Самый жестокий месяц

Луиза Пенни, 2007

Роман «Самый жестокий месяц» продолжает серию расследований блистательного старшего инспектора Армана Гамаша – нового персонажа, созданного пером Луизы Пенни, единственного в мире пятикратного лауреата премии Агаты Кристи. «Самый жестокий месяц» – так сказал поэт об апреле. И чтобы поддержать свою репутацию, этот месяц подвергает старшего инспектора Армана Гамаша суровому испытанию. Вместе со своей командой Гамаш вновь приезжает в деревню Три Сосны, чтобы расследовать загадочную смерть некой Мадлен Фарво. Во время спиритического сеанса, который местные жители проводили в старом заброшенном доме, пользующемся дурной славой, Мадлен внезапно умирает. Все считают, что она просто испугалась до смерти, ведь общение с миром призраков никому не проходит даром. Однако Гамаш подозревает, что дело гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Начав расследование, он неожиданно становится объектом яростных нападок в прессе, связанных с одним из его прошлых дел. Теперь ему нужно не только раскрыть предполагаемое убийство, но и обелить свое имя…

Глава десятая

— Входи, Арман. Joyeuses Pâques^[21]. — Суперинтендант Бребёф пожал Гамашу руку и закрыл дверь.

— Et vous, mon ami^[22]. — Гамаш улыбнулся. — Счастливой Пасхи.

Первое удивление от новости, которую обрушила на него Рейн-Мари, прошло. Гамаш прочел газетное сообщение, а когда закончил, зазвонил его сотовый. Голос в трубке принадлежал его другу и начальнику в Квебекской полиции, Мишелю Бребёфу.

— Тут появилась одна новость, — сказал Бребёф. — Я знаю, у тебя сейчас Даниель с семьей, — извини. Можешь уделить этому немного времени?

Гамаш знал, что его босс проявляет деликатность — просит, а не приказывает. Но ведь они выросли вместе, всегда были лучшими друзьями и вместе поступили в Квебекскую полицию. Они даже оба претендовали на звание суперинтенданта. Получил его Бребёф. Но это никак не повлияло на их дружбу.

— Сегодня вечером они улетают в Париж, так что можешь не волноваться. Мы рады были их повидать, хотя сколько бы они ни пробыли — всегда мало. Я скоро приеду.

Он попрощался с сыном, невесткой и Флоранс.

— Я позвоню попозже, — пообещал он Рейн-Мари, поцеловав ее.

Она помахала ему и проследила за ним взглядом, когда он целеустремленно направился на парковку в сосновой роще. Она смотрела, пока он не скрылся из виду. Смотрела и после.

— Ты читал газеты? — спросил Бребёф, садясь во вращающееся кресло за его столом.

— Не столько читал, сколько просматривал. — Гамаш вспомнил, как пытался читать газету с большим отпечатком собственного ботинка. — Ты, случайно, не о Трех Соснах говоришь?

— Значит, газеты ты все же читал.

— Рейн-Мари показала мне эту заметку. Но там сказано, что смерть не насильственная. Страшная, но естественная. Она действительно испугалась до смерти?

— Так сказали врачи из больницы в Кауансвилле. Инфаркт. Но…

— Да, я слушаю.

— Ты должен сам посмотреть, но говорят, что вид у нее был такой… — Бребёф помолчал, чуть ли не смущаясь тех слов, которые собирался произнести, — словно она что-то увидела.

— В газете сказано, что она присутствовала на спиритическом сеансе в старом доме Хадли.

— На спиритическом сеансе! — фыркнул Бребёф. — Глупости! Понятно, когда такими вещами занимаются дети, но взрослые? Не понимаю, зачем люди тратят время на подобную ерунду.

Гамаш спросил себя, почему суперинтендант вышел на работу в выходной. Он не помнил случая, чтобы Бребёф начинал говорить о деле, пока оно еще не открыто.

С чего такое исключение?

— Врачи только сегодня утром догадались сделать ей анализ крови. Вот что мы имеем.

Бребёф протянул Гамашу листок бумаги, и тот надел свои полукруглые очки. За свою жизнь он видел сотни таких листков с результатами анализа и точно знал, что ему нужно искать. Токсикологические данные.

Минуту спустя он опустил бумагу и посмотрел на Бребёфа поверх очков:

— Эфедра.

— C’est ça^[23].

— Но это еще не означает, что она была убита, — сказал Гамаш, словно рассуждая с самим собой. — Ведь люди и сами принимают эфедру?

— Это вещество запрещено к использованию, — возразил Бребёф.

— Да, верно, — рассеянно произнес Гамаш. Он снова принялся изучать результаты анализа. Несколько секунд спустя заговорил: — Это интересно. Послушай-ка: «Рост жертвы составляет пять футов семь дюймов, вес — сто тридцать четыре и семь десятых фунта». Не скажешь, что ей требовались диетологические таблетки.

Он снял очки и сложил их.

— Большинство людей тоже так думают, — заметил Бребёф. — И мысли другой не допускают.

— Любопытно, сколько она весила несколько месяцев назад, — сказал Гамаш. — Может быть, так она и опустилась до ста тридцати пяти фунтов. — Гамаш постучал очками по бумажке. — С помощью эфедры.

— Может быть, — согласился Бребёф. — Твоя задача — выяснить это.

— Убийство или несчастный случай?

Гамаш снова взглянул на листок, размышляя, что еще можно из него извлечь. Но старший инспектор знал, что в бумагах редко содержатся ответы на вопросы. Убийство ли это? Кто убийца? Почему убийца так ненавидел или боялся эту женщину, что решился забрать ее жизнь? Почему? Почему? Всегда сначала «почему», а потом уже «кто».

Нет, ответы крылись не в книге и не в экспертизе, а в плоти и крови. А зачастую — даже не в плотских вещах, а в том, что нельзя подержать, пощупать, к чему нельзя прикоснуться. Ответы на эти вопросы лежали в туманном прошлом и в скрытых там чувствах.

Бумага в руке Гамаша содержала факты, а не истины. За истинами ему придется отправиться в Три Сосны. За истинами ему придется снова вернуться в старый дом Хадли.

— Кого ты возьмешь в команду?

Этот вопрос вернул Гамаша в кабинет его друга. Бребёф старался говорить непринужденным тоном, но скрыть необычность этого вопроса было невозможно. Никогда прежде не спрашивал он Армана Гамаша, подчиненного ему главу отдела по расследованию убийств, о процедуре и уж точно никогда о таких приземленных вещах, как состав команды.

— Почему ты спрашиваешь?

Бребёф взял ручку и постучал ею по кипе бумаг, ждущих его:

— Ты прекрасно знаешь, почему я спрашиваю. Именно ты обратил мое внимание на то, как она себя ведет. Ты собираешься привлечь Иветт Николь к расследованию этого дела?

Вот оно. Тот самый вопрос, который не давал покоя Гамашу по пути от горы Мон-Руаяль. Оставить ли агента Николь в команде? Пришло ли время? Он просидел какое-то время в своем «вольво» на пустой парковке Квебекской полиции, пытаясь решить это. И все же он опасался, что его друг задаст этот вопрос.

— И что ты посоветуешь?

— Ты уже принял решение или есть шанс, что мои слова могут на тебя повлиять?

Гамаш рассмеялся. Они слишком хорошо знали друг друга.

— Я тебе скажу, Мишель. Я уже почти что решил. Но ты же знаешь, как я ценю твое мнение.

— Voyons^[24], так что ты предпочтешь сейчас? Мое мнение или сладкую булочку?

— Сладкую булочку, — признал Гамаш, улыбнувшись. — Как и ты.

— C’est la vérité^[25]. Послушай… — Бребёф встал и подошел к другой стороне стола, сел на него и, наклонившись, заглянул в глаза старшему инспектору. — Взять ее в команду, ну, c’est fou^[26]. Сумасшествие. Я тебя знаю. Ты ее хочешь спасти, реабилитировать. Сделать из нее хорошего и лояльного агента. Я прав, да?

Мишель Бребёф больше не улыбался.

Гамаш открыл рот, собираясь ответить, но передумал. Вместо этого он позволил своему другу выпустить пар. Что тот и сделал:

— В один не самый прекрасный день твое самомнение тебя погубит. Вот о чем идет речь, и ты это знаешь. Ты делаешь вид, что это бескорыстный поступок, изображаешь из себя великого учителя, мудрого и терпеливого Армана Гамаша, но мы оба знаем, что это самомнение. Гордыня. Будь осторожен, мой друг. Она опасна. Ты сам это говорил.

Гамаш почувствовал, как в нем закипает раздражение, и ему пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Чтобы не ответить гневом на гнев. Он знал, что Мишель Бребёф говорит это потому, что он суперинтендант, но еще и потому, что они друзья.

— Дело Арно пора закрыть, — твердо сказал Гамаш.

Вот. Наконец-то он сказал об этом вслух.

Чертов Арно гнил в тюрьме, но продолжал преследовать его.

— Я тоже так думаю, — сказал Бребёф, возвращаясь в свое кресло за столом.

— Почему ты здесь, Мишель?

— Где? В моем собственном кабинете?

Гамаш молча смотрел на своего друга. Наконец Бребёф подался вперед, уперев локти в широкий стол, словно собирался проползти по нему и обвиться вокруг головы Гамаша.

— Я знаю, что случилось с тобой однажды в старом доме Хадли. Ты чуть не погиб…

— Ну, ситуация была не такой уж критической.

— Не лги мне, Арман, — остерег его Бребёф. — Я хотел лично сказать тебе об этом деле и увидеть твою реакцию.

Гамаш, глубоко тронутый, ничего не ответил.

— Есть что-то такое в том доме, — признал он несколько секунд спустя. — Ты ведь там никогда не был?

Бребёф отрицательно покачал головой.

— Что-то в нем такое… Что-то наподобие голода, некая потребность, которую необходимо удовлетворить. Ты, наверное, думаешь, что я сумасшедший.

— Я думаю, что в тебе тоже есть некая потребность, не менее разрушительная, — сказал Бребёф. — Это твоя потребность помогать людям. Людям вроде агента Николь.

— Я не хочу ей помогать. Я хочу вывести на чистую воду ее и ее хозяев. Уверен, что она работает на группу, которая поддерживает Арно. Я тебе уже говорил об этом.

— Так уволь ее, — раздраженно проговорил Бребёф. — Твоя просьба — вот единственное, что удерживает меня от этого. Считай это моим личным одолжением. Послушай меня: дело Арно никогда не закончится. Оно слишком сильно затрагивает систему. В той или иной мере оно касается всех полицейских Квебека. Большинство поддерживает тебя — ты это знаешь. Но те, кто тебя не поддерживает… — Бребёф поднял руки в красноречивом жесте, означающем поражение, — они влиятельны, а Николь — их глаза и уши. Пока она рядом с тобой, тебе грозит опасность. Они хотят тебя уничтожить.

— Это улица с двусторонним движением, Мишель, — устало сказал Гамаш. Разговор о бывшем суперинтенданте Арно всегда стоил ему немалых душевных сил. Он считал, что это дело уже закрыто. Давно мертво и похоронено. Но вот оно вернулось. Восстало из гроба. — Пока она рядом, я могу за ней наблюдать, контролировать, что она видит и делает.

Бребёф покачал головой:

— Глупый ты человек.

— Высокомерный, упрямый, самоуверенный, — согласился Гамаш и направился к двери.

— Можешь забирать свою Николь, — сказал Бребёф, повернувшись спиной к Гамашу и глядя в окно.

— Merci^[27].

Гамаш закрыл дверь и направился в свой кабинет — ему нужно было сделать несколько звонков.

Оставшись один, суперинтендант Бребёф снял телефонную трубку и тоже позвонил:

— Говорит суперинтендант Бребёф. Тебе сейчас позвонят из кабинета старшего инспектора Гамаша. Нет, он ничего не подозревает. Он считает, что проблема в Николь.

Бребёф несколько раз глубоко вздохнул. Он дошел до такого состояния, когда при одном только виде Армана Гамаша у него появлялся рвотный рефлекс.

Инспектор Жан Ги Бовуар вел «вольво» по мосту Шамплена через реку Святого Лаврентия к шоссе, ведущему в Восточные кантоны — на юг, к американской границе. Когда около года назад предыдущий «вольво» Гамаша приказал долго жить, Бовуар предложил шефу купить «эм-джи», но шеф по какой-то причине решил, что Бовуар шутит.

— Так что там случилось?

— В Трех Соснах вчера вечером женщина умерла от испуга, — сказал Гамаш, поглядывая на сельский пейзаж.

— Sacré^[28]. Так что же мы ищем? Призрака?

— Ты ближе к истине, чем можешь себе представить. Это произошло во время спиритического сеанса. В старом доме Хадли.

Гамаш повернул голову и посмотрел на худое красивое лицо своего молодого инспектора. Оно вытянулось еще больше, губы сжались и побелели.

— Вот проклятое место, — сказал наконец Бовуар. — Кто-то должен разрушить этот дом.

— Ты думаешь, в этом виноват дом?

— А вы разве так не думаете?

Для Бовуара это было странным признанием. Обычно такой рациональный и опирающийся только на факты, он не верил во всякие невидимые вещи вроде эмоций. Он был идеальным дополнением своего босса, который, по мнению Бовуара, слишком много времени тратил на то, чтобы копаться в мозгах и сердцах людей. Там обычно царил хаос, а Бовуар в этом плохо ориентировался.

Но если где-то в мире и сконцентрировалось зло, так это в старом доме Хадли. Бовуар вздрогнул всем своим сильным телом, ему внезапно стало не по себе. Он посмотрел на босса. Гамаш задумчиво разглядывал его. Их глаза встретились — спокойные темно-карие глаза Гамаша с почти серыми Бовуара.

— И кто же жертва?

Примечания

21

Поздравляю с Пасхой (фр.).

22

И тебя, мой друг (фр.).

23

Именно так (фр.).

24

Ну хорошо (фр.).

25

Это верно (фр.).

26

Это безумие (фр.).

27

Спасибо (фр.).

28

Проклятье (фр.).