Очарованная призраками

Лора Себастьян, 2021

Все знают эту легенду. Об Артуре, которому суждено стать королем. О прекрасной Гвиневре, которая предаст его на пару с Ланселотом. О жестокой волшебнице Моргане, что станет их общим врагом. Знает об этом и Элейн – волшебница из Шалота, которая обречена видеть будущее. На мистическом острове Авалон Элейн наконец обретает свободу и узнает о древних пророчествах. О бесчисленных вероятностях будущего, почти каждая из которых трагична. Когда будущее настигает их, Элейн, Гвиневра, Ланселот и Моргана отправляются вместе с Артуром в Камелот, где магия под запретом, повсюду враги, а законы общества сковывают их по рукам и ногам. Но самая большая опасность скрывается среди друзей. Видения сбываются, неизбежная судьба подбирается все ближе, и Элейн решает, как далеко готова зайти, чтобы изменить ее. И чем готова пожертвовать.

4

Было время, когда я завидовала одиночеству матери.

Она могла оставаться в башне дни напролет — и так и делала. Я же этого выбора была лишена.

В день, когда все изменилось, меня заставили познакомиться с другими девочками моего возраста — мы должны были вместе работать над гобеленом на день рождения принца Артура. Этой чести удостоились дочери подходящих семей. Когда принц вернется — если вернется вообще — на свое восемнадцатилетие, он получит гобелен, сотканный руками претенденток на роль его жены.

До чего странный, древний обычай. Я не особо понимала, в чем смысл. В то время Артуру было лет тринадцать, но он уже до безумия влюбился в Гвиневру. И никакой гобелен бы этого изменить не смог.

Для работы нам выделили один из менее обставленных залов в восточном крыле: мягкую фиолетовую мебель отодвинули к стене, чтобы освободить место для огромного стола, восьми стульев и парчовых штор, которые защищали нашу нежную кожу от полуденного солнца. Нас окружили рядами больших белых свечей, которые плакали воском, даря нам свет. Его, конечно, не хватало, мне приходилось щуриться, и я постоянно слышала эхо маминого указания: «Не щурься, не то морщинки появятся».

Гобелен лежал на столе: с центральной его частью мы уже закончили, а края лишь отметили мелом, чтобы знать, куда стремиться. Картина понемногу обретала сюжет: на ней рыцарь в шлеме ехал на единороге. Полагаю, рыцарем этим был принц Артур.

В тот день я пришла в зал первой и протянула руку, чтобы потрогать уже сделанную часть гобелена: она казалась такой маленькой, а мы ведь потратили на нее целых полгода. Пройдет еще год, прежде чем мы закончим. А может, и все два.

— Глупо, не правда ли? — произнес кто-то позади меня, и я вздрогнула.

Обернулась и увидела Моргаузу: она стояла, оперевшись на косяк и скрестив руки на груди, с поджатыми губами и пронзающим меня взглядом.

Моргауза, по сути, не была принцессой — она ведь дочь королевы от первого брака, — но держалась по-королевски. Так, словно всерьез считала, будто весь воздух принадлежит ей одной, а мы дышим им лишь потому, что она позволяет.

Она прекрасна, но жестока. Кожа ее сияла бронзой, вьющиеся волосы струились тьмой, нос был орлиным, а широкий рот алел, словно кровь. В тот день мне показалось, что она выглядит дикой: кудри ее лежали в беспорядке, на щеках виднелись веснушки. Обычно Моргауза не оставалась на солнце слишком долго: на улице за ней постоянно ходили как минимум три слуги с зонтами.

Платье ее тоже показалось мне тогда странным: объемная юбка и рукава-колокольчики были в моде, но сшили его из темно-синего шелка. Слишком темный цвет, слишком легкая ткань для дам при дворе. Я не могла сказать наверняка, но, кажется, корсета на ней тоже не было.

— Не знаю, о чем ты, — ответила я и сделала шаг назад.

Сердце забилось быстрее.

Однажды в детстве я встретила в лесу у отцовского замка оленя; на мгновение мы оба замерли, уставившись друг на друга, а потом он шевельнул ушами и убежал. Олень боялся меня. Точно так же, как я боялась Моргаузу. Разница была лишь в том, что я не хотела причинить ему вреда. А Моргауза не сказала мне ни одного ласкового слова, и я знала: сейчас она тоже готовила для меня западню.

— Получается вроде бы сносно.

Я огляделась, но комната была пустой. Неужели ее друзья ждали за дверью сигнала? Моргауза редко приходила сюда, чтобы помочь — выйти замуж за своего брата она не могла, — но, может, ей просто стало скучно?

— Артура этот подарок… позабавит, — усмехнулась Моргауза, а потом перевела взгляд на меня и нахмурилась. — Кто ты?

Моргауза обращалась со мной жестоко, но такого она еще не вытворяла. В голове пронеслась мысль: а не подыграть ли ей? Но для игр настроения не было.

— Я хочу поскорее с этим закончить и уйти домой, Моргауза. Можешь хотя бы на день оставить меня в покое? — Я надеялась, что произнесу это с достоинством, но я запищала, словно мышь.

Она рассмеялась, но совсем не тем безразличным смехом, который я привыкла слышать от круга ее сплетничающих подружек, а открыто, гортанно и так громко, что ей пришлось запрокинуть голову.

— Я не Моргауза, — произнесла она, успокоившись, с улыбкой на губах. — Я ее сестра.

И как только она в этом призналась, я начала подмечать небольшие различия: веснушки, конечно, и фиолетовый оттенок глаз. Но близняшка Моргаузы перестала появляться при дворе задолго до того, как я приехала в Камелот, и говорили о ней редко, с жаром перешептываясь, а чаще молчали вовсе. Ходили слухи, что король Утер изгнал ее в монастырь за плохое поведение, но ей ведь было тогда шесть лет… Другие настаивали, будто ее выдали замуж за семидесятилетнего короля из-за морей. Просочился даже шепоток, словно ее умертвили за использование магии фейри.

И какими бы жестокими ни были эти слухи, я никогда не слышала от Моргаузы и слова в защиту сестры

— Ты мне не веришь? — спросила девчонка — кем бы они ни была, — не дождавшись ответа. — Дева, Мать и Старуха, моя сестра, похоже, выросла настоящим кошмаром. Сколько тебе лет?

Дева, Мать и Старуха. Я не знала этого выражения тогда, но со временем оно станет мне знакомым, и я начну употреблять его в разных контекстах: когда ударюсь мизинцем, когда голова закружится от поцелуя, когда меня посетит особенно невыносимое видение. В тот день я подумала, что так могли бы выражаться фейри. И пусть отец Моргаузы, лорд Горлуа, бился в Войне фейри не на стороне Утера, сама Моргауза ненавидела их — как и все при дворе. Она бы никогда не позволила подобному выражению скатиться с губ. Моргауза сказала бы: «Господи». Или «О небо». И в голосе ее сквозил бы яд.

— Тринадцать, — осторожно ответила я.

— И когда ты прибыла ко двору?

— Почти пять лет назад.

— А, тогда все понятно. — Она поправила свою одежду и подтвердила мои подозрения: судя по тому, как шелк облегал ее талию, корсета на ней не было.

Я отвела взгляд, хотя ее это, похоже, совсем не волновало.

— Я уехала за пару лет до этого, понятно, почему мы не встречались… но как-то даже жаль, что моя репутация не бежит впереди меня.

— Тебя в самом деле сослали в монастырь? — спросила я, прежде чем успела прикусить язык.

Девочка приподняла бровь.

— В монастырь? — повторила она и рассмеялась так, как леди бы себе никогда не позволила. — Да я лучше умру. Кто тебе такое рассказал?

Я пожала плечами, чувствуя, как пылают щеки.

— Так говорят, когда вспоминают о тебе. И это не самое плохое.

— Поверь, в монастыре я не была никогда, — возмутилась она. — Пусть уж говорят что похуже.

— А где же ты тогда была? — поинтересовалась я.

Пусть в Камелоте и было просторно, но он давил на меня со всех сторон, и я изголодалась по чему-то новому, пусть даже с чужих слов.

Она хитро улыбнулась.

— На Авалоне, — произнесла она так, словно сообщала об отдыхе где-то на юге.

Я же своего удивления сдержать не смогла.

— Вернулась я сюда только на свой день рождения, — поспешно добавила она, а потом запнулась. — То есть на наш день рождения. Мой и Моргаузы. На самом деле Утер предпочел бы увидеть здесь Артура. Я всего лишь… компромисс. Но ты не ответила на мой вопрос.

— Разве?

— Кто ты?

— Ой. Элейн, — представилась я, а потом спо-хватилась и присела в неглубоком реверансе. Я поднялась, покачиваясь.

В голове снова раздался голос матери: «Спину прямо, держи голову, изящней!» Но тело мое не особо ее слушалось.

— Очень неплохо, — заметила девушка.

И пусть она не казалась искренней, но и не смеялась надо мной. Она смеялась вместе со мной, словно мы вспомнили нашу давнюю штуку. И я улыбнулась, хоть и, кажется, не особо эту шутку и поняла.

Она тоже присела в поклоне, низком, но в то же время быстром. Как ей это удалось? Она ведь даже не покачнулась!

— Меня зовут Моргана. — Она поднялась. — Значит, Моргауза причиняет тебе беспокойство? Она всегда такой была.

Я нахмурилась. Конечно, с жестокостью Моргаузы я была знакома не понаслышке, но Моргана ведь совсем на меня не походила. Не походила на ту, кого так легко вывести из равновесия.

— Какой «такой»? — выпало из моего рта.

Моргана заколебалась, а потом на ее лице промелькнуло темное выражение. Промелькнуло так быстро, словно его и вовсе не было.

— Когда мы были детьми, она запирала меня в шкафах, где я и сидела, пока меня не находила няня. Иногда я часами плакала в темноте. Мне было ужасно страшно. — Она развернулась так, чтобы я увидела толстый шрам, пробегающий по всей ее ладони, от основания до конца мизинца, и провела по нему пальцем. — Когда нам было по шесть, она разозлилась из-за того, что я съела последний кусок пирога с корицей, дождалась, когда мы будем в поле одни, взяла острый камень и ударила.

Моргана сжала ладонь.

— Она до жути меня пугала.

— Меня она тоже пугает, — отозвалась я.

Моргана замялась.

— Тебе стоит понять: Моргауза не любит людей, которых считает другими. Меня она ненавидела именно за это.

— Ненавидела?

Она пожала плечами.

— За время вдали отсюда я поняла, что Моргауза ненавидела меня из страха. И теперь я решила: пусть уж лучше она боится меня. Так для ненависти у нее просто не хватит времени.

— И почему же ей стоит тебя бояться?

Моргауза была ужасной, но Моргана… что-то я разглядела в ней, еще не узнав ее имя и не увидев ее шрам. Мне было не по себе, это так, но я не боялась. Уж точно не так, как Моргаузу.

Моргана ответила не сразу. Взгляд ее задержался на гобелене, и она задумчиво склонила голову к плечу.

— Тебе нравится этот гобелен?

Я посмотрела на работу, в которую вкладывалась последний месяц, и поняла, что ничуть она мне не нравилась. Да, сделано было неплохо, но, когда я смотрела на гобелен, я видела часы плетения и весело щебечущих вокруг меня девочек. Для меня он отражал одиночество.

— Его делают не для меня, а для принца Артура, — уклончиво ответила я.

Это был ожидаемый ответ. Правильный. Но Моргана только рассмеялась.

— Артур в ужас придет, когда увидит его, — саркастично заметила она. — Если хочешь привлечь его внимание, лучше подарить ему книгу или древний свиток. Ты ведь знаешь, что единорог символизирует женскую невинность?

— Добродетель, — поправила я.

Моргана фыркнула.

— Ну да, добродетель лучше звучит в повсе-дневном разговоре. Этим словом прикрываются породистые мужчины, словно на самом деле им нет дела до того, что там творится у девушки между ног. Не хотелось бы рушить твои иллюзии, но всем плевать на то, насколько чистое у тебя сердце. Им важно, насколько чистое у тебя тело, поэтому «женская невинность» звучит честнее.

Она не стала ждать моего ответа, подошла к столу и провела пальцами по стежкам.

— И… если единорог — это невинность, то что же мы можем сказать про этого доблестного молодого рыцаря — полагаю, это Артур, хотя тот ростом поменьше будет, — который едет верхом?

Смысл сказанного дошел до меня не сразу, но потом по коже побежали мурашки, а шея и щеки вспыхнули. Я снова оглядела комнату, чтобы удостовериться: никто не услышал этих похабных намеков.

— Ты хотя бы не настолько наивна, сразу поняла, о чем я, — засмеялась Моргана, но на меня так и не посмотрела — все ее внимание было приковано к гобелену.

Она кружила вокруг него, как хищник вокруг добычи.

Я проследила за ее взглядом и увидела, как от рога единорога поднимается тонкая струйка дыма. Поначалу я подумала, что мне показалось — здесь ведь было не так уж светло. Но дым становился все гуще, и…

Я хорошо помню момент, когда поняла, что происходит: передо мной словно расступился туман. Моргана колдовала.

И как только я это осознала, то сразу же почувствовала в воздухе магию — еле различимые ароматы, который в последующие годы я буду ассоциировать именно с Морганой. Жасмин и свеженарезанные апельсины.

Я учую эти ароматы, когда Моргана сварит зелье, которое поможет Гвиневре сосредоточиться; когда починит любимую книгу Артура, зачитанную до дыр; когда собьет спесь со слишком загордившегося Ланселота прямо посреди поединка. И в будущем он тоже будет со мной — когда Моргана приготовит яд для Артура и в бесчисленные вечера после.

Раздался хлопок, и над гобеленом взвилось пламя. Я подпрыгнула и завизжала, повернулась к Моргане — та спокойно смотрела на огонь, пока он разрастался и поглощал единорожью голову.

— Ты… — начала было я, но не смогла найти подходящих слов.

Магию запретили в Альбионе с тех пор, как закончилась Война фейри. Я тогда еще была совсем ребенком.

Я, конечно, слышала, как о ней шептались, будто даже разговоры могли привести людей на плаху, но сама никогда не видела магию в деле. Единственным человеком, которому в этой стране позволяли колдовать, был Мерлин, королевский волшебник. И его сила служила только Камелоту и миру — для трюкачества она не годилась.

Однако Моргана призвала огонь так легко, словно просто сделала вдох. Словно магия и пламя были частью ее самой — частью, от которой нельзя отмахнуться. Словно это маленькое представление не могло привести ее к смерти — казалось, что она умрет, если не будет колдовать.

— Пожалуй, тебе пора домой, Элейн. — Слова Морганы вывели меня из ступора. — Похоже, ваше маленькое швейное собрание на сегодня отменяется, и лучше тебе здесь не задерживаться, пока огонь ползет себе дальше. Ведь так?

К вечеру все только и говорили, что о Моргане.

Я вышла на прогулку по замку, чтобы размять ноги, и ее имя преследовало меня повсюду: люди обсуждали ее тем же тоном, каким говорили о заполонивших улицы крысах или о чуме, разгоравшейся за городом каждые несколько лет.

— Слышала, что ее видели в восточном крыле за миг до того, как комната загорелась, — шептала графиня Ланкастера своему мужу, кривя губы.

— Говорят, она и монастырь подожгла, — бормотал граф Бернсвика своему компаньону, лорду Ньюкаслу. — Так она и сбежала.

— Настоятельницу нашли с ножом в сердце, — ответил тот, и глаза его засияли. — Конечно, никто не в силах доказать причастность ко всему этому леди Морганы, но…

— А я слышала, что она расправилась с принцем Артуром, — поделилась девочка младше меня, дочь лорда, имя которой вылетело у меня из головы. — Она хочет сесть на трон… как будто ей это удастся.

Этот слух, похоже, переходил какую-то грань, потому что ее старшая сестра тут же ущипнула ее, и она вскрикнула от боли.

— Льюэлла, не выдумывай! — рявкнула девушка. — Если бы она убила принца Артура, разве король позволил бы ей приехать?

Льюэлла потерла руку и подняла на сестру сердитый взгляд.

— Конечно, позволил бы, если б не хотел, чтобы все об этом узнали, — объяснила она.

— Тише, не то матери все расскажу.

Слухи становились все невероятнее, изображая Моргану чудовищем в платье без корсета, а я не могла забыть ту Моргану, с которой познакомилась, — яростную и пугающую, да, но при этом обычную девчонку. Тогда я задавалась вопросом, почему все относятся к той, о ком ничего не знают, с гневом и злобой. Но теперь я знаю: для жителей Камелота не было ничего более пугающего, чем девочка, которая отказывалась играть по правилам.

Я завернула за угол, к башне, на ужин с матерью, и чуть не врезалась в пару, шедшую рука об руку.

Мальчика я не знала, хотя позже его лицо явится ко мне в кошмарах — как в видениях, так и в тех, которые никогда не сбудутся. Он был высоким, с угловатым лицом и крючковатым носом, очень короткими светлыми волосами и серыми блестящими сталью глазами. Когда наши взгляды встретились, меня пробрало дрожью, и я долго не могла от нее избавиться. Он так меня огорошил, что я не сразу обратила внимание на девочку, шедшую рядом с ним.

На этот раз я легко узнала Моргаузу: только она так кривила губы, только она держалась так гордо, словно на макушке у нее красовалась тяжелая корона.

— Безумная Элейн, — промурлыкала она угрожающе.

Впрочем, все, что говорила Моргауза, звучало для меня как угроза.

— Леди Моргауза, — отозвалась я, стараясь обойти их, но Моргауза преградила мне путь.

— Какая удача! — произнесла она. — Мы как раз говорили о тебе.

То, что считала удачей Моргауза, не было таковым для меня. Но я выдавила из себя улыбку и замерла в ожидании неизбежной атаки.

— Правда?

Моргауза кинула взгляд на своего спутника, а потом вновь сосредоточилась на мне.

— Говорят, ты была в восточном крыле, когда моя сестрица устроила там пожар, — проговорила она, осторожно подбирая слова. — Более того, тебя видели выбегающей из комнаты, откуда повалил дым.

Я выдавила из себя смешок, но он прозвучал неубедительно даже для моих ушей.

— Мне ничего об этом не известно, — ответила я. — Я как раз направлялась туда, когда мне сообщили о пожаре. Даже не успела добраться до восточного крыла.

Я весь день практиковала эту отговорку про себя, но прозвучала она так себе.

— Ты не умеешь врать. — Лицо Моргаузы смягчилось, и она улыбнулась.

Я тысячу раз видела ее жестокие усмешки, ее клыки, ее ухмылки… но такой улыбки — никогда. На первый взгляд она казалась почти… сочувственной.

— Моргана — ужасное создание, не правда ли? — пробормотала Моргауза. — Я не виню тебя в том, что ты испугалась. Но если расскажешь нам о случившемся, мы проследим, чтобы она получила по заслугам.

По заслугам. Да, конечно, пожар был преступлением, но то, с каким весом Моргауза это произнесла… Она знала о магии Морганы. И желала своей сестре смерти.

Меня пробрала дрожь.

И мне захотелось все ей рассказать. Очень захотелось, но я не могла в этом признаться. Я бы поступила верно, разве не так? Я рассказала бы правду. Магию запретили не просто так. Она была опасна. Моргана была опасна. И законы, по которым мы жили, говорили, что преступление ее должно караться смертью. Разве я могла им противоречить? И если я расскажу все как есть, может, Моргауза смягчится? Станет менее жестокой?

Но Моргана отнеслась ко мне по-доброму, хотя у нее не было на это причин. Пусть она виновна в колдовстве, в использовании магии фейри, но разве она заслуживала смерти? Если так, то смерти заслуживала и я. И я не могла отдать Моргану на растерзание Моргаузы ради пары добрых слов, которые казались мне ловушкой.

— Не знаю, о чем ты, Моргауза. — Я с трудом подняла на нее взгляд, готовая поникнуть перед ней, как жаждущий влаги папоротник.

Я представила, как Моргана говорит со своей сестрой. Мгновение Моргауза просто смотрела на меня, сощурившись и скривив рот. А потом она отвела взгляд и повернулась к своему спутнику.

— Я ведь говорила, что она сумасшедшая, Мордред, — вздохнула она. — Но кто-то ведь должен был все увидеть.

Тогда я впервые услышала это имя. Мордред.

Позже я узнаю, что он был бастардом короля и жаждал власти даже больше, чем Моргауза. Узнаю, что в юности он пытался создать себе положение при дворе, обещал всем вещи, которые совсем не имел права обещать, искал союзников среди тех, кто его не презирал. Позже я научусь его бояться. Увижу разрушения на его пути и угрозу, которую он представляет не только для меня, но и для дорогих мне людей. Но в тот день я лишь опасливо его осмотрела — как и любого, с кем дружила Моргауза. Он тоже наградил меня оценивающим взглядом.

— Может, и так, — медленно проговорил он. — Как бы то ни было, совсем скоро ее здесь не будет.

Они прошли дальше, оставив меня одну, но слова Мордреда продолжали звучать в моей голове.

«Совсем скоро ее здесь не будет».

Это тоже было правдой, Моргана сама так сказала. Она приехала в Камелот всего на несколько дней и скоро отправится назад. Она даже хотела поскорее уехать. Но то, как Мордред это произнес… походило на угрозу. И я не могла перестать об этом думать.