Тим

Колин Маккалоу, 1974

ёДебютный роман Колин Маккалоу, созданный ею еще во времена научной и преподавательской работы в Йельской медицинской школе при знаменитом университете. Роман, за которым последовали «Поющие в терновнике» и переход тридцатисемилетней Маккалоу от научной карьеры к литературной. История немолодой и одинокой Мэри Хортон, давно уже привыкшей к спокойной жизни для себя, но однажды повстречавшей юношу Тима. Юношу, прекрасного, словно греческий бог, однако разумом не превосходящего наивного ребенка… Дни общения переходят в недели, и чем дальше, тем сильнее становится связь странного, но глубокого взаимопонимания между умной, хорошо образованной женщиной и ее «особенным» юным другом, по-своему не менее полноценным, чем «нормальные» люди, жалевшие его со снисходительной усмешкой. Юношей, который научил ее ничего не бояться и просто радоваться каждому новому дню. Но дружба между Мэри и Тимом переросла в любовь, и подобного общественная мораль уже не готова была принять. И тем более не собиралась прощать…

Глава 3

После отъезда Мэри Хортон цикада-хормейстер из своего олеандрового куста испустила низкое резонирующее «бри-и-ик», и ей тотчас же ответила дива-сопрано, прятавшаяся в ветвях соседнего куста. Один за другим к ним стали присоединяться теноры, контральто, баритоны, другие сопрано. Вскоре палящее солнце зарядило их радужные зеленые тельца столь неуемной певческой энергией, что пытаться вести беседу, стоя в шаге от кустов, было бесполезно. Оглушающий хоровой стрекот распространялся вширь и ввысь, перекрывая пощелкивание японских жуков, возносился к эвкалиптам, летел через забор к олеандрам, высившимся вдоль тротуаров на Уолтон-стрит, и камфорным лаврам, разделявшим дворы Мэри Хортон и Эмили Паркер.

Строители едва ли замечали пение цикад, пока им не пришлось перекрикиваться друг с другом. Они трудились в поте лица: мастерками черпали цементный раствор из большой кучи, которую постоянно пополнял Тим Мелвилл, и бросали его на щербатую стену бунгало хозяйки. Пристройка была закончена; оставалась только финишная отделка. Голые спины рабочих ритмично нагибались и выпрямлялись, солнце жарило тела; пот высыхал прежде, чем успевал каплями проступить на бархатистой загорелой коже. Билл Нейсмит наносил цемент на кирпичи. Мик Девин равномерно распределял раствор по поверхности. Джим Ирвин, балансируя на шатких лесах, следом за ним круговыми движениями разглаживал сырую штукатурку, избавляясь от мелких неровностей. Гарри Маркем, руководивший работами, посмотрел на часы и окликнул Тима:

— Так, приятель, иди-ка в дом и спроси у хозяйки, можно ли вскипятить воду. Ясно?

Тим оставил тачку на дорожке, взял жестяной котелок, коробку с посудой и провизией и ногой стукнул в дверь черного хода.

Минутой позже за москитной сеткой нарисовался темный силуэт миссис Паркер.

— А, это ты, лапушка? — произнесла она, отворяя дверь. — Входи, входи! Наверное, хочешь, чтобы я чайник вскипятила для тех противных бездельников, что возятся на улице, да?

Закурив сигарету, она искоса посмотрела на Тима, а тот стоял и моргал, пытаясь привыкнуть к сумраку после яркого солнечного света.

— Да, будьте добры, миссис Паркер, — учтиво ответил Тим с улыбкой.

— Что ж, ладно. Впрочем, полагаю, ничего другого мне не остается, да? Если я хочу, чтобы ремонт был закончен до выходных. А ты, лапушка, присаживайся. Посиди, пока чайник греется.

Миссис Паркер зашлепала по кухне. На ней было хлопчатобумажное платье с узором из лиловых и желтых фиалок. На голове невообразимо курчавились завитые седые волосы.

— Хочешь печенюшку, лапушка? — спросила она, протягивая Тиму банку с печеньем. — Шоколадные. Очень вкусные.

— Да, спасибо, миссис Паркер. — Улыбаясь, Тим запустил руку в банку и взял одно облитое шоколадом печенье.

Хозяйка забрала у него котелок и сыпанула туда добрую четверть фунта заварки. Тим все это время молча сидел на стуле. Когда чайник закипел, хозяйка наполнила котелок до половины кипятком и снова поставила греться воду. Тим выставил на кухонный стол эмалированные кружки, бутылку молока и банку с сахаром.

— Ну-ка, детка, вытри руки о полотенце, как хороший мальчик, — попросила хозяйка, заметив, что Тим испачкал шоколадом край стола.

Она подошла к двери, выходившей во двор, высунула голову и крикнула во все горло:

— Пере-кур!

Тим налил себе чаю без молока и положил в кружку так много сахара, что черная как уголь, жидкость выплеснулась на стол.

— Да что ж ты за свинтус такой! — закудахтала миссис Паркер и снисходительно улыбнулась. — От твоих дружков я бы этого не потерпела, но ты ведь не специально, да, лапушка?

Тим тепло улыбнулся ей, взял кружку и вышел на улицу, а остальные рабочие начали заходить на кухню.

Они перекусывали за домом, в тенистом местечке, которое находилось сравнительно далеко от мусорных баков, и мух там было мало. Держа в одной руке кружку с чаем, в другой — бумажный пакет с едой, рабочие сидели на импровизированных скамейках, сложенных из кирпичей, с наслаждением вытянув ноги и отмахиваясь от мух. Над ними нависали ветви камфорных лавров, разделявших участки мисс Хортон и миссис Паркер. В их густой тени приятно было передохнуть после работы под палящим солнцем.

Рабочий день начинался в семь и заканчивался в три часа, поэтому обычно в девять рабочие устраивали получасовой перерыв, который называли перекуром, а в половине двенадцатого наступало время обеда. Поскольку занимались они тяжелым физическим трудом, аппетит у всех был отменный, хотя на их сухощавых мускулистых фигурах это никак не отражалось. Каждый вставал в половине шестого утра, завтрак, как правило, состоял из горячей овсянки, жареных отбивных или яичницы из двух-трех яиц с колбасой, нескольких чашек чая и тостов. В девять они ели домашние бутерброды и пирог, на обед — двойную порцию того же самого. После полудня работали без перерывов, а в три заканчивали. Побросав рабочие шорты в небольшие коричневые сумки, удивительно похожие на медицинские саквояжи, мужчины снова облачались в рубашки с открытым воротом и тонкие хлопчатобумажные брюки и спешили в паб. Поход в паб был кульминацией каждого дня. В шумной атмосфере увеселительного заведения с интерьером, как в общественном туалете, они расслаблялись — опираясь ногами на подножку барного стула, пили пенящееся пиво, переливавшееся через края их пол-литровых кружек, травили байки с приятелями и другими посетителями, безнадежно флиртовали с неприступными официантками. После этого возвращение домой, к мелочам семейной жизни, приносило сплошное разочарование.

Сегодня утром, отдыхая во время перекура, мужчины были как-то необычайно возбуждены, словно чего-то ждали. Мик Девин и его закадычный дружок Билл Нейсмит устроились бок о бок у высокого штакетника; у их ног стояли кружки, на коленях были разложены бутерброды. Гарри Маркем и Джим Ирвин сидели к ним лицом. Тим занимал место ближе к задней двери — на тот случай, если его попросят что-нибудь принести из дома. Как самый младший, в бригаде он находился на положении мальчика на побегушках, а по документам официально числился разнорабочим. С Гарри он работал десять из своих двадцати пяти лет, и тот ни разу не повысил его в должности.

— Эй, Тим, с чем у тебя сегодня бутерброд? — спросил Мик, подмигивая остальным.

— Ну ты даешь, Мик. С джемом, как всегда, — ответил Тим, показывая поджаренный белый хлеб, по краям которого стекал густой янтарный джем.

— Что за джем? — допытывался Мик, без энтузиазма глядя на свой сандвич.

— Абрикосовый, наверное.

— Хочешь поменяться? У меня с колбасой.

— С колбасой! — просиял Тим. — С колбасой я люблю! Давай!

Обмен состоялся. Мик впился зубами в бутерброд с абрикосовым джемом. Тим, не замечая ухмылок товарищей, быстро уплетал сандвич Мика. Ему оставалось сунуть в рот последний кусок, как вдруг Мик, у которого тряслись плечи от едва сдерживаемого хохота, схватил его за запястье.

Синие глаза с детским недоумением и испугом вопрошающе воззрились на Мика; горестный рот безвольно приоткрылся.

— Ты чего, Мик? — удивился Тим.

— Ну ты, приятель, и жрать горазд. Как тебе мой сандвич с колбасой? Или слупил и даже вкуса не успел почувствовать, а?

Тим закрыл рот, и его левую щеку снова прорезала тонкая морщинка. Он в замешательстве смотрел на Мика, предчувствуя недоброе.

— Да нормальный сандвич, Мик, — медленно произнес Тим. — Вкус немного другой, а так нормальный.

Мик захохотал, а в следующее мгновение уже все корчились и плакали от смеха, от рези в боках сгибаясь в три погибели, хватая воздух ртами.

— Черт, Тим, ну ты полный дебил! Гарри считает, что ты стоишь шестьдесят центов, а я ему сказал, что цена тебе не больше десяти, и сегодняшний случай подтверждает, что я прав. Больше десяти ты не стоишь, чувак!

— Да что случилось-то? — растерянно спросил Тим. — Что я сделал? Мик, я и сам знаю, что мне мозгов не хватает. Честно!

— Тим, если колбаса в твоем сандвиче на вкус не колбаса, на что она похожа? — скалился Мик.

— Ну, не знаю… — Натужно соображая, Тим сдвинул золотистые брови. — Не знаю! Просто другая на вкус, и все.

— Так посмотри, что у тебя в хлебе лежит, да повнимательней.

Тим суетливо раздвинул две половинки недоеденного сандвича. Последний кусок колбасы, на вид склизкий и липкий по краям, был расплющен до неузнаваемости.

— Понюхай! — велел Мик. Отирая слезы тыльной стороной ладони, он окинул взглядом своих безудержно хохочущих дружков.

Тим поднес остатки сандвича к носу, ноздри его затрепетали. Опустив руку, он недоуменно уставился на товарищей по бригаде.

— Я не знаю, что это, — жалобно произнес Тим.

— Экскремент это, бестолочь! — с отвращением выпалил Мик. — Черт, ну ты и тупица! Так и не понял, что это, даже после того, как понюхал?

— Экскремент? — повторил Тим, таращась на Мика. — Что такое «экскремент», Мик?

Все снова покатились со смеху, а Тим держал кончиками пальцев остатки сандвича терпеливо ждал, когда кто-нибудь немного успокоится и ответит на его вопрос.

— Экскремент, малыш Тим, это большой жирный кусок говна! — завывая от хохота, объяснил Мик.

Тим содрогнулся и судорожно сглотнул, в ужасе отшвырнув хлеб. Съежившись, он нервно потирал руки. Остальные отскочили от него подальше, думая, что Тима сейчас стошнит. Но его не стошнило — он просто сидел и смотрел на них, объятый горем.

История повторялась. Над ним все смеялись, потому что он совершил глупость. Только Тим не понимал, что это была за глупость, что в ней было смешного. Отец сказал бы, что нужно «соображать», что бы это ни значило. Но он не «соображал» — просто с удовольствием съел сандвич с колбасой, которая оказалась вовсе не колбасой. Кусок говна, объяснили они. Но откуда ж ему знать вкус говна, если раньше он его никогда не пробовал? Что их так развеселило? Жаль, что он не знает. А Тим очень хотел бы знать, понимать их шутки, смеяться вместе с ними. Его всегда безмерно печалило, что он не в состоянии ничего понять.

Широко распахнутые синие глаза наполнились слезами, лицо исказилось в душевной муке, и он заревел в голос, как ребенок.

— Будьте вы прокляты, мерзавцы, жуки навозные! — заорала хозяйка, словно фурия вылетев из дома в своем домашнем платье, на котором колыхались желто-лиловые фиалки. Она подошла к Тиму, взяла его за руки и заставила подняться с кирпичей, бросая гневные взгляды на посерьезневших рабочих. — Пойдем, лапушка, пойдем в дом. Я угощу тебя вкусненьким, чтобы заесть эту гадость, — утешала она Тима, похлопывая его по рукам и поглаживая по голове. — А вы, негодники, — зашипела она на рабочих, — надеюсь, провалитесь в преисподнюю! — И остановила на Мике столь злобный взгляд, что тот попятился. — На кол вас надо посадить да плетьми выпороть, чтоб впредь неповадно было. Нелюди проклятые! Принимайтесь-ка лучше за работу. Гарри Маркем, не доделаете все сегодня, значит, вообще не закончите! Потому что видеть я вас здесь больше не хочу!

Причитая, она повела Тима в дом. Остальные рабочие молча смотрели друг на друга.

— Чертовы бабы! — наконец произнес Мик, пожимая плечами. — Хоть бы у одной было чувство юмора. В жизни такой не встречал. Ладно, давайте за дело. Сегодня нужно закончить. Мне тоже здесь все обрыдло.

Миссис Паркер привела Тима на кухню и усадила на стул.

— Эх ты, бедняжка, глупенький, — приговаривала она, подходя к холодильнику. — И почему мужичью так нравится дразнить дурачков и собак. Ишь развеселились: гогочут, улюлюкают. Очень смешно! Испечь бы им шоколадный торт да сдобрить его дерьмом. Посмотрела бы я, как бы они тогда смеялись. Тебя вон бедняжку даже не стошнило, а они бы целый час блевали, герои! — Миссис Паркер оглянулась на Тима, и ее лицо смягчилось. Он все еще плакал, икая и жалобно шмыгая носом. — Ну все, будет, будет! — Она достала из коробки салфетку и взяла Тима за подбородок. — Сморкайся, глупыш!

Тим повиновался, после чего миссис Паркер принялась вытирать ему лицо.

— Ах, ах, какое добро зря пропадает! — говорила она, рассматривая его. Потом бросила грязную салфетку в мусорное ведро и пожала плечами. — Увы, такова жизнь. Никому не дано иметь все, даже самым важным и лучшим из нас, верно, лапушка? — Старческой костлявой рукой она потрепала Тима по щеке. — А теперь, лапушка, скажи, что тебе больше по вкусу — мороженое с шоколадным сиропом или большой кусок пудинга с джемом и холодным банановым кремом?

Тим перестал шмыгать носом и расплылся в лучезарной улыбке.

— Мне, пудинг, пожалуйста, миссис Паркер! Я обожаю пудинг с джемом и холодным банановым кремом. Это мой любимый!

Она села за кухонный стол напротив Тима, и, наблюдая, как он ложкой запихивает в рот большие куски пудинга, журила его за то, что он ест слишком быстро и не следит за своими манерами.

— Ешь с закрытым ртом, лапушка. Нельзя никому показывать, как ты пережевываешь пищу, — это неприлично. И локти со стола убери, будь умницей.