Никому

Кристина Денисова, 2023

Следователь Морозова легко раскрывает сложные дела. Ее считают гением, но работать с ней – нет, увольте. Слишком сложный характер. Помощник следователя Зотов намерен стать правой рукой Морозовой. Новое задание – шанс проявить себя. Найденное в реке тело неизвестной женщины, пропажа трехлетней девочки и следы, ведущие к основательнице психологической группы поддержки «Кубок Истины». Эмилия не может справиться с утратой едва родившейся малышки и обращается за помощью к психологу. Людмила окружает ее заботой и заменяет мать. Эмилии становится легче, ведь в ее жизни появляется цель – познать Истину. Вместе с единомышленниками она пройдет испытания и займет место рядом с Магистром.

2

Анна услышала финальный аккорд, сменившийся криками и аплодисментами. Войдя в спортивный зал, увидела, как гимнастка уходит с ковра и за столами переговариваются судьи. Перевела взгляд на болельщиков, стараясь разглядеть Германа. Муж заметил ее первым и замахал обеими руками. Женщина протиснулась через толпу к свободному стулу рядом с ним.

— Пропустила?

— Лиза выступила с булавами, осталась лента. — Мужчина взглянул на часы и перевел взгляд обратно на ковер, где уже появилась следующая гимнастка.

— У нас новое дело, — принялась объяснять Анна, но голос заглушила громкая музыка. Оставшуюся часть соревнований смотрели молча.

Дочь танцевала отлично. Лента летала и кружилась, как будто была продолжением тонкой изящной руки. Отточенные движения рассказывали историю, в которой каждый мог найти что-то свое. Необъяснимое. Что можно ощутить и не получится описать словами. Спортсменка справилась со всеми элементами, но заняла второе место. Морозова видела, как дочь изображает радость, стоя на пьедестале, но прекрасно знала, что та недовольна собой. Собранная, подтянутая фигура, прямая спина и тянущийся вверх подбородок. Только глаза слишком часто моргали, а вымученная улыбка дрожала.

— Ты молодец. — Анна протянула дочери букет ярких, как костюм гимнастки, тюльпанов. — Выступила идеально! Как себя чувствуешь, — добавила с тревогой, — сахар в норме?

— Конечно, — бросила Лиза, — поехали домой.

— Проверь, пожалуйста, чтобы мы убедились.

— Я уже не маленькая! Сказала же, все отлично. Не верите?

— Просто беспокоимся, — вмешался Герман, — успокой нас и сразу поедем.

Девочка закатила глаза и достала глюкометр. Ей не нравилось измерять сахар в общественных местах: казалось, все пялятся. Лиза проколола безымянный палец, капнула кровь на специальную полоску, вставленную в компактный аппаратик. На экране появились цифры: 5, 4, 3, 2, 1. И наконец результат: 5,9. Лиза, подняв подбородок и победно ухмыльнувшись, показала результат родителям. Те выдохнули с облегчением: идеально.

Морозова любила приходить на работу пораньше. Когда в участке еще не началось столпотворение и можно молча подумать в полной тишине за чашкой горячего “Нескафе”. Всего полчаса уединения и спокойствия, пока опера, следователи, эксперты и другие работники не начнут заполнять старинное здание, разрушая идиллию трудоголика-одиночки. Иногда она думала о том, чтобы уйти из полиции. Получить лицензию частного детектива, открыть агентство. Ни перед кем не отчитываться, работать самостоятельно и брать только интересные дела. Но предстоящая волокита с бумагами пугала до дрожи, и Морозова откладывала эту идею, словно высоченные туфли на антресоли. Красивые, манящие, но такие неудобные. Ждут своей очереди, чтобы хозяйка засияла.

Ближе к полудню пришел Зотов с документами. Это их второе дело. Надо же, не сбежал еще, удивлялась Морозова. Старательный парень, недавно окончивший вуз. Если не растеряет энтузиазма и не сломается, когда-нибудь дойдет до ее уровня.

— Что нашли? — спросила следователь без приветствия и прочих любезностей.

— Здесь пропавшие, наиболее подходящие под описание. — Зотов положил стопку бумаг на стол, оставив один листок у себя. — Из интересного: вчера получили заявление от некого Марка Тимофеевича Мышкова. Бывшая жена не выходит на связь месяц. Сам живет в Швейцарии, с женой созванивались: у них общая дочь. Кстати, девочка тоже пропала, поэтому он и забеспокоился.

— Девочка? У нас только женщина.

— Да, но тут фото. Смотри, очень похожа.

Морозова взяла заявление с приложенной фотографией и стала разглядывать молодую женщину. Девушка кокетливо улыбалась, подняв один уголок медно-красных губ. Живой и счастливый взгляд. Она явно смотрела с любовью на того, кто ее снимал.

— Фотография старая, сделана лет шесть назад, — сказал Зотов, — но взгляни на нижнюю часть лица: подбородок, губы, нос. Скулы опять же. Похожа.

— Очень отдаленно, может быть. — Морозова открыла на телефоне фото, сделанное сразу, как только женщину нашли у реки, чтобы внимательно сравнить детали. Она поняла, что увидел Зотов. Схожесть действительно прослеживалась.

— И где Мышков сейчас?

— Прилетел в Москву. Говорит, приходил несколько раз к ее квартире, но никто не открывает, соседи давно не видели. Телефон вне зоны.

— Звони. Поговорим с ним.

Морозова допила давно остывший кофе и уткнулась в бумаги, показывая помощнику, что разговор окончен. Зотов помялся у двери, но не получив и взгляда начальницы, вышел. Сразу набрал номер Мышкова.

— Когда вы в последний раз говорили с Эмилией?

— Чуть больше месяца назад, — тихо выдавил Мышков.

Он смотрел на свои сложенные в замок руки, но продолжал видеть тело бывшей жены. В нем с трудом узнавалась его Эмилия, но Марк был уверен: это она. Криминалисты отправились в ее квартиру, чтобы найти следы ДНК и сравнить с результатами экспертизы. Марк не сомневался в совпадении.

— О чем вы говорили? — продолжала допрос Морозова.

Мужчина сжал кулаки сильнее, стараясь унять дрожь. Они сидели в пустом душном кабинете без окон. Только стол и стулья. В такой обстановке любой начнет волноваться: голые стены давили и затрудняли дыхание. Марк вздохнул и ответил:

— Да ни о чем. О Еве. Нашей дочке. Я просил дать ей трубку. Дочери три, но она пока плохо разговаривает. Мы проговорили совсем недолго. Как думаете, где она может быть? Вы ведь ее найдете? — В глазах блеснули слезы, руки задрожали.

— Мы делаем все, что в наших силах. Могла ли Эмилия с кем-то оставить дочь? Родственники, друзья, коллеги, соседи?

— Не думаю. Она обычно везде берет Еву с собой… У нас была няня, но, насколько знаю, последний год Эмилия не обращалась к ней.

— Дайте номер няни — проверим. И всех, с кем она общалась.

— Да я не знаю с кем. Говорю же, мы почти не разговаривали последние год-два. Со старыми друзьями она перестала встречаться, а новых не знаю.

— Почему со старыми перестала?

— Без понятия.

Морозова сглотнула злость, стараясь никак не выразить своего раздражения. Мышков явно не договаривал, не хотел сотрудничать. Но почему? Что он скрывал? В его же интересах найти дочь, а ни на один вопрос ответить не мог.

— Кто такая Камилла?

Марк вздрогнул, лицо стало белее выстиранной простыни. Зотов, заметив усилившееся волнение, принес ему стакан воды.

— Простите, — прохрипел Мышков и, сделав несколько глотков, прочистил горло. — Это наша первая дочь. Она умерла почти сразу после рождения.

— Мне жаль, — сочувственно проговорила Морозова, открывая на телефоне фотографию. — Что можете сказать об этой татуировке? Знаете, почему Эмилия ее сделала?

Морозова заметила, как Мышков сжал зубы и нахмурился, но тут же напустил на себя равнодушный вид.

— Не знаю. Похоже, сделала после развода.

Они просидели в кабинете для допросов еще час, но ответов больше не стало.

Узнав, что пропала девочка, Морозова тут же отправила группу на поиски. Прочесывали лес, деревни и поселки в районе, где было найдено тело Эмилии. Отправили водолазов на поиски еще одного тела в реке. Прошерстили округу, опрашивая жителей, но никто ничего не видел и не слышал. Найти ребенка как иголку в сене — было бы настоящим чудом.

Тем временем лаборатория подтвердила личность погибшей: Эмилия Леонидовна Мышкова.

Морозова приехала в квартиру, которую снимала жертва. Эксперты-криминалисты уже провели осмотр, но следователь хотела увидеть все своими глазами. Старый дом с вонючим подъездом, все стены в котором исписаны пародиями на граффити и нецензурщиной. На лестничной площадке валялись окурки и банки из-под дешевого пива. Подойдя к нужной квартире, Морозова услышала, как открывается соседняя дверь. Выглянула пенсионерка, маленькая, сухонькая, с гулькой белесых волос. Божий одуванчик. Морозова представилась и спросила, можно ли ей задать пару вопросов о соседке.

Бабушка ответила, что уже говорила с полицейскими, но Морозовой не отказала. Пригласила войти, заварила чай и уставила стол вазочками с печеньем и конфетами.

— Вы общались с Эмилией? — Морозова вежливо поблагодарила за угощения и сразу перешла к делу.

— Не особо, — старушка пододвинула конфеты ближе к гостье и громко отхлебнула чай. — Она была скрытная. Жила с дочкой тихо, ниже травы, почти и не видно было их. А с девочкой что ейной?

— Пропала. Но мы все силы отправили на поиски, — постаралась утешить заохавшую старушку Морозова. — Не знаете, где девочка могла бы быть? Может, Эмилия с кем-то ее оставляла, когда уходила?

— Нет, — уверенно ответила бабуля, — везде дочку таскала с собой. Даже в свой бесовской театр.

— Бесовской театр? — с интересом переспросила следователь. В этом направлении можно было бы копнуть. — Расскажите подробнее.

— Не знаю, как они это называли, но дьявольщиной попахивало, — старушка скривилась. — Эмилия зазывала как-то всех соседей на спектакль. Я сходила раз, думала: театр, искусство. Но представление очень уж странное было. После их бесовщины пошла в церковь на исповедь.

— А что там было?

— Я уж и не вспомню сейчас, это года два назад было. Но ощущение неприятное до сих пор. Потом больше не ходила ни разу.

— Где проходил спектакль? — Морозова взяла ручку и блокнот.

Пенсионерка задумалась, вспоминая точный адрес. Следователь записала и задала еще один вопрос:

— Может, вы знаете еще кого-то, кто участвовал в спектаклях?

Но старушка ничего нового не добавила: крестилась и повторяла только “бесовщина”, “сатанизм”. Морозова хотела уходить, а хозяйка все не отпускала и болтала. Обещала рассказать что-то еще про Эмилию или Еву, но ничего стоящего не сообщила.

Морозова поблагодарила и встала из-за стола. Старушка всучила ей несколько конфет и предложила заходить еще, если что-то будет нужно.

11 августа 2015 года

Эйфория закончилась. Когда сегодня наутро я осталась одна, мысли снова налетели как цунами. Опять стало трудно дышать, соленая вода жгла глаза. На один день почувствовала себя нормальной. Но разве так можно?

Зашла в детскую. Не была там с последнего дня перед родами… Одинокая кроватка, пеленальный столик, комод, набитый одеждой на первое время, бутылочки, соски, склад памперсов — всё покрылось толстым слоем пыли. Открыла шкафчик и утонула в непригодившейся одежде. Смешные бодики, малюсенькие носочки, тонкие белые шапочки. Мягкие, шелковистые.

Руки со всей силы сжали намокшую кофточку. Надоело тонуть в слезах и соплях. Сбегала в ванную и умылась, вернулась в комнату с тряпкой и ведром. Полдня пролетело незаметно за вылизыванием детской. Даже не знаю, почему мне вдруг захотелось убраться, но, смотря на чистую мебель, вдохнула полной грудью. Розовые стены, казалось, ожили и улыбались мне.

Села на пол возле кроватки. Вечерело. Вскоре комната погрузилась в полный мрак, но глаза быстро привыкли к темноте. Слышала, как подъехала машина, хлопнула дверь. Марк прошелся по дому и затих в кабинете. Мы снова почти не разговаривали (дежурные привет-пока не в счет). Станет ли когда-нибудь по-прежнему?