Рождённый в чужой стране. Время перемен

Лев Воронцов, 2021

Лев Воронцов – на первый взгляд обычный человек. Но он скрывает от окружающих свою вторую жизнь, протекающую во снах. Лев считает эти ночные грёзы девиацией, психической реакцией на обыденность. Ведь в сновидениях он – человек, занимающий привилегированное положение в некоем Мире, окружённом Стеной. В один из сентябрьских дней, двигаясь привычным маршрутом дом-рынок-дом, Лев встречает сенбернара, который заводит с ним разговор. Лев поначалу решает, что вот теперь-то он точно сошёл с ума. Но по мере общения с собакой убеждается, что пёс не галлюцинация, а сны не просто сны… Комментарий Редакции: Пространство сновидений всегда являло собой безграничный холст для воплощения писательских способностей. Кажется, ничем новым удивить здесь уже не удастся, но Лев Воронцов (автор или герой?..) смог перебросить своих читателей в иную плоскость, подарив искрящийся сюжет и вдохновляющую жанровую дисперсию.

Лев. 21.08.1997

Анализы я сдал в шесть утра и теперь, в восемь, снова спал. Сквозь сон слышал, как пациенты из других палат, переговариваясь друг с другом, плелись в сортир. Карантинным торопиться с подъёмом было не обязательно: ели мы во вторую смену, а значит, можно подремать минут ещё так… полчаса. Громко и нудно бубнил один из больных — тот самый, что вчера пытался выразить свою любовь к уборщице. Я уже знал: он бывший мент^[20]. Прозвище — Чебурашка. И он никогда не расстаётся с целлофановым пакетом, в котором лежит классический такой пресс — пачка денег, перетянутая резинкой от презерватива. Купюры, правда, разношёрстные, и потому, за исключением Чебурашки, истинный размер сбережений никому не ведом.

В памяти всплыл случай почти трёхмесячной давности. Полина, перебирая вещи в кладовке, наткнулась на потрёпанную книгу «Крокодил Гена и его друзья». Полчаса спустя, попивая чай на кухне, она принялась перечитывать найденную сказку Успенского. Немного погодя задумалась, а затем выдала:

— Вот послушай! «В одном густом тропическом лесу жил да был очень забавный зверёк. Звали его Чебурашка. Вернее, сначала его никак не звали, пока он жил в своём тропическом лесу. А назвали его Чебурашкой потом, когда он из леса уехал и встретился с людьми. Ведь это же люди дают зверям имена… — Полина перелистнула несколько страниц и продолжила: — Продавцы вытащили Чебурашку из его каюты и посадили на стол. Но Чебурашка не мог сидеть на столе: он слишком много времени провёл в ящике, и у него затекли лапы. Он сидел, сидел, смотрел по сторонам, а потом взял, да и чебурахнулся со стола на стул. Но и на стуле он долго не усидел — чебурахнулся снова. На пол. „Фу-ты, Чебурашка какой! — сказал про него директор магазина. — Совсем не может сидеть на месте!“ Так наш зверёк и узнал, что его имя — Чебурашка».

— И?!

Полина фыркнула, возмущённая моей недогадливостью.

— «Чебурахнулся со стола на стул»! — повторила она. — Даже если предположить, что директор и правда выбрал цензурный синоним… ну, рядом же находились продавщицы… наверняка все, как одна, интеллигентные… потому что с людьми работают… А он аж целый директор продуктового магазина — человек при высокой должности…

— То есть Успенский обманул читателей?!

— Конечно! Ведь книжка-то для детей! Так что самый мягкий вариант истинного имени «нашего зверька» — Долбанушка!

Что ж, Полина, ты была права, но окончательно это стало ясно только здесь, в сумасшедшем доме…

Услышал знакомый звук — кулак врезался в грудную клетку. Раздался крик:

— Боксёр! Иди на хрен отсюда!

Тут же из соседней (кажется, четвёртой, буйной) палаты донёсся вопль:

— Сестра! Сестра! Я хочу в туалет. Выпусти меня, сестра!

— Заткнись! — рявкнул на него кто-то из соседей.

— Но ведь я тоже хочу в туалет! — хныкал больной.

— Заткнись и ляг на койку! Или я тебе торец разнахрачу!

Судя по тону, угроза была реальной, и страждущий на некоторое время умолк.

Но тут выяснилось, что в другой палате у кого-то украли зубную щётку и пасту…

Крик, шум, гам стихли лишь минут через пятнадцать, когда народ переместился вниз, в столовую. Для нас это стало сигналом к подъёму.

Завтрак. После завтрака уборка. Пациентов на это время выгоняют из палаты в коридор. Исключением были буйные и карантинные — нам просто дали команду сидеть на кроватях, пока не высохнет пол.

На пороге возник мужчина в возрасте — санитар из новой смены:

— Оп-па! — воскликнул он, глядя на Васю. — Опять ты здесь, регулярный наш! Ничего, проспишься денёк-другой, подлечим, и домой до следующего раза!

— Нам ждать пополнения? — спросил Шест у визитёра.

— Да, — подтвердил тот. — Готовьтесь к приёму новобранцев.

— Сколько? — осведомился Татарин.

— Трое пока. Если так дальше дело пойдёт, будем ставить койки в два яруса. — И, уже уходя, добавил: — Через полчаса обход.

— Шмаков. Стукач. С ним того, поосторожнее, — пояснил Шест, обращаясь ни к кому и ко всем сразу.

Вопреки моим ожиданиям, обход в больнице для скорбных головою оказался будничной процедурой. У меня, например, поинтересовались настроением. Ответил, что привыкаю, но медленно.

— Нам тут сказали, что ещё новеньких подкинут… — перед уходом врача забросил удочку Татарин.

— Подкинем, — заверила заведующая отделением.

— Если их больше двух, то где нам всем разместиться? — развил мысль Шест.

— Проблема, — согласилась женщина. — Но решаемая. На первом этаже, на складе, разобранные койки стоят. Как раз на такой вот случай. Санитарам я скажу, чтобы оттуда взяли и сюда поставили.

Новенькие стали прибывать через полчаса по одному. Всего их оказалось шестеро.

Мы сдвинули шконки вплотную друг к другу и добавили по одной в каждый ряд. Одну поставили в проходе изголовьем к окну. На неё перебрался хитрый Татарин.

Получилось тринадцать лежачих мест. Решётка открывалась внутрь палаты, и если бы принесли ещё одну кровать, то она бы попросту заблокировала выход.

Но даже с учётом этих перестановок нас было четырнадцать.

— Ближе к ночи возьмём матрас, кинем между кроватью Татарина и решёткой, — решил Шест. — Васе-психу похрену, на чём валяться. Туда мы его и положим.

— Твои бы слова да богу в уши! — произнёс я с сомнением. — Полдня впереди. Мало ли кого ещё подселят…Сколько они нас тут в предвариловке держать намерены?

— Хрен его знает… Кого больше, кого меньше, но в среднем неделю. Пока анализы сделают, пока ответ вернётся. Я вот в прошлую пятницу лёг.

Значит, минимум семь из десяти дней, положенных на обследование, я проведу в палате с ограниченными правами. Ни телевизора, ни прогулок (даже по коридору). Ладно, хоть аминазином не пичкают. Мой друг Эндрю, помнится, после отмены препарата ещё долго тормозил. Обработали парня не по-детски. Его тогда уложили с подозрением на депрессивное расстройство, чуть было не повлёкшее суицид. Зато несчастная любовь помогла откосить от армии.

В отличие от обычной больницы, местная карантинная палата служила несколько иным целям. Этакий изолятор временного содержания. Но заградительный барьер работал странно. Подумав, я пришёл к выводу, что ограждают старожилов от новичков. Старожилы и сами избегали нас. Однако при потребности в общении пусть и ненадолго, но заходили в гости.

После обеда выяснил у санитаров, здесь ли ещё заведующая. Сказали: сегодня она будет до трёх. Тянуть не было смысла. Через медсестру попросился на приём. Спустя несколько минут та подтвердила, что врач не возражает, и провела меня к кабинету.

— Можно войти? — поинтересовался я, приоткрывая дверь.

— Проходи. Садись…

— За грубость извиниться хотел, — сказал я, опускаясь в то же самое кресло, что и вчера. — Я не всегда такой.

— Догадываюсь… Твою карточку из диспансера прислали. Я уже посмотрела.

— И много обо мне хорошего пишут?

— Часто бывают срывы? — ответила она вопросом на вопрос.

— По-разному. Если не давят, веду себя спокойно. Просто некоторые особо настырные попадаются.

— Учись себя контролировать. Твоя статья не даст поблажек, если дойдёт до уголовного дела.

— Говорили уже. Только когда забрало падает, об этом как-то не вспоминается.

— А ты старайся!

Я закусил нижнюю губу. Помолчал немного, потом спросил:

— Я вчера очень агрессивный был?

— Я весьма удивилась твоему поведению. Симпатичный молодой человек, с обаятельной улыбкой — и вдруг такая реакция! Ты женат?

— Бракоподобные отношения. Бо́льшую часть времени живём на квартире её матери. У меня своё жильё есть, но подруга без штампа в паспорте перебираться туда не хочет. Говорит, не комильфо.

— Забавно… Она знает, где ты сейчас?

— Конечно.

— Сколько знакомы? Часто ругаетесь?

— Знакомы лет пять. Конфликты бывают, конечно, но до метания чайников пока не доходило.

— С другими, значит, доходило?

— Бывало, — признался я.

— А почему чайников?

— Чай люблю. Поэтому они чаще всего под руку и попадаются.

— И кому же такое счастье досталось?

— Вы про личную жизнь или про метательные предметы?

— Про всё сразу!

— Девушку мою вы всё равно не знаете, а доводит до ручки чаще всего мама. Моя.

— Отцы и дети — это древний конфликт. Но чайниками-то зачем кидаться?

— С отцом я почти не ругаюсь. А вот если женщина настырна сверх всякой меры и цель её жизни — всех утомить и самой утомиться, то однажды в её сторону что-нибудь да прилетит. И ещё я очень не люблю, когда думают одно, говорят другое, а делают вообще третье. Но давайте не будем о грустном. Мне выяснить кое-что хотелось бы.

— Смотря что.

Легенда у меня была уже давно заготовлена.

— Я на досуге литературой балуюсь, пишу. Ну и, чтобы не оконфузиться, беру по разным вопросам у разных людей консультации. Информацию в том или ином виде, затем использую в тексте.

— И про что пишешь?

— Про то, как управлять вселенной, не привлекая внимания санитаров.

Шутка была не первой свежести, но женщина восприняла её благосклонно:

— Чувство юмора литератору лишним не будет!

— Пожалуй… Пишу повесть. Фантастическую. Про человека, живущего двумя жизнями. Первая — обычная. Другая проходит во сне. На самом деле она тоже реальна, но… в параллельном мире!

— Ну, проконсультируйся… Только я не на все твои вопросы отвечу.

— Хорошо. Так вот, про жизнь во сне. Леви упоминает аналогичный случай в книге «Охота за мыслью». Но информации там — кот наплакал…

— Леви Владимир Львович, психиатр?

— Да.

— И что тебя интересует?

— Во-первых, у людей, живущих двумя жизнями, должны проявляться какие-то характерные черты. Во-вторых, с чем подобные случаи связаны: это психическое отклонение или некая личностная особенность?

— Спектр причин может быть широкий. Надо рассматривать каждый случай по отдельности. Но ведь ты говоришь, что его вторая жизнь находит подтверждение пусть и в параллельной, но реальности. А это совсем другое. Тогда он обычный человек и ведёт себя соответствующим образом.

— Значит, ничего определённого… Жаль! Тогда следующий вопрос.

Я назвал книгу и автора.

Заведующая задумалась. Затем, видимо, решила, что бессмысленно отказывать в обсуждении того, с чем я и так знаком, и сказала:

— Есть такая.

— Автор упоминал постгипнотическое внушение^[21] и наркогипноз^[22]. Список средств для наркогипноза не оговаривался, но это в моём случае и ни к чему… Вопрос в другом: действия, которые идут вразрез с моральными принципами перципиента^[23], отвергаются им и могут вызывать истерические реакции. Но ведь наверняка существуют препараты, способствующие обходу и моральных, и защитных, включая потребность в самосохранении, блоков? Если применить их в комплексе с психотехниками, то… получим очень эффективное оружие. Как считаете, спецслужбы используют это в своей практике? Я собираюсь описать подобную ситуацию в своей повести…

— Спецслужбы перед нами не отчитываются, но… почему нет?!

— Весёлая картинка. Пожалуй, вопросы исчерпались. Благодарю за помощь.

Я уже почти покинул кабинет, когда она меня окликнула:

— Постой! У меня есть одна книга — я её рекомендую своим студентам для общего развития. Если интересно, то могу ссудить на время.

— Неплохо бы! Здесь всё равно заняться особо нечем.

Она подошла к шкафу, нашла нужный учебник, взяла его с полки и протянула мне:

— Условий два: другим пациентам в руки не давать и читать аккуратно.

— Понял. Принял. Буду соблюдать…

Мы попрощались. Заведующая провела меня в отделение и закрыла за мной двери.

Я вернулся в пятую палату.

Пока я отсутствовал, к нам доставили ещё одного. Когда я вошёл, над ним уже нависал Евсей. Новенький был наркоманом. Правда, не системным. И передач ему не предвиделось.

— А ты что здесь делаешь?! Уже сончас начался! А ну, вали в свою палату! — прикрикнул на страждущего один из пациентов-надзирателей, вошедший в карантинную следом за мной.

— Всё-всё, иду, — торопливо согласился Евсей, в очередной раз оставшийся ни с чем. — Уже и на секунду зайти с друзьями поговорить нельзя…

— А это что за ком с горы? — спросил я у Шестакова, когда Евсей и надзиратель ушли. — Пижама-то больничная, только прав у него явно больше, чем у рядовых граждан.

— Их сюда с тюрьмы перевели.

— Два Рэндла Патрика МакМёрфи на отделение?!

— А что тебя удивляет? — поинтересовался Шест, который «Пролетая над гнездом кукушки» не смотрел и уж тем более не читал, а потому понял меня по-своему. — Стандартная тема! Косяки за ними. Какой за кем конкретно — не в курсе. Может, стучали козлы, да дело вскрылось… Вот и убрали их с зоны от греха подальше.

— Да уж, в жизни всё прозаичнее…

— Прозаичнее или не прозаичнее, но с этими уродами лучше не связываться — по-любому крайним останешься. Ромка вон схлестнулся. Он нормальный пацан, но из-за этих гондонов теперь в четвёртой буйной палате чалится.

Едва объявили сончас, я принялся за чтение. Оторвался от книги, только когда меня вызвали вниз, к посетителю.

Пришла Полина. Принесла штук десять крупнокалиберных бутербродов и литровый термос с кофе.

— Судя по тому, как ты их уплетаешь, кормят здесь плохо, — посочувствовала подруга.

Я попытался ответить ей, не переставая жевать. Но она, конечно, ничего не разобрала.

Дожевав и проглотив остатки бутерброда, я запил его кофе и повторил уже более или менее внятно:

— В прошлый раз с питанием было лучше. Правда, тогда и отделение было другое.

— Сравнил! Стационар и… дневной стационар. Что у вас тут интересного происходит? Тебя не обижают?

— У нас тут всё интересно, — пробормотал я, протягивая руку к следующему сооружению из колбасы, сыра и хлеба. — Меня не обижают, но иногда бьют ногами…

— Тебя забьёшь!

— Приятно, когда в человека верят, — поморщившись, пробурчал я и откусил от бутерброда почти половину.

Неподалёку от нас на скамейке пристроилась парочка — прикинутая^[24] девушка и молодой человек, на котором из одежды были только шорты и сланцы. Он был пониже меня ростом, но мускулистый. На правом плече татуировка — паук в центре паутины^[25]. Чувствовалось, что жёсткости и воли парню не занимать. Такие люди одним внешним видом вызывают уважение. И понимание: их следует опасаться. Видел я его впервые за эти два дня, но был совершенно уверен, что с интеллектом у него всё в порядке. На наркомана тоже не похож, но почему тогда паук в паутине? Впрочем, не моё это дело…

Девушка перебралась к нему на колени. В том, как они разговаривали, улыбались, обнимали друг друга, сквозила привязанность.

— Расскажи про сумасшедших! — потеребив меня за рукав футболки, попросила Полина. — Как они себя ведут, что делают?

— Спят, едят, в шахматы играют, телевизор смотрят, беседуют. Прямо как обычные люди.

— Врёшь ты всё, дурак противный!

— Нет, в очередной раз правду говорю.

— Да тебя не поймёшь, когда ты всерьёз говоришь, а когда издеваешься. Как тогда с дорогой: «Туда пойдём по насыпной, а обратно вернёшься уже по асфальтированной!»

— Ну так разве обманул? В клинику мы шли по насыпной? А возвращалась ты по асфальтированной?

— Да, — неохотно согласилась она, — но это были разные дороги!

— А я не утверждал, что будет одна и та же.

— Вот именно! Ты так говоришь правду, что в итоге обманываешь!

— Противоречишь сама себе — первые признаки душевного нездоровья… Может, тебе тоже в клинику лечь?

— Опять издеваешься! — рассерженно заявила она и ущипнула меня за бок.

Бутерброды закончились на удивление быстро. А через минуту закончился и кофе.

— Ты совсем голодный, — с сожалением произнесла моя подруга. — Ничего, если я как-нибудь с мамой приду? Она хотела тебя навестить, но побоялась, что тебе будет неловко.

— Хоть всей семьёй сразу. Вообще-то, я парень стеснительный, но надо же с этим бороться.

Она ещё около часа болтала о всяких пустяках: о том, что скоро поедет работать в лесную школу, об увиденном в магазинах и том, что из этого хотела бы купить, а что не купила бы никогда… Я слушал её, кивая и угукая в ответ.

В палату я вернулся примерно за час до ужина. Расписали партию в тысячу. Правила были проще тех, по которым мы играли на работе, а игроки слабее. У своих коллег — Рината с Андреем — я выиграл всего один раз, и то из-за удачных раскладов, а здесь победил без особого труда…

Потом опять читал, одним ухом прислушиваясь к разговору соседей. Узнал много интересного.

Старик, давеча просивший у Вити ложечку для обуви, — бывший глава администрации Ленинского района. Евсей постоянно донимает его вопросом, где спрятано золото партии, а Иван Алексеевич сокрушается: «Забыл!»

Боксёр, которого я пока не знал в лицо, и в самом деле мастер спорта по боксу. Тяжеловес. Достаётся ему почти от всех, а он вынужден терпеть. Любой конфликт с его участием чреват задержкой выписки минимум на полгода.

Один из психов в буйной имеет три высших образования. Но здесь они ему не нужны. По ночам руки и ноги «умнику» привязывают к раме кровати. Жить бедолаге осталось недолго, сёстры говорят: гниёт изнутри.

Стас — социально опасная личность. С виду неуклюжий парень, а бьёт резко и без предупреждения. От него чаще всего достаётся Боксёру.

Парень с забавной фамилией Андрюшкин — хозяюшка. До похода в армию он был вполне здоров, но сослуживцы ударили его табуретом по голове. Сзади и сильно. Теперь за сигарету, пирожок или другую мелкую плату он выполняет любую грязную работу: стирает чужие носки, трусы…

Чебурашка души не чает в техничке и постоянно дерётся из-за неё с другими сумасшедшими. Наркоманы и алкоголики на неё не претендуют.

На ужин дали рожки и кусок варёной колбасы. По отзывам местных, это было шикарно. Может, и так, но лично я ничего шикарного в таком ужине не увидел. Да и размер порций оставлял желать лучшего. Я мгновенно умял всё, но так и не наелся.

После ужина Шесту забросили с воли шприц с ханкой^[26]. Всех, кто в тот момент был в палате, он попросил о передаче не распространяться. Дозу разделил с Ринатом. Когда примчался Серёга Евсеев, было уже поздно.

— Я с тобой всегда как с человеком поступал, — укорял Евсей собрата. — Жаба душит, да?

— Серёга, да там было-то полкуба! Даже меньше. Нам с Татарином по две точки всего досталось. Раствор беспонтовый. Ни в голове, ни в жопе!

— Тем более! Думаешь, мне для кайфа? Мне раскумариться^[27] надо! Я сдыхаю, а ты повёлся, как сука…

Они препирались ещё несколько минут. Затем разочарованный Евсей ушёл в свою палату и, видимо, чтобы отвлечься, начал горланить песни. Длилось это примерно с полчаса.

Ближе к отбою постояльцы карантинной палаты, посовещавшись, решили: чтобы не загнуться с голоду, нужно устраивать второй ужин из продуктов, переданных родственниками и друзьями. Сдвинули плотнее кровати наркоманского ряда и перебрались на них. Чтобы не испоганить постельное бельё, вместо скатерти постелили серую больничную пижаму.

Этот второй ужин получился на славу, и пижаму на радостях переименовали в самобранку.

Перед самым отбоем в палату пришёл санитар Шмаков. Ухмыльнулся, глядя на нашу скученность, которая, впрочем, проявилась только у военкоматчиков.

— Просто замечательно тут у вас! — Голос Шмакова сочился сарказмом. — Может, кто-нибудь хочет нормально поспать? Есть свободная постелька…

Желающие нашлись. И тут же исчезли. Место, о котором завёл речь наш «сердобольный» санитар, находилось в палате для буйных.

— Нашли дураков!

— В логово к психам соваться!

— В соседних палатах больных поищите! Им это больше подходит.

На фоне этих возгласов моё «Я пойду» выглядело странно.

На меня посмотрели с удивлением. Некоторые — с сочувствием.

Оставаясь в карантинной, я ничего не терял — вряд ли кто-то стал бы претендовать на мою территорию. Да пусть бы даже и стал… Но если отбросить суеверные страхи перед сумасшедшими, то в предложении Шмакова был резон.

— Спокойной тебе ночи, — ехидно бросили мне с наркоманского ряда.

Шмаков открыл дверь четвёртой палаты и, указав пальцем на свободную койку, сказал:

— Вон та.

Он запер за мной дверь.

В палате царил полумрак. И холод, потому что форточка была открыта нараспашку. Ещё днем прошёл дождь, и температура на улице упала градусов до десяти (такое нередко случается в конце лета). А после захода солнца опустилась ещё ниже.

Свободная кровать стояла как раз на сквозняке. Я подошёл к окошку и протянул руку к форточке, собираясь её притворить, но слева от меня очень агрессивно прозвучало:

— Зачем закрываешь?!

Приглядевшись, я узнал парня с татуировкой паука на плече. Значит, это тот самый «Ромка», который сцепился с надзирателями.

— Ты под одеялом лежишь, а я к утру под этой простынкой от холода ласты склею! — ответил я.

— Лысый, отдай ему своё одеяло, — приказал Роман.

Сосед справа безропотно выполнил команду.

— И на том спасибо, — сказал я, ложась и укрываясь. — Так в самый раз.

Я уже почти уснул, когда один из обитателей буйной решил повторить мою попытку — встал и направился к окну.

— А ну, ляг! — приказал ему Роман.

— Холодно очень, — пожаловался долговязый коротко остриженный псих в полосатой пижаме. — Закрыть нужно…

Я узнал его по голосу — тот, что настойчиво просился утром в туалет.

— Упади обратно, я сказал!

Сумасшедший подчинился, но вскоре поднялся снова. Я отметил, что он вообще часто и настойчиво просится куда-нибудь или пытается что-то сделать. Не дойдя до окна, он отлетел назад, размахивая руками, — Роман, не вставая, нанёс ему два мощных удара ногой. Один в бедро, другой в живот. «Аргументы у него… сильные!» — подумал я и провалился в сон.

Примечания

20

Мент (сленг) — милиционер, сотрудник милиции. 1 марта 2011 года милиция была реорганизована в полицию.

21

Постгипнотическое внушение — отсроченное внушение. Команда, отдаваемая гипнотизёром перципиенту в момент, когда тот находится в гипнотическом трансе, но исполняемая (по условному сигналу) уже после транса.

22

Наркогипноз — метод ускорения наступления (углубления) гипноза путем предварительного введения снотворного (наркотического) средства.

23

Перципиент — тот, кто воспринимает, субъект восприятия. В данном случае — человек, с которым работает гипнотизёр.

24

Прикинутый, прикинутая (разг.) — новомодный, стильный.

25

Наколка с паутиной весьма популярна в тюрьме. Изначально заключенные набивали число окружностей паутины по количеству лет отбытия наказания, но сейчас этот канон не соблюдается, и татуировка стала знаком мужественности и брутальности. На зоне паук в паутине означает, что владелец наколки — наркоман. Если же паутина пуста, а паук спускается по тонкой нити вниз, то человек «соскочил» и раскаивается в содеянном.

26

Загустевший сок, собираемый с маковых головок, а также раствор, получаемый из этого сока.

27

Раскумариться — употребить (начать употреблять) наркотики после долгого перерыва или для снятия абстиненции.