Предел погружения

Ким Корсак, 2020

Адмирал, уставший от выходок своего племянника-студента, отправляет его на подводную лодку, которой предстоит трудный поход в Арктику. Три месяца во льдах – достаточный срок для перевоспитания. Но с самого начала всё идёт не по плану, и впору схватиться за голову… Содержит нецензурную брань.

Глава 5

Аккуратно прикрыв за собой дверь, Сашка поправил футболку, завернувшуюся под робой, и зашагал назад, к себе в каюту. Гальюн был одним из немногих мест на корабле, куда он худо-бедно помнил дорогу и не нуждался в том, чтобы расспрашивать встреченных матросов. Правда, пользоваться затейливой системой до сих пор было непривычно — перед тем, как Сашка нажимал на смыв, у него внутри всё замирало так, словно это была кнопка пуска ядерной ракеты. Ну да что ж, увидеть это никто не мог, значит, и стесняться не было смысла.

Во рту сохло. То ли что-то химичили с температурой в отсеке, то ли Сашкин организм так реагировал на глубину, но ему весь вечер было жарко и очень хотелось пить. Ничего, в каюте осталась бутылка минералки, стоит на тумбочке. Нагрелась, но оно и к лучшему, от холодной может разболеться горло.

Сашка обвёл языком сухие губы, втянул ноздрями промасленный воздух. На ходу расстегнул верхнюю пуговицу робы. Сейчас попьёт, упадёт на кровать — и спать до завтрака. А за завтраком можно будет спросить у механиков, хоть у того же Карцева, с чего такое потепление.

Он потянул дверь на себя и остановился на пороге: на его койке сидели двое, и чья-то рука деловито лила в стакан его минералку.

Сашка прочистил горло. Оба повернулись к нему — чернявый Артур, пытавший Сашку гидрокостюмом и дыхательным аппаратом, и незнакомый светловолосый парень.

— О, привет, — Артур невозмутимо взглянул на него. — У нас соседи с вахты сменились, спят, а Илья заступил только. Мы пока у вас посидим, не возражаешь?

Сашка поколебался. Просьба отдавала нестерпимым нахальством — с другой стороны, ругаться не хотелось. Хотелось поговорить хоть с кем-нибудь.

— Я не против, — он выдавил из себя усмешку, — особенно если вы мне раздобудете минералку. Мою вы, похоже, оприходовали.

— Так это твоя была? — Артур подбросил пустую бутылку в руке, покосился на своего приятеля:

— А ты пиздил, что Ильи.

— Ну, тумбочки перепутал, с кем не бывает? — Светловолосый привстал, протянул Сашке руку:

— Ивашов Лёха.

— Химик, кстати говоря, — хмыкнул Артур. — Щас он тебе мигом волшебный напиток нахимичит — лучше всякой минералки.

— Не нужно, — вздохнул Сашка, пожимая сухую ладонь. — Вершинин, Саша.

— Что значит «не нужно»? — Артур поднял густые брови. — Даже не выпьешь шила с нами?

У Сашки в голове затрепыхались основательно подзабытые дядины рассказы. «Шило» в них точно упоминалось… вот только что это было такое? Кажется, что-то даже хлеще водки — и моряки эту загадочную крепкую субстанцию глушили по любому поводу…

А, без разницы.

— С удовольствием с вами посижу, — он опустился на койку с краю, рядом с Артуром. — Но пить не буду, я вообще не пью.

Лёха прищёлкнул языком.

— Может, ещё и не куришь? Матом не ругаешься?

— А что смешного? — Сашка поднял подбородок. — Да, не курю, и не ругаюсь… почти.

— Вот это правильно! — тяжёлая ладонь Артура хлопнула его по плечу с размаху. — У нас на флоте матом не ругаются. У нас матом, блядь, разговаривают. А пить никто и не собирается — по глотку, и баста. Напиваться в автономке — со смертью шутить. Лёха, — он пихнул приятеля в бок, — сгоняй в свою каюту, принеси минералки. Сашкину мы в дело пустили, надо же ему возместить.

— Понял, — Лёха улыбнулся уголком рта, вышел. Артур подвинулся к стенке, вытягивая ноги.

— Хорошо у вас тут, — волосатый локоть расслабленно лёг на тумбочку, и Сашка потянулся отодвинуть стеклянную рамку, оказавшуюся в опасной близости от этого локтя. — Не боись, не задену. Дай посмотреть-то.

Беззвучно вздохнув, Сашка протянул ему фотографию.

Смуглые пальцы скользнули по стеклянному ободку, Артур бережно подставил вторую ладонь. Полные губы тронула мечтательная улыбка:

— Класс. Это сколько тебе тут, лет десять?

— Ага, первый раз на рыбалке, — Сашка улыбнулся в ответ. — Дядя Слава нас с Алькой учил.

— А, вон он, вижу, с шампуром, — Артур хмыкнул. — Ишь ты, а говорят, адмиралы на свет появляются сразу с сединой и орденами.

— Возле камышей, видишь, удочку сматывает — Алька. Никак не могла научиться подсекать — а потом больше меня наловила!

— Сестра твоя?

— Ага, мы двойняшки.

— Жёлтенькие, как одуванчики, — засмеялся Артур. — И штаны на коленях оба порвали, ты глянь. От мамки-то влетело потом?

— Нет.

Артур поднял взгляд — карие глаза смотрели мягко, цепко. Помедлив, он протянул Сашке фотографию.

Сашка машинально опустил её на тумбочку, придержал ладонью.

— Мы у дяди Славы жили. Мама в Малаховке осталась.

Покосился на Артура — тот кивнул, показывая, что слушает.

— Он раньше на Севере служил, писал маме иногда. Она нам пару раз фотки показывала: вот это ваш отец, а вот его брат — Слава, военный моряк. Потом его в Питер перевели — и он сразу к нам. Стоит в дверях, худой, белый — автономка была на четыре месяца, он уж потом нам рассказывал. А у нас еды — сухари на газете и блок жвачки, я её у одноклассника выменял на кепку.

— Херово, — протянул Артур. — А что мама? Употребляла?

Сашка махнул рукой.

— Дядя нас с Алькой сразу бегом одевать — и к себе в гостиницу. А там тепло, чисто, суп нам принесли и бутерброды… Я в ванне два часа просидел — забыл уже, что это такое.

Пальцы стукнули по колену.

— Дядя нас вытащил. Мама потом на суд приходила, плакала. Шоколадки нам привозила, плюшевого слона как-то притащила в полкомнаты.

— Любила, значит, — Артур кивнул. — Но одна только любовь — от неё нихуя толку нет.

Сашка пожал плечами.

— Мы всё равно по маме скучали. Один раз перед Новым годом…

— Вот и я, — Лёха нырнул в каюту, дверь стукнула. — Насилу нашёл!

Он потряс пластиковой бутылью, почти до горлышка полной. Артур откинулся спиной на Сашкину подушку, расплылся в улыбке:

— Давай, наливай. Что, Вершинин, по минералке — или всё-таки с нами шила дёрнешь? Подумай: второй раз предлагать не будем.

— Минералку, — Сашка подвинулся, давая Лёхе сесть.

И пить-то, похоже, не приходится, чтобы в откровенности пускаться. Вот кто его за язык тянул?

С другой стороны, Артур вроде и неплохой парень, про него не скажешь, что он готов тебя подставить. Всё равно с этими ребятами три месяца в море болтаться. Может, поучиться им доверять — не такая уж плохая идея?

— Как знаешь, — Лёха сунул ему стакан, взял с тумбочки свой. — Ну, за Северный флот!

Стаканы звякнули. Сашка поднёс стакан ко рту, глотнул на автомате — в мозгу уже звенело: «нет! не то!» — и глотку запалило, выжгло, из глаз брызнули слёзы. Он задыхался, кашлял, прижимал руки к груди, мутный взгляд шарил по каюте — воды, ради бога, воды!

— Молодёжь, — Артур причмокнул губами. — А ведь предлагали ему шила, сам отказался. Думал, он умнее старших товарищей. Ну кто же пьёт спирт насухую? Эх ты, минога…

Сашка двинул бы ему в морду, если бы руки не тряслись так, если бы перед глазами всё не плыло. Вскочив, он шатнулся, шарахнул кулаком по тумбочке и выскочил в коридор.

Воды! Кто-нибудь, пожалуйста!

— Скорость пятнадцать узлов. Погружаться на глубину восемьдесят метров с дифферентом… — Кочетов закашлялся, поднёс кулак ко рту, — четыре градуса на нос.

— Есть скорость пятнадцать узлов, погружаться на глубину восемьдесят метров с дифферентом четыре градуса на нос, — эхом отозвался рулевой.

В глотке скребло. Кочетов старался дышать глубоко, размеренно и видел по торчащему затылку механика, по его розовой напряжённой шее, что ему хочется обернуться и спросить, всё ли в порядке.

Простыл, наверное, на мостике, когда из базы уходили. Как-то по-дурацки привязалась эта хворь, совершенно не вовремя — ещё и подчинённые замечают, отвлекаются.

Ничего. Стакан шила, а потом ноги растереть — и под одеяло. Сразу как рукой снимет. Где бы только время выкроить для лечения?

— Глубина восемьдесят метров. Отсеки осмотрены — замечаний нет.

Кочетов потянулся к «Каштану»:

— Акустик, что у вас?

— Чисто, тащ командир, целей не обнаружено.

— Хорошо.

Кочетов помолчал, обдумывая вводную. В дивизии, помимо всего прочего, от него ждут энного количества учебных тревог по пожарам, затоплениям, утечке радиации и прочей херне, которая только может случиться на атомной подводной лодке. Не то что бы он считал, что автономка — подходящее время для игр, но лучше уж заняться ими сейчас, пока до противолодочного рубежа ещё далеко и чужих субмарин в квадрате не замечено.

— Ну, Сергей Петрович, — он повернулся к вахтенному, — чем займёмся? Пробоина в корпусе? Пожар в первом отсеке?

— Чего уж сразу в торпедном, — вахтенный крякнул, — можно бы что-нибудь полегче. Ребятам бы хоть немного расслабиться.

— Расслабиться? — Кочетов поднял брови. — На моей лодке?

Он рывком потянулся к «Каштану»:

— Внимание всем — учебно-боевая тревога. Возгорание в первом отсеке.

Вахтенный, обреченно подняв глаза к подволоку, щёлкнул тумблером, включая аварийный сигнал. Три коротких звонка ударили по ушам, заревела сирена.

Кочетов откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза.

Сейчас можно было бы оставить пост на вахтенного — и в каюту, хоть на полчаса. Если и без растираний, то хоть внутрь принять.

Нет — сначала доиграть учебную тревогу до логического завершения. Обязательно что-то случается именно в тот момент, когда ты дал себе право отдохнуть лишний раз.

И хватит уже кашлять.

Борецкого, вон, списывают на пенсию по здоровью. Щитовидка. Выясняют теперь, где он умудрился лишнюю дозу радиации хватануть.

А тебя ещё на пару автономок хватит, это уж наверняка. А потом… ну что потом? Адмирала тебе вряд ли дадут, тем более после той истории с учениями — у начштаба флота до сих пор небось глаз дёргается при воспоминании.

Разве что в Москве адмирал Вершинин расчувствуется оттого, что ты его племянника целым и невредимым из-под полярных льдов вернул (дай-то Бог!) и решит, что ты как никто достоин командовать дивизией.

Ладно, оно и так неплохо: капитан первого ранга, командир подлодки — лучшей лодки в дивизии, лучшей во флотилии. Да на всём Северном флоте такой, как «Белуга», не найти!

Все учебные стрельбы — как по книжке. Шестнадцать автономок. И все живы, вот что важнее всего.

А спишут тебя на берег — и пойдёшь с чемоданом. И идти-то не к кому, все порастерялись, поразъехались, всех проглотила лодка.

Значит, в школу устраиваться охранником. Или учителем ОБЖ. Ну-ка, дети, сегодня я расскажу вам, как выжить там, где рыбы дохнут. Всё просто, на самом деле: ни одна рыба не в состоянии так сильно хотеть жить, как мы с вами. Ведь за тем я, на самом деле, к вам и пришёл — попытаться научить вас любить жизнь, а если вы будете её любить, вы уж точно сделаете всё, чтобы сохранить её… и чтобы долго и счастливо…

— Тащ командир, учебное возгорание потушено, — захрипел «Каштан». — Время — две минуты тридцать две секунды.

Кочетов мотнул головой, стряхивая дрёму, выпрямился в кресле.

— Сойдёт. Потери?

— Рядовой Ольховский условно отравлен: с запозданием включился в ПДА.

Кочетов поморщился.

— Условно выебите рядового Ольховского. Чтоб в следующий раз включался быстрее, чем вы успеете произнести слово «хуй».

— Так точно, тащ командир!

На том конце помялись и смущённо добавили:

— Старшина второй статьи Ляшко ушиб лоб. Фактически.

— С чем вас, блядь, и поздравляю, — процедил Кочетов. — Сотрясения хоть нет? Доктор его уже осматривал?

Стукнув в дверь и не дожидаясь ответа, Паша шагнул в лазарет.

— Гриш, слушай, а ты за обедом сегодня пробу снимал?

Постоял, осматриваясь: доктора не было. На табурете у стола, зябко сгорбившись, сидел журналист.

— Что-то ты сюда зачастил, — фыркнул Паша. — Не в курсе, где доктор?

Обойдя стол, он плюхнулся прямо в кресло врача — удобное, мягкое, не то что койки. Журналист поднял белесые брови.

— Кто-то из матросов ушибся, — прошелестел тихонько. — Григорий Иванович не стал будить фельдшера, сам пошёл смотреть.

— Добрая душа, — Паша потянул забитым носом. — А ты чего здесь?

— Проверял, нет ли ожога гортани, — так же тихо отозвался журналист. — Обошлось. Мне обещали полоскания выписать.

— Ожог гортани? — Паша прищурился. — Ты что, реакторные стержни глотал?

Журналист устало взглянул на него.

— Случайно выпил спирта вместо минералки.

У Паши вырвался смешок.

Случайно, как же. Сто лет в обед этой шутке — но ведь работает!

— А что смешного, Павел? — у журналиста голос прорезался, завибрировал. — Человек не ждёт подвоха и ошибается — ну просто верх юмора, живот можно надорвать.

— Да ладно, весело же! — Паша придвинулся ближе к нему, заговорщически наклонился через стол:

— Кто тебя развёл-то, а?

— Да ну их, — журналист слабо усмехнулся, — сами всё расскажут. Как же не похвастаться таким подвигом.

Поморщившись, он приложил руку к шее, потёр её пальцами, словно пытаясь унять резь в горле.

— Секунду. Что это у вас — нафтизин?

Свободная рука указала на белый пузырёк в Пашиной ладони. Паша повертел пузырёк, прочёл название.

— Ну да.

— Это вам врач дал?

— Да нет, я у Ивашова взял… Только помогает ненадолго, каждый час по новой пшикать.

Белесые брови сдвинулись к переносице:

— Павел, этот препарат даже наверху нельзя капать так часто. А здесь его вообще надо выкинуть. Он сужает сосуды, изнашивает их. Вы что, хотите баротравму получить?

— И чем же лечиться, интересно?

— Доктор должен был дать вам разжижающие препараты, — тонкие пальцы сжались в замок на столе. — Лучше всего — раствор морской соли.

— Морской соли? — Паша уставился на него с неприязнью. — Может, мне за борт голову высунуть и нос промыть? Ещё и медика из себя строит, папарацци хренов.

Дверь открылась, вошёл хозяин лазарета — расслабленная походка, благодушный взгляд.

— Заседаем, академики? А я там в поте лица тружусь, раненых пользую.

— Здорово, Гриш, — Паша привстал, протянул ему руку. — Как матрос?

— Да цел. Что этому медному лбу сделается?

Скинув с плеча ремень пэдэашки, доктор бросил её на койку.

— И ну-ка, Паш, быстро оторвал свою жопу от моего командирского трона. Что стряслось, опять нос не дышит?

— Да я зашёл про котлеты спросить — показалось мне или правда пережарены, — Паша встал, обошёл стол. — А тут этот альбинос мне рассказывает, что в нос, видите ли, капать нельзя нафтизином.

— Почему нельзя? — Гриша плюхнулся в кресло, вытянул ноги. — Если насморк мешает заснуть, лучше капнуть на ночь, чем мучиться.

Журналист шевельнул губами:

— Каждый час.

— Каждый час? — негромко повторил доктор. — Паша, ты ёбнулся, что ли? Тебе русским, блядь, языком было сказано — перед сном.

Паша поморщился: уж наезда от доктора он точно не ждал.

— Гриш, да я уж сто лет этой штукой пшикаю. И ничего…

— Пашенька, солнышко, — доктор наклонил голову набок, — а баротравму носовых пазух кто тебе будет лечить? Уж не я ли? Так мне и без тебя тут есть с чем поебаться.

Откинувшись на спинку кресла, он приложил ладонь ко лбу жестом главнокомандующего, вконец измученного недоразвитыми подчинёнными.

— Дай-ка мне этот флакончик, — поманил пальцами. — Буду его тебе под запись выдавать, как химик выдаёт регенеративные патроны.

— Да ладно, — вздохнул Паша, — я ж понял, не дурак.

— Точно не дурак?

— Один раз на ночь, — Паша щёлкнул пальцами, — и всё.

Гриша качнул головой, улыбка блеснула белыми зубами.

— Ну смотри. Ксан Дмитрич, — повернулся к журналисту, молчаливо и внимательно наблюдавшему за происходящим, — а с вами у нас что? Точно: травки для полоскания. Смотрите, — взял ключ, полез в ящик, — по пакетику два раза в день… можно и три, это не нафтизин, а вы не Паша, значит, дров не наломаете…