было довольно много. Они сидели за партами, расположенными на ступенях, уходивших к потолку. Рассмотрев люстру, Семён заметил людей. Огромное количество глаз, устремлённых на него, не смутило Шлинчака. Он широко заулыбался и многие улыбнулись ему в ответ. Одной улыбки оказалось достаточно, чтобы стать своим. Хотя, дело, конечно, не только в улыбке. Семён любил людей, доверял им, интересовался ими изначально. Это был такой бонус всем со стороны Семёна. И люди чувствовали это и отвечали тем же, доверием и любовью.

Хельмут, то есть Андрей Никитич, а именно он стоял за кафедрой, и именно его лекцию прервал Семён, войдя после звонка, так вот, Андрей с интересом снова наблюдал эту магию, как Семён мягко вписывается в любое пространство и в любое общество. Ещё не сказав ни слова, он уже стал всем другом. И не только начал вести себя, как свой, полноправный, старый член этого сообщества, но чувствовал себя именно так. Семёну было хорошо. Он стоял и улыбался. Все сидели и тоже улыбались. Улыбки аудитории были разными. Кто-то улыбался, невольно отвечая на улыбку Семёна, такая она была открытая, яркая. Кто-то, это конечно были девушки, любовался ладным, сильным, красивым парнем. Кто-то улыбался насмешливо, увидев в Семёне незамысловатого деревенщину. А кто-то удивлялся, как и Андрей, умению Семёна вливаться в общество и его смелости. Не каждый сможет выдержать взгляд десятка незнакомых людей, не только не смутившись, но испытывая удовольствие, как актёр на сцене, и предвкушая дальнейшие, более близкие знакомства, испытывая любопытство и нетерпение.

— Здравствуйте. — сказал Семён нараспев и откинул шикарный чуб со лба своим коронным движением, мотнув слегка головой. Повёл плечами, поигрывая мышцами, фактурно прорисовывающимися под тонкой сорочкой.

— Проходите, товарищ. — официально сказал Андрей.

Семён прошествовал мимо занятых уже парт на задний ряд своей танцующей походкой. Не все девушки сразу смогли переключиться на немецкий после этого явления Семёна народу. Он был неотразим со своей белозубой улыбкой на загорелом лице.

Шлинчак, довольный произведённым впечатлением, забыв уже обо всех своих проблемах, сел на заднюю парту рядом с широкоплечим брюнетом.

— У тебя что, ни одной тетради нет? — спросил парень. — Как ты будешь заниматься? Надеешься сразу всё запомнить?

— Просто не успел купить.

— А какой смысл приходить на лекции без тетради, мог бы и вообще не приходить. — не грубо, но уверенно проговорил сосед.

«К сожалению, не мог», подумал про себя Семён, а вслух спросил:

— Ты мог бы поделиться листком бумаги?

— Могу тетрадку дать, у меня есть запасная, — предложил парень, — только с возвратом!

— Договорились. — ответил Шлинчак, придвигая к себе тетрадь. — Семён — продолжил он, протянув руку.

— Позже познакомимся, — ответил серьёзный сосед и принялся старательно переписывать слова, которые Андрей Никитич уже написал на доске.

Писал парень медленно, старательно выводя каждую букву, и тем не менее получалось у него, мягко говоря, плохо. Как у первоклассника. Семён быстро и красиво переписал всё, что следовало. Собрался отдохнуть, но Андрей уже выгрузил на доску новую порцию материала, затем ещё и ещё. Даже Семён не успевал записывать, а его сосед и подавно. Через полчаса Шлинчак вообще перестал понимать, что объясняет Житомирский. В голове перепутались немецкие и русские слова, он весь взмок от усилий, но сосредоточиться уже не мог.

Бросил писать и стал разглядывать окружающих. Парней рассматривать ему было не интересно, а девушки привлекли его внимание надолго. Их было много, и многие из них были очень красивые. Жаль, что видел он их только сбоку и со спины, но даже так он заметил, насколько они все разные. Блондинки, брюнетки, рыжие, русые, крупные, спортивные, худенькие, изящные. Некоторые одеты в национальные костюмы, кто-то в военной форме, кто-то в обычных блузках, юбках и платьях. А некоторые одеты непривычно элегантно.

— Почему вы не пишите, Шлинчак? Я правильно произнёс вашу фамилию, новенький? — вглядываясь в список студентов, спросил Андрей.

— Я уже всё записал, — ответил Семён. — Фамилию вы произносите верно, — включился он в игру.

— Прочитайте последние слова, которые вы написали. — строго попросил Андрей Никитич.

Семён произнёс пять немецких слов, которые пришли ему на ум, сказав их уверенно, чётко, с хорошим произношением.

— Вижу, вы не новичок в немецком. Но это не значит, что вы можете позволить себе отвлекаться! Пишите, товарищ Шлинчак. Если вы вторично не прочитаете то, что нужно было записать, я отстраню вас от занятий. Пусть учатся те, кто хочет учиться, понятно, товарищ?

— Так точно, командир! — Семён молодецки подскочил со скамьи, наслаждаясь возможностью немного размяться после того, как долго находился без движения.

— Садитесь, Шлинчак. Лекция ещё не закончена. И свои военные привычки можете забыть. Здесь они не пригодятся. Война закончилась. Пора переходить к мирному строительству. Так приказывает нам партия. Вы партийный, Семён? — Андрей вновь обратился к списку.

— Да, товарищ преподаватель.

— Зовите меня Андрей Никитич. Сколько лет в партии?

— Два года.

— Солидный срок. Вы должны показывать пример своим товарищам по учёбе.

— Есть! Андрей Никитич!

Прозвенел звонок. Все записали домашнее задание, но не все поспешили разойтись, столпились около Семёна. Знакомились, задавали вопросы. Семён не смог запомнить всех имен, на вопросы в основном отшучивался, опасаясь сболтнуть лишнего. Но в целом, начало к дружеским отношениям было положено, и он в компании однокурсников отправился на следующую лекцию. Компания была кстати, так как одному ему опять пришлось бы искать аудиторию.

Следующей лекцией была история России. Читал лекцию седой старичок. Речь его была замудрённой и цветистой. Многие выражения были устаревшими или чрезмерно научными, записывать за ним было сложно, но наученный прежним опытом, Семён явно не отвлекался, девчонок рассматривал украдкой. Когда сильно уставал, всё равно делал вид, что пишет.

И так прошёл весь день. Что было на четвёртой и пятой лекции он не понял и не запомнил совсем. Спина ныла, ноги болели от длительного сидения, руки сводило от напряжения. Но хуже всего было с головой. Мозг отказывался работать, в глазах плыло, голова гудела, глаза слипались. Как он ни старался, но всё-таки уснул, аккуратно положив голову на парту. Проснулся он от того, что вся аудитория хохотала. Рядом с ним стоял преподаватель и с улыбкой смотрел на него. Семён подскочил, протёр глаза, облизал сухие губы и через секунду он уже вполне пришёл в себя и мило улыбался. Публика затихла, ожидая развития событий.

— Так о чём мы сейчас говорили, товарищ студент? — спросил солидный мужчина с сединой на висках, в военной форме.

Семён быстро вспомнил, что у них сейчас идёт история партии. И не моргнув глазом начал уверенно рассказывать.

— На девятом съезде партии основным вопросом были проблемы коллективизации. Партия поставила перед народом эту задачу. И коммунисты во всех областях нашей огромной страны начали создавать коммуны. А вы знаете, что это такое? — Нагло глядя преподавателю в глаза спросил Семён.

— Ну, что ж, расскажите нам, что это такое? — усмехнувшись предложил учитель.

— Это когда вся деревня выходит в поле. Все работают вместе. Все, как одна семья. Нет ни бедных, ни богатых, все равны! — Семён говорил, как по писанному, наслушавшись в своём селе активистов-коммунистов: Маринку, Ивана, Сашу. — Вы не представляете, как это здорово, когда все мужики в деревне встают в ряд и начинают косить хлеб. Солнце палит, запах свежескошенного хлеба заполняет лёгкие, колосья падают на землю, а следом идут бабы и связывают колосья в снопы! Поле огромное без конца и края. Но нас много, и мы вместе, и нам, когда мы вместе, море по колено, всё нам по плечу. И тут кто-нибудь заводит песню, и тогда души наши соединяются.

И тут Семён негромко запел. Аудитория замерла, проникнувшись вдохновенно нарисованной картиной. И вдруг какая-то девушка начала подпевать ему вторым голосом. Внезапно Семён прервал песню, осознав, что он находится на лекции. Все студенты замерли, ожидая, как отреагирует на это преподаватель. Военный отёр лицо рукой, вздохнул, пауза стала ещё более напряжённой. И вдруг он зааплодировал. И вся аудитория, радостно выдохнув поддержала его аплодисменты.

–Спасибо, товарищ, за выступление. Было очень интересно. Нам стало понятно, что вы целиком и полностью, всей душой поддерживаете политику партии, хорошо её понимаете. Но, к сожалению, вы немного ошиблись. Речь на лекции шла совсем о другом. И повторять специально для вас я не собираюсь. Будьте добры, спросите у товарищей, какая была тема, и на следующем занятии отвечайте точно на заданный вопрос, а не пускайтесь в свободные размышления.

Семён воспрял духом, понял, что произвёл фурор. Теперь уж точно весь поток запомнил его. Не заметить было просто невозможно. Довольный собой, выспавшийся на лекции, в окружении сокурсников он собирался пойти домой, но тут к нему подошла девушка и сказала, что его вызывают к Порфирию Порфирьевичу. Поплутав минут десять по коридорам, Семён, нашёл кабинет Смирнова.

У кабинета Порфирия находился и Андрей Никитич, прервавший беседу с девушкой при приближении Шлинчака. Они вместе вошли в комнату.

–Как прошёл ваш день, молодой человек? Надеюсь, напрасно время не терял? — улыбнулся вошедшим Порфирий Порфирьевич.

— Он у нас звезда! Весь курс о нём только и говорит! — опередил Семёна с ответом Андрей.

–Что ты успел натворить? Хулиганил? Только не говорите, что в первый же день загубил на корню всё дело. — встревожился Порфирий.

— Нет, напротив. Он за день достиг того результата, на достижение которого, мы отвели два месяца. — успокоил Порфирия Андрей.

— Как такое возможно? Какие чудеса для этого пришлось совершить? Вы меня заинтересовали, рассказывайте.

— Ничего особенного я не делал, — испугался Семён.

— Да, ничего, просто спел на лекции по истории партии! — засмеялся Андрей.

— Семён, удивлённо взглянув на него, подумал: «Откуда он узнал об этом?»

— Что сделал? — не поверил Порфирий. — Спел?

— Да, представьте себе!

— Что спел? Почему? А как на это отреагировал Константин Витальевич? Орал? Выгнал?

— Представьте себе, слушал и аплодировал. — радостно уточнил Андрей.

— Не может быть! Семён, ты что «Интернационал» пел?

— Я не знаю «Интернационал» — Семён насупился. Он не мог понять, смеются мужчины над ним или радуются, или всё совсем плохо.

— А знаете кто ему подпевал? — на вопрос Андрея Порфирий поднял бровь и уставился на Андрея в ожидании ответа.

— Аделя Якушева.

— Вот это да! — воскликнул Порфирий.

— Да в чём дело, вы мне объясните? Что, это большое преступление? Я просто спел песню. К слову пришлось, когда о сенокосе рассказывал. — рассердился Семён.

— На истории партии о сенокосе? — Порфирий устало вздохнул. Ему было трудно переключиться с серьёзных дел на чудачества Шлинчака. — Ты свободен. Продолжай в том же духе.

— Как продолжать?! Я за один день чуть с ума не сошёл! Я не могу так долго на одном месте сидеть. Шесть часов подряд писать — это не для меня! Издевайтесь над кем-нибудь другим. А вы, Андрей Никитич, специально в таком темпе по-немецки пишете, чтобы никто ничего не успел?

— Разве это быстро? У меня программа! Я должен за отведённое количество часов преподать весь материал! — удивился Андрей.

— Мало ли чего вы должны?! Я же вижу, что никто не успевает! Все, кто рядом со мной сидели только делали вид, что писали. Что толку от вашей скорости, лучше меньше, да лучше! Можете вообще молчать! Всё равно никто ничего не понимает!

— Вот! — удовлетворённо хмыкнул Порфирий. — Он тебя ещё и преподавать научит. — Порфирий взглянул на часы. — Поговорим завтра, Семён. А сейчас иди. У меня совещание через пятнадцать минут.

Семён вышел.

— Как он в целом? В двух словах.

— Он великолепен! Гений общения. Смел, обаятелен, да что там! Просто неотразим. Зашёл, улыбнулся и вся публика у него в кармане. А про историю партии тебе Константин Витальевич на совещании расскажет.

— Ладно, всё, я пошёл. — раздумывая об услышанном Порфирий быстро пошёл в кабинет Константина Витальевича.

Его деловой настрой мгновенно улетучился. Там все смеялись. Хохотали от души. Константин, увидев Порфирия с удовольствием пересказал всю историю, явившуюся причиной смеха, снова.

— Представьте, Порфирий Порфирьевич, новичок один уснул у меня на лекции. История партии ему, видимо, не интересна. Возьмите себе, кстати, на заметку! Я подхожу к нему и спрашиваю, о чём шла речь. Молодой человек встаёт, как ни в чём не бывало и начинает мне рассказывать о своей коммуне, видимо парнишка из деревни. В любом другом случае, я бы его выгнал с лекции, а может и из университета! Но этот говорил о сенокосе, как будто поэму рассказывал! Настолько вдохновенно, искренне, ярко! А потом вдруг запел! Негромко, мягко, лирично. Вот поди ж ты! И голоса у него особого нет, а ведь заслушались все, даже я, признаться, давненько ничего подобного не слышал. Меня, старого вояку, на слезу прошибло! Его, однозначно, нужно привлечь к партийной работе. Он лидер. Он может повести за собой толпу!

И дальше посыпались рассказы, как проявил себя Семён на других предметах. Порфирий был в шоке. Пацан в университете первый день, и тот наполовину проспал, судя по рассказам, а о нём уже говорят все преподаватели.

«Тихонько влиться в сообщество уже не получилось. Уж не специально ли он это сделал, чтобы быть менее от нас зависимым. Разыгрывает свою карту? Нет, вряд ли. Слишком наивен. Но надо проследить. Мало ли что. Что там с ним происходило в последние месяцы, мы не знаем.» — Весь педсовет он думал о Семёне. Даже если бы он сам смог переключиться на другую тему, ораторы, выступающие на совещании, не дали бы ему забыть о парне. Каждый из них упоминал новенького в том или ином контексте. Но все с улыбкой. Никто не мог злиться на его выходки. Даже общая атмосфера педсовета, обычно напряжённо-раздражённая, в этот раз была иной. Что за чудеса!

После заседания Порфирий увидел Андрея, дожидавшегося его у дверей кабинета. Житомирский предложил не заходить, а прогуляться по дворику.

— Тебе не кажется это странным, Андрей? — первым начал Смирнов.

— Что именно, Порфирий Порфирьевич? — спокойно спросил Андрей, хотя прекрасно понял о чём идёт речь.

— Слишком эффектно и эффективно наш парень действует. Может кто-то для него сценарий написал и стратегию разработал? Сам то он явно не стратег! А тут выступает, как по нотам. Такой потрясающий успех! Весь первый курс о нём говорит. Не удивлюсь, если завтра весь университет о нём узнает.

— Это нам только на руку. Мы же к этому стремились, только планировали это осуществить за два месяца, а не за два дня. На счёт двойной игры… Мне такая мысль тоже пришла в голову, позже, после анализа. Во время лекции, когда смотрел на его чудачества, всё было безукоризненно. Искренне, просто, естественно.

— Безукоризненно сыграно, может быть? — продолжал сомневаться Порфирий.

— Как-то слишком…

— Говори, не выбирай слова.

— Слишком по-дурацки, сценаристы так не пишут. — Андрей затруднился литературно выразить мысль.

Порфирий засмеялся.

— Хочешь сказать, что все наши преподаватели столь глупы, что им могли понравиться дурацкие шутки?

— В этом весь и фокус. Если бы тоже самое сделал кто-то другой, любой из наших студентов, номер бы не удался. Семён владеет какой-то магией.

— Прямо как ты.

— Кстати, у меня сомнения о честности возникли после попытки… непрямого воздействия.

— Непрямого! Скажешь тоже! Прямее я не видел. Не смотри на меня, ради бог… ради коммунистической партии. — усмехнулся Порфирий. — Неужели он не поддался твоему гипнозу?

— Наоборот, поддался слишком быстро. Через чур внушаем.

— Как ты это можешь объяснить? Ты же у нас специалист по аномальному воздействию.

— Очень чувствителен. Подстраивается под собеседника.

— Думаешь, сознательно это делает по отношению к тебе? — пытался разобраться Порфирий.

— Такое впечатление, что он под всех подстраивается. — задумчиво ответил Андрей.

— Под всю аудиторию сразу? — продолжал выяснять Порфирий.

— Нет, это невозможно. Всех не просчитаешь. Может быть выбирает лидера и действует через него? — предложил вариант Андрей.

— Это известная тактика. Но я не замечал у Семёна склонности к анализу. Да и явных лидеров в этом потоке пока ещё нет. Коллектив ещё не сложился. Хотя нет, думаю, что с сегодняшнего дня уже есть лидер. — резюмировал парторг.

— Семён?

— Однозначно!

— Установим слежку? — угадал мысли начальника Андрей.

— Других не впутывай, следи сам! Проверь его как-нибудь. Только без этих твоих психотропных методов! Зомбированные агенты нам ни к чему.

— Вы о нём так печётесь, как о сыне.

— Не выдумывай, — разозлился Порфирий. Видимо, задело высказывание Андрея. И Житомирский это отметил, а Смирнов разозлился на себя, что показал эмоции. — Семён — ценный агент. Тебе тоже следует беречь его!

— Понял — коротко, по-военному отрапортовал Андрей. — разрешите идти?

— Свободен, товарищ Житомирский! — громко ответил Порфирий, так как мимо проходили студенты.