Объяснение в убийстве. Женский роман с мужскими комментариями

Лариса Королева

У журналистки Дарьи Леденёвой и юриста Андрея Чернова служебный роман. Ночью с пожарной лестницы дома, в котором они встречаются, сброшен труп молодой женщины. Подбирая материал для очередной статьи, Дарья берёт в судебном архиве уголовное дело о жестоком убийстве девушки в роще. Обвиняемый получил девять лет колонии, но журналистка решает, что он невиновен. Обнаружив ещё несколько аналогичных дел, по которым осуждены разные люди, она приходит к выводу, что в городе орудует сексуальный маньяк.

В СОСТОЯНИИ АФФЕКТА

Каждый день ровно в 9.30 Чернов заезжал за мной на редакционной машине. Они с Юркой всегда пересмеивались, пока я шла от подъезда и усаживалась в салон. Я не обижалась: утро — это не моё время, наверное, я и впрямь выглядела заспанной и смешной.

(Как же, не обижалась она! Дарья охотно сама говорила, что она — далеко не красавица, но попробуй, скажи это кто-нибудь другой!)

Вот и сегодня Юрка вместо «здравствуйте» предложил:

— Даша, дать тебе спички?

— Спасибо, у меня есть зажигалка, — рассеянно ответила я.

— Я имел в виду: вставить пару спичек тебе в глаза, а то они у тебя никак не откроются!

И они с Черновым расхохотались, а я опустила голову Андрею на плечо и закрыла глаза вовсе, полчаса по дороге в редакцию можно было ещё подремать. Зато я всю ночь могу не спать, а Чернову эти самые спички в глаза с уже десяти часов вечера становятся крайне необходимы! Меня высадили у здания, в котором располагается наша контора, и Андрей сразу же уехал в суд. А в приёмной меня уже ждала посетительница.

Приятная женщина лет пятидесяти стояла у моей двери с красной папочкой в руках. Седые пряди в тёмных волосах придавали ей эффектность, но одета она была простенько, во всё чёрное. Вошла в мой кабинет, представилась Ольгой Григорьевной, присела на краешек стула, очень прямо держа спину, и заявила:

— Пришла к вам, как заместителю редактора криминальной газеты, потому что у меня случилось большое горе. Полгода назад была убита моя единственная дочь. Дарья Леденёва.

Я вздрогнула и окончательно проснулась. Женщина явно не знала о том, что произнесла МОИ имя и фамилию. На двери кабинета не было таблички. И я не решилась сказать, что меня зовут так же, как и её убитую дочь. Просто попросила рассказать всё с самого начала.

Моей тёзке, когда она погибла, было двадцать восемь лет. Со своим убийцей, Игорем Краповым, она была когда-то знакома. Всё предопределила случайная встреча на троллейбусной остановке, когда Игорь подошел к девушке и спросил: «Даша, это ты?». А через восемнадцать дней Игорь ударил Дарью молотком по голове и задушил пояском её халатика. После чего закрыл за собой дверь квартиры на два замка и ушёл, унося деньги, золото и вещи.

Дарья, по словам матери, была доброй девушкой и мечтала о семье, но всё как-то не складывалось. Ольга Григорьевна после смерти Дашиного отца вышла замуж ещё раз и переехала к новому мужу, оставив дочери двухкомнатную квартиру. Даша зарабатывала на жизнь торговлей. Её подруга привозила из Арабских Эмиратов вещи и бижутерию, и девушки сбывали товар на Вишняковском рынке.

За пару дней до смерти Даша затеяла дома ремонт. Пока ещё стояли тёплые осенние дни, решила переклеить обои. И они вместе с матерью выбрали на рынке подходящие. Даша уехала домой с обоями, и больше Ольга Григорьевна не увидела дочь живой. Каждый вечер они общались по телефону, Даша звонила матери в одно и то же время, чтобы та о ней не беспокоилась. Пятнадцатого ноября звонка не последовало. А утром, приехав со своей приятельницей к дочери клеить обои, Ольга Григорьевна открыла дверь своими ключами, шагнула на порог и дико закричала: в зале лежала на диване её окровавленная дочь…

Крапова взяли через несколько дней. Основной уликой к его задержанию послужило найденное в письменном столе убитой заявление в прокуратуру. В нём Дарья писала, что её знакомый, Игорь Крапов, взял у неё взаймы крупную сумму денег, обещая вернуть через неделю, но затем отказался от своих обязательств, сообщив, что сам в свою очередь отдал деньги другу, который исчез.

Казалось бы, вот он, мотив убийства. Но на суде Крапов заявил, что убил Дарью в состоянии аффекта. Якобы она предложила ему поехать вместе на рынок в город Кропоткин и торговать там, а когда он зашёл накануне договориться о времени выезда, устроила ему сцену ревности, по поводу того, что у него, кроме неё, есть и другие девушки.

Я листаю копии страниц уголовного дела. В судебных материалах Дарья именуется «сожительницей» Игоря Крапова.

— Неправда всё это, — говорит Ольга Григорьевна. — Не было у Даши с Игорем никакого романа. Она всегда рассказывала мне о своих увлечениях, да и не заводила никогда поспешных и случайных связей. Кроме того, Крапов жил в то время с другой девушкой практически семьёй. Так что не могло быть там ни сцен ревности, ни аффекта. Он просто убил её хладнокровно и расчётливо. С корыстными мотивами! А осудили его совсем не по той статье.

Я начинаю понимать истинную цель визита Ольги Григорьевны. Она считает, что убийца её дочери понёс слишком мягкое наказание. Впрочем, она и не скрывает этого. Крапов был осуждён районным судом за «убийство на почве личных взаимоотношений», тогда как действия его правильнее было бы квалифицировать по второй части той же статьи «убийство из корыстных побуждений». И тогда Крапов был бы приговорён не к восьми годам лишения свободы в колонии общего режима, а, возможно, к более серьёзному сроку.

(Но это на усмотрение судьи. Ведь по какой бы статье не квалифицировал суд преступление, ему решать, как распорядиться «вилкой»: от семи до десяти. Крапов мог бы получить ту же «восьмёрку», даже будучи осуждённым за убийство из корыстных побуждений.)

Ольга Григорьевна сидит передо мной, прямая, строгая и тихим интеллигентным голосом говорит страшные вещи:

— Ещё до убийства Даши, как выяснилось на суде, Игорь Крапов обокрал своих старых приятелей, с которыми давно не виделся. Украл неосторожно положенное на видном месте кольцо с бриллиантами. А то, что у Даши водятся деньги, он знал. Он шёл к ней убивать! И прихватил с собой сапожный молоток, который сначала оставил в прихожей. Поговорил с Дашей, она, видимо, потребовала вернуть деньги, и тогда он ударил её по голове этим молотком, а потом открыл шкаф, снял с вешалки поясок от халатика и задушил… Золото и ценные вещи он тоже вынес «в состоянии аффекта»? От сильного душевного волнения?.. Когда я через несколько дней после случившегося включила в её квартире телевизор, громкость была на полную мощь. Значит, он заглушал её крики громко работающим телевизором. Но эти факты никто не принял во внимание… Может, меня обвинят в излишней жестокости. Дескать, кровожадная какая: парня и так посадили, а она хочет подать на пересуд, требует более сурового наказания. Но ведь этот Крапов, может, и восьми-то лет не отсидит, освободят досрочно. А моей дочки нет в живых!

Мне глубоко симпатична эта милая женщина, очень жаль её дочь. Каждый раз, когда Ольга Григорьевна произносит в разговоре «моя Дашенька», я внутренне подёргиваюсь. Игорю Крапову и эти восемь лет покажутся вечностью, но, сколько бы ни отсидел осуждённый, никто не уже не вернёт матери её единственного ребёнка. Ольга Григорьевна считает дочь не отомщённой, но кто-то не оставляет Дарью в покое и после смерти: на днях был разрушен надгробный памятник. Пятисоткилограммовая стела выбита из бетона и завалена на могильную плиту…

Обещаю написать материал о её трагедии, и уже знаю, что назову его «Объяснение в убийстве». А ещё упрошу Чернова написать кассационную жалобу по этому делу.

* * * * *

Я вернулась домой около семи вечера и принялась варганить моим домочадцам ужин, предварительно перемыв посуду, которую они накидали в раковину после обеда. Как не хочется готовить, когда не голодна, и как обидно мыть посуду, из которой не ела! Но я же образцовая хозяйка. Надо соответствовать имиджу. И пока Митька и Андрей ужинали, я уселась пришивать пуговицы к их рубашкам и штопать носки. Удивительно дело, носков в куче выстиранного белья всегда оказывается нечётное количество. И дело не только в том, что в одной из пар не хватает носка, их во многих парах остаётся только по одному! Куда деваются остальные — уму непостижимо.

Пришивая наполовину оторванный карман джинсовой рубашки, я думала: если у мужа оторван карман, жена считается плохой. Не может пришить что ли? А, если муж не в состоянии купить себе новую рубашку, он — хороший?

(Какие только мысли не лезут в женскую головку, пока её обладательница зашивает дырки на белье! Прямо-таки «философия нештопаных носков». )

— Спасибо, всё было очень вкусно.

Это, конечно, Димка. Андрею не придёт в голову поблагодарить за ужин, похвалить — тем более. Но я не обижаюсь. Главное достоинство моего мужа, просто неоценимое в последнее время, — это то, что он меня не достаёт. Чего нельзя сказать о Митьке.

— Давай отгадывать кроссворды, — предложил сын.

— Щас! Только шнурки вам поглажу… Ты же знаешь, Дим, я люблю только юмористические кроссворды, а не те, что у тебя, в стиле «Море в Сахаре», или «Вулкан в Париже». Давай лучше, пока я шью, поиграем с тобой в юридическую игру. Тебе, как будущему адвокату, должно быть интересно.

— Давай, — оживился Митька.

— Вот слушай историю. Жила-была вполне обеспеченная, но бездетная, супружеская пара. И решили они обратиться в Центр, где проводят искусственное оплодотворение.

— Тему такую выбрала, — засмущался Митька.

— Не будь ханжой. Это жизнь. Так вот. Медсестра этого Центра перепутала пробирки, и в результате женщине ввели сперму не её родного мужа, а — неизвестного представителя африканского народа, и вот женщина рожает негритёнка. В семье — скандал, перед соседями — позор. Как ты рассмотришь эту ситуацию с юридической точки зрения?

— Медсестру эту надо в тюрьму посадить, — сразу же вынес Митька безапелляционный вердикт.

— Ладно. Положим, она виновата, и её посадят, как ты предлагаешь, хотя она всего лишь растяпа и действовала не по злому умыслу. Квалифицируем это как преступную халатность. Допустим, Центру присудят выплату крупной суммы в виде морального ущерба. А дальше? Что делать этой семье?

— Отдать этого негритёнка медсестре, пусть сама и воспитывает!

— Где? В тюрьме? Но ведь это ребёнок и той женщины, которая очень хотела его и ждала, и она не может обречь малыша на тяжкую долю в приюте.

— Тогда пусть забирает себе и растит, — решил Митька.

— Но муж категорически против. Зачем ему чужой ребёнок?

— Тогда пускай он с ней разведётся, а она будет жить с ребёнком? — уже менее уверенно предположил сын с вопросительными интонациями в своём ещё звонком голосе.

— А если они с мужем любят друг друга и не хотят расставаться? Но она не может отказаться от СВОЕГО ребёнка, которого девять месяцев носила и тяжело рожала, а муж не хочет это ЧУЖОГО афроамериканца? Что тогда?

— Ну, тогда я уже не знаю, — растерялся Митька. — А как правильно?

— Эх, Митька! В этой жизни чаще всего выходит «как получится».

— Но есть же какой-то закон!

— Не всё можно подвести под букву закона, иногда надо прислушаться и к доводам разума, и к зову сердца, — изрекла я голосом умудрённой жизненным опытом женщины и обняла Митьку за плечи, но он отстранился.

В его возрасте мальчишки становятся ершистыми и не признают телячьих нежностей. Потому-то возраст и переходный — скоро мой сын перейдёт в совсем другие, более волнующие, объятия. А пока он отправился в кухню пить чай с весьма озадаченным видом, сосредоточенно решая для себя вопрос: как правильно?

Я стараюсь как можно чаще говорить с Димкой, заставляю его задумываться и искать ответы на непростые вопросы. И всё же меня часто гложет чувство вины за то, что какое-то время я провожу с Черновым, отнимая эти часы у сына. Кроме того, мне кажется, что и у его детей я краду часы, которые они могли провести с папой. Хотя Чернов своих детей не любит и совсем ими не занимается.

(Это не совсем так. Просто моей дочери всего десять лет, а сыну и вовсе четыре. Дети в этом возрасте мне не очень интересны как собеседники. Но это не значит, что я их не люблю и не интересуюсь тем, что с ними происходит.)

* * * * *

В воскресенье с утра заявилась Леська. За то время, пока мы не виделись, моя двоюродная сестрёнка заметно похорошела и расцвела. На ней был явно дорогой английский костюм строгого покроя, ладно облегавший фигуру. Сразу видно, что в её жизни появился новый мужчина. Мы с Лесей пошли в кухню готовить ужин, и я сразу же спросила:

— Как зовут твоё новое увлечение?

— Мне везёт на имена, — рассмеялась Леся. — То был Тимоша, а теперь — Семён. Я зову его на блатной манер Сэмэн. Он ужасно милый. Знаешь, чем-то напоминает твоего Серегу, ну, бывшего твоего любимого мужчину… Но Сэмэн лётчик. И зарабатывает безумные деньги на том, что перевозит на Север кубанские фрукты и овощи.

— Ясно. «Мама, я лётчика люблю». И где ты его подцепила?

— Поехала в сауну со старым приятелем, а тот захватил с собой Сэмэна с девушкой. А он сразу забыл про свою девушку, а моего приятеля и близко ко мне не подпускал. Не успокоился, пока не довёз меня до дома, постоял ещё на машине внизу, подождал, пока в моей квартире загорится свет. А на следующий день явился ни свет, ни заря и повёз меня на завтрак в ресторан, а вечером…

— Мужик, конечно, женат? — уточнила я, шинкуя капусту на салат.

— Где же их взять-то, холостых? Все они либо разобраны, либо из тех, которых «никто замуж не берёт». Но раньше, чем с Сэмэном, я познакомилась с его женой! Представь себе, где-то полгода назад гуляли мы с компанией на чьём-то дне рождения в кабаке. А за соседним столиком — другая компания. Я заприметила там одну парочку, они прямо-таки висели друг на друге, когда танцевали, а целовались прямо за столом. Дамочка была уже хороша, всё хохотала, а потом как-то так вышло, что она подсела за наш столик, и мы с ней познакомились. Она даже визитную карточку свою оставила. Работает в конструкторском бюро. Карточку я там же, на столике, и забыла, а когда у меня с Сэмэном покатило, смотрю, фамилия знакомая, спросила имя жены и где работает — точно, она!.. Отрывалась без муженька со своим любовником.

— Почему сразу с любовником? Может, просто сослуживцы.

— На «просто сослуживцах» так не висят. И потом, она сама сказала, что мужик тот — её бой-френд.

— Ты рассказала об этом своему Сэмэну?

— Зачем? — удивилась Леся, перемешивая жарящийся лук.

— И то верно. Надо будет — сам узнает. Меня всегда поражало, когда в семье гуляют и муж, и жена. Ясное дело, если кому-то не хватает секса, и его ищут на стороне. Но когда оба отправляются на поиски приключений!

— Господи, да у них двенадцать лет семейной жизни! Это же чокнуться можно. Мужик летает, баба часто остаётся одна. Так что всё понятно.

После ужина мы с Лесей уселись пить кофе. Она продолжала рассказывать мне о своём Сэмэне, и по тому, как горели у неё глаза, я поняла, что сестрёнка влюбилась. По крайней мере, я никогда не слышала, чтобы она говорила о мужике так долго и увлечённо. Я искренне желала ей счастья, хотя и сомневалась, что она найдёт его с этим лётчиком.

(А в нашей с Дашкой квартире тем временем появился ещё один жилец. На восьмое марта она заказала подарок, который с трудом мог вписаться в интерьер нашей крошечной комнатки, но отказать ей было невозможно. Дашка сказала, что с самого раннего детства мечтала о большом плюшевом льве, но в советские времена такие игрушки не продавались, всё больше собаки и медведи. И вот мы выходили из магазина, и она несла, прижимая к себе, огромного льва с пышной гривой и самым благородным выражением симпатичной кошачьей морды. Звали этого хищника Бони, и когда его лапы лежали на Дашкином плече, хвост волокся по земле. Чуть ли не полмагазина вышли нас провожать. Бони у них был единственным, полгода пролежал на витрине, и продавщицы к нему привыкли.

— Вот это да! — вздохнул Юрка, когда Дашка втащила Бони в машину. — Небось, не один бак бензина стоит.

— Ты ещё на минеты пересчитай, — посоветовал я.

Юрка тронулся с места и так глубоко задумался, что проскочил нужный поворот. Наверное, пересчитывал.

Потом неуёмный малыш битый час фотографировался со своим львом в полуголом виде, а теперь вот уже неделю ноет, что Бони занимает слишком много места, а фотоплёнку стыдно в проявку относить.)